Заклятые друзья

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien, Helium Vola, QNTAL
2. Пэйринг - МНОГО
3. Рейтинг - Гэ
4. Жанр - хумора
5. Комментарий - Как известно, на WGT 2002 выступали и только что нашедшие новых музыкантов Deine Lakaien, и феерично порвавшие отношения с Эрнстом Кунтал, и новый проект Эрнста Helium Vola. Само собой, ну не могла эта инцестуальная туса заклятых друзей не обсуждать, тему "ах вот как они без меня". Ну и Макабря скрутила себе хороший косяк с сельдереем и в порядке живого гона...
Спасибо Ахэ за идеи!
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - свечку не держали, на диктофон не записывали.


Заклятые друзья.


Акт первый. Концерт Хелиум. Комментируют Михаэль и Зигрид

Миха: И вот это, предполагается, альтернатива нашему проекту? Он серьезно предполагает, что с ЭТИМ выдержит конкуренцию?
Зигря: Это шо за дура рыжая??? И они набрали МУЖИКОВ? Какого лешего в кунтале никогда не было мужуков?
Миха: Я тебе покажу мужуков!
Зигря: Ну я те тоже покажу... ночью*плотоядно вцепляется ногтями в локоть Михи*
Миха: О глянь, ну как нас прет, а... я рул зе ворлд... Ну ясен пернь, теперь с ним никто из инструментальщиков работать не хочет, вот и разрывается.*уничтожает Эрнста взглядом*
Зигря: да ладно, зато он не как Фил...
Миха: *всем корпусом поворачивается к Зигрид* Поподробнее про Фила. Фил - клавишник и знает свое место, в отличие от некоторых!
Зигря: *мечтательно, явно есть что вспомнить* Но не знает кое-каких других вещей, в отличие от некоторых...
Миха: *Тянет ее к выходу*Так, пойдем-ка поговорим-ка!


Акт второй. Концерт DL. Комментируют Михаэль и Зигрид

Миха: Ну и кого они понабрали? Тьфу!
Зигря: Да уж... что за левые бабы????
Миха: Да нет, бабы-то хорошо...
Зигря: АХ ТАК?
Миха: Ты посмотри на эти рожи! На этого алкаша мне Карин еще в 93 жалилась. Меня ж с ним еще и РАБОТАТЬ угораздило!
Зигря: Ну, насколько я знаю, работать тебе понравилось, особенно местами...*недвусмысленно дает понять, что за МЕСТА имеет ввиду*
Миха: *игнорируя последнюю фразу* Но он же нифига не знает кроме своей этой балалайки электрической! Индустриальщик мля!
Зигря: Насколько я вижу, кое кто этим очень доволен... видать учит его много чему... интенсивно так
Миха: Тьфу. молодец против овец, это называется. А вон на ту рожу посмотри? Да этих же расстреливать нужно!
Зигря: Виолончелистегов то? за что *думает "а что он делает седня вечером?"*
Миха*подбоченивается* он же из этих... как их... Классово чуждых элементов! Ты слышала что он с инчами творил? Они же издеваются над нашей музыкой!
Зигря: Да ладно, мальчики развлекаются...
Миха: Развлекаются! И это они называют фолком? Да это фолк-проституция! И сами они - фолк проститутки, вон гля, где только не светился со своей бандурой.
Зигря: Оу, так ты за ним наблюдал? Интересуешься им? *играет бровьками*
Миха: Тьфу на тебя


Акт третий. Концерт Кунтал.

Сабинка: герр Хорн, пойдемте на кунтал посмотрим, у них новая программа, интересно так...
Эрни: *явно чувствует себя неуютно когда под пальцами нет клавиш* Да ну... лучше пойдем ребат соберем и...
Сабинка: *грустнеет* Я так и знала
Андреас и Жоэль: А там кунтал дает! Пойдемте, посмотрим*Тащат Эрнста за собой, не взирая на возражения*
Эрни: Ну и зачем вы меня сюда притащили?
Сабинка: Бросьте, это же интересно - смотреть как развивается твое детище.
Сюзи *пропустила полфразы Сабинки* Детищи- это здорово. Ой, смотрите какое кисо интересное за клавишами!
Эрни*мрячно* Ему не рассказывали, что на клавишных нужно играть руками а не тем самым местом? Что это за фрикции? Тьпху. Полтора сэмпла, а уж понтов - на два с половиной.
Андреас: Я бы не судил так строго, у каждого- свой стиль...*оглянулся по сторонам, вежливо облапил Сабинку*
Жоля: А вот этот с балалайками... судя по тому, как он поет - он скорее инструментальщик* оглянулся по сторонам, вежливо облапил Андрюху*
Эрнст: Все таки в то. что я сейчас вижу, это размалеванное-ушастое вписывается гораздо лучше чем я... А уж Зигрид то...
Сабина: герр Хорн, я так понимаю вас. так понимаю... сейчас так сложно найти хороших вокалистов*вежливо облапила Эрнста*
Сюзи*прислушиваясь* а у нее меццо или контральто?
Эрнст: У нее сорванное истериками контральто.*вежливо облапил Сюзи*
Эрнст: А уж Михаэль то... взял себе мальчика в подчинение- и доволен как мыльный пузырь, мол я здесь самый основной.
Сабина: А с вами группа была интереснее... у вас такие интересные звуки всякие...
Эрнст: Ну так... пока ЭТО училось размалевываться - я протирал жопу в консерватории и учился играть!
Все хором:Тьфу
Боберт*проталкивается сквозь толпу* Эрни! Там общественность интересуется - ты бухать идешь?
Эрнст. О! Бухать. Это идея. Все лучше чем смотреть на это. И компания приятнее. Пойдемте, ГОСПОДА


Акт четвертый. Кабак. Присутствуют DL, Хелиум в полном сборе плюс особо резвые колорайзерши.

Дойтунг: А, вот и вы!
Сашка: *мрячно* давно здесь ждем.
Колорайзерши: дада, давно!*хором обступили Сашку
Шарифа* пододвигается на скамеечке* садитесь сюда, Герр Хорн, здесб уютно*думает "и от телок этих далеко"*
Иви*присаживается рядом с Шарифой*
Боберт*падает между двух скрыпачек и ниипет*
Эрнст*садится рядом с Шарифой*
Сюзи*садится рядом с Эрнстом
Колорайзерши*перешушукиваются и устраиваются вокруг Сашки, но на пионерском расстоянии от Жоли*
Андреас* мнется, отодвигает скамеечку, усажвает Сабиночку. садится рядом*
Сашка*фыркает, подсаживается к Жоле*
Колорайзерши*смотрят на Сашку как лиса на виноград, от безнадеги начинают домогаться Андрюхи*
Тобег* вздыхает, садится**мгновенно оказывается в гуще колорайзерш*
Эрнст: Я тут смотрел выступление кунтал. Такая лажа.
Колорайзерши*хором* О да, без вас это такая лажа!
Алекс: По-моему там куда ни кинь - всюду клин. Скукотища.
Колорайзерши*хором* Дадада! Скукотища, там Михаэль все портит, вот Хелиум!
Эрни,*гордицо, гордо хлебает пиго*
Шарифа*прильнув к Эрнсту* Да, у вас совсем другое дело.
Сабина: Не знаю, конечно, со стороны виднее
Андреас: там просто другой подход
Колорайзерши: Правильный! Мы всегда в вас верили!
Алекс: Тоска зеленая!
Колорайзерши*запинаются* Ну да, но...
Алекс: Шоу-никакого, все стоят столбом.
Колорайзерши*переглядываются, не знают кому поддакивать, от безнадеги домогаются Жолю. Тобега. Заглядываются на Эрнста и Боберта, но те кажут дулю, сидя далеко, среди скрипачек и вообще - дамЪ*
Эрнст: *уже порядком залив глаза* А я рад нашей новой шоу-бригаде.*устраивается поудобнее, лапает Шарифу*
Тобег: Мне нравится с вами работать*смотрит преданными-преданными глазьками*отодвигается от подсевшей колорайзерши вдвое больше его самого*
Большая Колорайзерша**басом* Да. новая концертная бригада куда интереснее*снова пододвигается*
Эрнст: Главное - она разнопланова и професииональна*с удовольствием лапает, не замечая, что уже давно - не Шарифу*
Боберт* прижимается к скрипачке, шепотом на ушко* мне нрааавится...
Шарифа*уставляется на него удивленно*
Колорайзерши *хором думают:"только слишком много баб"*
Тобег*зажатый в углу двумя колорайзершами* Интересно, что на все это сказал бы Михаэль?
Алекс:*саркастично* Ничего хорошего.
Колорайзерши хором: Да что он понимает! *домогаются всех и вся, оттесняют Андреаса от Сабины, тот в панике сбегает*
Колорайзерши*метая молнии в Иви и Шарифу* Скажите, а почему раньше был один скрипач, атеперь - две?
Боберт: ясно почему! Потому что у меня две лапы!*демонстрирует наглядно*
Эрнст*смеецо, смотрит на Сюзи и Сабину* И у меня тоже!*жалеет что не может показать наглядно*
Эрнст: А раньше был всего один, потому что у Алекса всего один...
Алекс: Заткнись! Клавишник у нас тоже один! И Гитарист! И виолончеклист!
Тоби: А я что? Я ничего
Колоравйзерши*в ахуе*
Алекс*фыркает, вскакивает, собирается уйти*
Колорайзерши: Виииии!
Жоэль:*сочувственно* Какие разговоры при дамах* отстраняет колорайзерш как надоедливых мух, галантно подает руку Сюзи и Сабине, уводит*
Иви*отстраняя лапу Боберта*Шарифа, пойдем? Нас тут за дам не считают, мы и сами с усами!*поднимает Шарифу*
Боберт: Эй, вы куда? *с удивлением замечает, что немотря на уход Шарифы, лапающая его рука никуда не делась*
Эрнст*замечает, что Шарифа ушла, а та задница, которую он лапал последние полчаса-нет*
Боберт*смотрит на Эрнста*
Эрнст*смотрит на Боберта. Убирает руку. Снова смотрит*
Боберт*медленно поднимается* Пожалуй, я пошел. Что-то так резко спать захотелось.
Тобиас*кочуя от колорайзерши, забивается в угол к Эрнсту*
Алекс* цинично смотрит на забившихся в угол Эрнста и Тобиаса* *на плотоядно облизывающихся колорайзерш**на кочующую к девери задницу Боберта**следует за последней*
Колорайзерши:ВИИИИИ!

Занавес.

@темы: HUMOR, CROSSOVER, укроп, Deine Lakaien, Qntal, Helium Vola, G

---

Фобия

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Михаэль Попп/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - R
4. Жанр - Hurt/comfort
5. Комментарий - Даже у гениев есть свои слабые стороны.... Время действия: 1991 год, после выпуска альбома "Dark Star"
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Естественно, все выдумано. Но история DL подкидывает порой такие идейки...


Фобия




По выражению лица Карла можно было сказать многое. Как минимум- что он не жалеет, что во все это ввязался.

- Привет, Эрнст, как дела?

- Это тебе лучше знать! Привет, большой босс.

Эрнст пожал руку Карлу, но тот был в настолько прекрасном расположении духа, что простым рукопожатием не обошлось.

- Эрнст! Дай я тебя поцелую! Ну, хотя бы обнять дай тебя! У вас продажи – сядь, а то упадешь. Я сам думал, бухгалтерша наша что-то не то посчитала.

- Целовать – не надо, а то люди не то подумают. Что там с продажами?

Карл уселся в кресло и извлек из портфеля кипу бумаг. По мере того как он показывал сводки, счета и чеки, лицо Эрнста все более и более вытягивалось. Карл энергично комментировал, и его можно было понять. Такой риск – создать под эту команду отдельный лейбл, рассориться из-за этого с партнером по бизнесу, с головой уйти в проект, пойти ва-банк...

И выиграть!

Продажи за первую неделю просто-напросто перепрыгнули все планки. Новация! Интересно, владельцы всех тех фирм и фирмочек, в свое время и на порог не пускавших участников электронного дуо, сейчас сильно локти кусают? Сильно корят себя, что не увидели здесь перспектив? А Карл – увидел! И гори все синим пламенем.

- Ты хоть понимаешь, что вы теперь у нас сияете сверхновой?

- С трудом верится. Брось, Карл, ты переоцениваешь. Подумаешь, продажи. Тебя хвалить надо, а не нас. На базаре два дурака – один продает, другой покупает...

- Эрнст, перестань, я знаю что говорю.Кстати, Алекс не приехал еще?

- Завтра. Он же у нас звезда больших и малых берлинских подвалов, ну ты понимаешь, - иронично хмыкнул Эрнст, - День расписан по минутам. В три – просыпается, в четыре – похмеляется, а потом пропадает где-то, дома не застанешь.

- Конфликт поколений, э? – Карл заговорщически ткнул Эрнста локтем в бок, - Сам то в его возрасте что творил?

- Я в его возрасте заканчивал консерваторию и пахал по 18 часов в сутки. Эх, молодежь, и ничего-то им не скажешь. Привыкли, что им все просто так, готовенькое достается. Знал бы ты, как трудно его заставить работать.Но сейчас вроде загорелся .Думаю показать ему кое-какой материал. Кстати, что ты говорил о переиздании нашей первой пластинки?

- Обязательно переиздадим, вопрос решенный. Но не это я сейчас хотел обсудить с тобой в первую очередь.

- Что же? Давай, выкладывай, только учти что...

- Вас хотят видеть на сцене.

Эрнст запнулся на середине фразы и ошалело посмотрел на Карла. Постепенно радиус глаз усменьшился, а рот расплылся в улыбке. Он расхохотался, откинувшись на спинку стула в маленьком офисе Карла.

- Ты шутишь? Мы? На сцене?

- Да, на сцене. Вот, я наметил, выступление в Берлине, Гамбурге... тут вот вас на фестивале хотят... Эрнст, ты слушаешь?

- Карл, боже мой. Как ты себе это представляешь? Мы изначально были чисто студийным проектом. Я пишу музыку, Алекс поет, все счастливы. Карл, как ты представляешь нас на сцене какого-нибудь из этих подвалов, по которым Алекс слоняется? Я в них заходить-то боюсь, ибо платить потом за уборку песка, который с меня сыпется. А ты говоришь – на сцену!

- Значит придется преодолеть свой страх.

- О да! И предоставить подрастающему поколению юмористическое шоу «старый пердун с синтезатором». Интересно, сквозь смех музыку-то будет слышно?

Карл посмотрел на Эрнста слегка недоуменно и всплеснул руками.

- Но ты же профессиональный музыкант, артист! Право дело, ну какая тебе разница, в оперном театре ты или в концертном зале. И туда и туда люди приходят не смотреть на тебя, а слушать музыку, которую ты играешь.

- Это в оперный театр приходят слушать музыку. Ты что, не знаешь всех этих юных рокеров, или как их там... Кожа, перья, косметики тонна. Что играют – уже неважно, главное морду пострашнее и костюмчик побредовее. Нет, нет, и еще раз нет! Да и как ты себе представляешь все это с технической точки зрения?

Большой босс лейбла, состоящего из двух человек и старенького компьютера, сложил руки на груди и еле слышно простонал.

- С техникой-то что не так?

- Я про фонограммы. Ты же слышал нашу музыку. Играть ее вживую – нереально! Придется что-то все равно давать в фонограмме.

- Ну, другие группы это практикуют.

- Мы- не другие группы. Если можно записать на фонограмму что-то одно, то тогда уж давай запишем все. И уберем меня со сцены вон, чтобы не портил картину. Алекс пускай отдувается, он красивый и вполне в духе всех этих, как там их... «тусовок». Карл, серьезно. Я говорю – нет, и давай на этом закончим. К тому же у меня планы на сегодняшний вечер.

Карл чуть приблизился и положил руку на плечо Эрнсту, заглядывая в глаза.

- Ты уверен, что Алекс поддержит тебя в этом? Он привык к сцене. Я видел его группу.

Эрнст запнулся и кашлянул, чтобы скрыть легкую растерянность. Алекс? Не поймешь его. Да. Он на сцене – как рыба в воде. Но только если окружен такими же как он, своим поколением. Иногда кажется даже, что он стесняется своего партнера по Deine Lakaien, такого непохожего на всех остальных музыкантов разнузданной панко-готской «тусовки». Да наверняка для него выступать c Эрнстом будет все равно что выйти на сцену с собственным дедушкой. Сорок лет с хвостиком, а такое ощущение, что все двести.

- Давай позвоним ему, Эрнст? Организаторы ждут моего ответа, я бы не хотел тянуть до завтра, - настойчиво порекомендовал Карл.

Отпираться – значит, открыто выдать все причины такого агрессивного нежелания выступать. Эрнст взял трубку телефона и набрал давно заученный наизусть берлинский номер. Ответили не сразу.

Реакцию Алекса можно было предсказать. Сразу же – «Да. Конечно же, какие могут быть вопросы? Давно пора!». Ох уж этот юноша-нарцисс. Любит покрасоваться, этого не отнять. Внимание публики, иногда кажется, что он им питается, живет и дышит. И притягивает к себе. Всех. Эрнст пытался что-то возражать, прекрасно зная, что не сможет ничего противопоставить рвению Алекса. Пытался объяснить, привести аргументы, отговорить, уговорить, упросить.... Почти упросить.



Повесив трубку, он замолчал, прикрыв глаза и подперев голову рукой. Неужели... неужели и правда – придется? Карл смотрел внимательным изучающим взглядом сквозь стекла очков.

- Эрнст, а если честно. Скажи, чего ты боишься?

Холодные зеленовато-серые глаза чуть приоткрылись, узкие губы дрогнули

- Я ничего не боюсь. На сцену так на сцену, - почти шепотом сказал Эрнст.



Карл хотел еще что-то обсудить, но Эрнст практически сбежал от него. Сослался на неважное самочувствие, неотложные дела, солнечные пятна и магнитные бури. Все что угодно – лишь бы остаться наедине с собой. Пробежка по городу – замечательно, мелкий дождик только в помощь, бодрит и освежает. Запереться в студии, отвлечься. Верный друг – синтезатор. Бесплатный психоаналитик, вечный антидот от яда мирской суеты и обывательского бреда.

Снова и снова прокручивался в голове телефонный разговор, как будто пленку автоответчика склеили и она пустилась в бесконечный цикл проигрывания, слегка потрескивая. Алекс – генератор творческого бреда, отнюдь не бесполезный, кстати. И на каждый –то вопрос у него ответ найдется. Фонограммы – фигня, найдем живых музыкантов, обработаем песни, ведь ты же сможешь, да. Эрни? Еще друга своего притащить собрался, «поможет на сцене если что». Знаем мы твоих друзей, Алекс, знаем.

Помнится, как впервые задал ему сакраментальный вопрос: «Алекс, ты что, бисексуал?». Ответом был густой омут кофейного сиропа уставившихся на него глаз и кривоватая усмешка хищных зубок: «Эрни, как ты мог подумать? Как ты вообще мог предположить что меня в принципе могут интересовать... женщины?»

Давно все это случилось, одно загадка, как они сошлись, два таких разных. Что скрывать, мальчик с бархатистым голосом очаровал и заставил слегка потерять критичность мышления. Ну да, одно время ему, возможно, доставляло удовольствие крутить голову зрелому мужчине. Но..он ведь из другого мира, совсем. Это стало понятно, когда он из Мюнхена уехал, точно так же, как в свое время сбежал от родителей, из Нюрнберга. Теперь у него разгул и шатание, друзья, тусовка. Своя группа, своя жизнь, из которой можно иногда приезжать в такой нетусовочный, старомодный, тошнотворно классический Мюнхен. Навещать устаревшего морально и физически, тошнотворно классического Эрнста.

Еще и друга своего притащит, ну надо же. Дверь студии хлопнула. Нет уж, перестать заниматься измышлизмом, слишком все это похоже на ревность. Развеяться, не думать ни о неизбежном выходе на сцену под улюлюканье чужого и бездушного поколения, ни о загадочном «друге» Алекса... Были же планы на вечер? Были? Так какого лешего ты решил запереться в студии, долбить по клавишами и предаваться самоистязанию. Хотел пойти на вечер средневековой музыки? Ноги в руки и вперед.

Эрнст накинул пальто и пулей вылетел на улицу.



Классические круги Мюнхена не были для него родными, связей там имелось мало. Именно поэтому он, сделавший себе имя где угодно, только не в родной столице Баварии, не смог в свое время найти подходящего вокалиста для нового проекта, не прибегая к объявлениям. В театре его знали как композитора, музыканта, но к творчеству вне театра относились никак, даже не считали электронную музыку очередным милым бзиком. Мало ли чем человек в свободное время занят.



Но электроника и страстная энергетика новой волны не были единственным увлечением Эрнста. Помнится, в свое время, только-только купив первый синтезатор, он сыграл на нем вовсе не забойную поп-мелодию с wave-сцены. Нет, он сыграл «песнь Палестины», дошедшую из глубины Средневековья. И вот теперь, узнав, что его коллега по театру, Михаэль, участвует вместе со своей группой в вечере средневековой музыки, просто не мог туда не попасть.



Атмосфера в небольшом концертном зале – располагала. Публика – разная, но в-основном из классических и близких к ним кругов. Степенные люди, серьезные музыканты. Та еще клоака, на самом деле.

Усевшись на свое место в первом ряду, Эрнст озабоченно выискивал знакомые лица. Точнее – лица тех знакомых, которых он не прочь был бы увидеть сейчас. Подплыла какая-то смутно знакомая, но невероятно разговорчивая и хорошо информированная дама пост-бальзаковского возраста, под коктейль предложила познакомить со своей дочкой. Настойчиво предложила. Эрнст деликатно отказался. Если у дочки мамина наследственность...

Под трещание собеседницы вечер начался. Эрнст извинился и пересел. Как говорится, не не мешайте есть амброзию большой ложкой.



Особенно – когда на сцену вышла группа Михаэля.

С мультиинструментальщиком Поппом Эрнст был знаком давно, но весьма поверхностно. Он вообще тяжеловато сходился с людьми в этой среде, сказывалась замкнутость кругов. Михаэль заинтересовал своей основательностью. Восхитительно, как может один человек играть на таком количестве инструментов, тянуть на себе такую серьезную группу, исследовать, изучать... да и просто растворяться в этой музыке. К таким музыкантам хочется быть поближе. В определенный момент Эрнст даже начал сожалеть, что профессионально посвятил себя класике, а не фольклору и средневековью. Боже, да он не знает названий и половины изо всех этих инструментов, а Михаэль – не только знает, но и играет! И рассказать о них может, стоит только попросить. И тексты старинные для него – не загадка, и латынь – почти родная.

Белая зависть распирала с невероятной силой.



- Михаэль, я в восхищении. Огромное спасибо, - подошел он к коллеге после выступления

Михаэль обернулся. Он только что разговаривал с какой-то журналисткой, а в глазах еще читалось, что не совсем отошел от мелодий и ритмов крестовых походов.

- За что спасибо? Это я благодарить должен

Ох уж эта патетика «все для вас».

Разговорились.

- А как твой проект поживает? – поинтересовался Михаэль когда они уже сидели в уютном тихом холле со стаканами красного.

Эрнст махнул рукой

- Поживает вроде. Альбом выпустили, выступать тянут, я против.

- Почему? – удивленно приподнял бровь Михаэль, ставя стакан на столик

- Михаэль! Я только что рассказывал об этом боссу своей звукозаписывающей фирмы. Темная сцена – это не то, чем я хотел бы заниматься

- Чем она хуже любой другой сцены? – спросил Михаэль, заглядывая в лицо коллеги.

Эрнст замялся. На колу мочала, начинай сначала.

- Я уже не молод, Михаэль. Это не для меня

- Но ты делаешь музыку для них, для молодых. Они слушают тебя, насколько я понимаю.

- Я не делаю музыку для них! Я не расчитываю на них, я не хожу в их заведения! – Эрнст был готов вскипеть, - Это не моя культура, я там чужой.

- Значит станешь своим, раз зовут выступать

- Но... я не хочу становиться там своим, Михаэль. Я не хочу подстраиваться под них, мне гораздо более по душе вот то все, а не музыка для молодых придурков

Михаэль пожал плечами и отхлебнул из стакана

- Это все – он жестом обвел холл театра, - и есть музыка для молодых придурков.

Эрнст непонимающе уставился на него. Михаэль продолжал.

- Чем отличается музыка «серьезная» от музыки «для молодых придурков»? Я не знаю. Вот я играю композиции из «Кармина Бурана». Знаешь что это такое?

- Конечно знаю. Песни вагантов.

- Знаешь, кто такие ваганты? Это молодые, образованные люди, которые в средние века бродяжничали, предаваясь веселью. Вино, женщины, попойки в кабаках до утра, развеселая музыка, фривольные стишки. Ничего не напоминает?

Эрнст замолчал, сглотнув. Да знал он это, знал. Спокойный взгляд Михаэля заставлял чувствовать себя идиотом.

- Молодежь ни капли не поменялась, она всегда весела и фривольна.

- Только я уже не молодежь, не весел, и не фриволен. Я не могу... не хочу...

- Можешь. И хочешь.

- Михаэль, перестань, ты не знаешь о чем говоришь! Представь меня, старого... Да вот ты, ты бы смог пойти в одно из этих молодежных заведений и выступить там?

- Почему бы нет? – спокойно ответил Михаэль, - Где мне только не приходилось выступать. К тому же на сцене ты будешь не один.

- У меня такое ощущение, что один...- тихо проговорил Эрнст

- Эрнст, перестань, не с твоими талантами страдать фобией. Чего ты боишься? Ответь мне

Разговор пришлось прервать, так как из зала повалила толпа посетителей. Вечер заканчивался. Михаэля увела женщина, с которой он выступал, Зигрид кажется зовут. Замечательный голос. С таким бы поработать...



Эрнст накинул пальто. Гости расходились. Что же, чувствуется, от тяжких размышлений теперь не избавиться. Они будут сопровождать всю дорогу до дома, витать под желтыми старинными фонарями, наполнять воздух небольшого дома на окраине.

Да. Наставало время признаться самому себе. Он просто боится сцены. В своей студии он – царь и бог, но только тогда, когда все зависит от него. Сцена – другой мир. Тем более. Если тебя окружает публика, еще не выдрессированная моралями и нормами поведения. Искренняя. А что если будет провал? Эрнст на сцене... Смешно. Смешно, смешно... Этим, юным и не обремененным излишками интеллекта, не блеснешь регалиями. Засмеют. С ними нужно говорить на их языке, а Эрнст не умеет. Алекс умеет, но если он начнет говорить на их языке, делать то, к чему привыкли они – это уже не будет то, что изначально хотел Эрнст.

- Эрнст! – окликнул его знакомый голос

Михаэль бежал по темной улице. А он не так далеко от театра ушел, только площадь пересек

- Уже домой? Мне казалось, мы не договорили.

Струнник взял Эрнста под локоть

- Пустое, Михаэль, не беспокойся. Я справлюсь сам. Ты знаешь меня, вроде бы

- В том и дело что знаю. Эрнст...Я слышал вашу пластинку, у вас есть будущее! Не смей упираться!

- Я уже решил. Никаких концертов не будет. Ты бы смог выступать перед ними, я- нет. Они чужие для меня.

- Ты узнаешь их

- Но я не хочу. Я не хочу знать их, мне неинтересна их «культура» и «субкультура», мне не нужно ничего кроме моей музыки!

- Им она тоже нужна. Не дашь им ее?

Было слышно, как где-то внизу пронеслось метро

Вопрос повис в воздухе. Эрнст отчетливо почувствовал себя ребенком, которого родитель уговаривает пойти к зубному. Он громко рассмеялся.



- А если серьезно, чего тебе не хватает? Отставив в сторону все эти фобии и страхи?

Разговор продолжился уже дома у Эрнста. Они оба – слишком взрослые люди, чтобы дискутировать на тему, как это выглядит со стороны.

- Мне не хватает? Разумеется, меня не хватает. Михаэль, я боюсь, что просто не справлюсь со всем этим оборудованием один, а играть с фонограммой...

- Ниже моего достоинства... – как по заученному закивал головой Михаэль

- Именно! – поддакнул Эрнст, - Кстати, герр Попп, разрешите поймать вас за.. язык. Кое-кто говорил, что сможет выступить перед ними?

- Это шантаж?

Драматичный и задушевный разговор превратился в приподнято-развеселый, не утратив задушевности. Поразительно, но было легко, и сейчас, когда они пили пиво в гостинной под зудение телеящика, Эрнст почему-то совсем не беспокоился. Как будто появилась твердая опора под ногами.

- Я хочу чтобы на сцене мне было на кого положиться. Ты-подходящая кандидатура, и раз уж у тебя есть опыт исполнения песен для молодых придурков средневековых, то уж для молодых придурков современных ты всяко сыграешь.

Снова смех. Правильно. Так ее, меланхолию, так их, фобии.

- Что же, по рукам? – Михаэль протянул аккуратную ладонь.

- По рукам, - Эрнст радушно хлопнул пятерней, которая так и осталась в руке Михаэля.

Мы взрослые люди. Мне нужна поддержка.

Как же приятно было потом прижаться к его широкой груди. И абсолютно легко. Планы на вечер легко перетекли в планы на ночь. Разговор шел о чем-то и ни о чем.

- Мы ведь сделаем это? – шептал Михаэль на ухо

- Сделаем.. завтра приедет Алекс..

И возбуждение переросло в дикий хохот. Алекс приедет с другом? Что же. Баш на баш, Герр Хорн, считайте себя взаимным мерзавцем. Он потянулся к губам Михаэля. Мы – взрослые, профессиональные музыканты, и мы вместе. Мы справимся. Что нам молодежь?

Мы вместе.

Подумать только, сколько лет он уже не был «снизу».

Мда.

- Ох и нравы у нас, стариков, чему мы можем молодежь научить.

- Я бы попросил! Я еще молод и горяч.

- Вижу.

- Выключай свет, я стесняюсь

- Будем делать это в темноте, как последние панки.

- Лучше при свете, как классические музыканты?

- А то.



На следующий день приехал Алекс. Как всегда, крут , неформален и овеян той «субкультурой», в которую теперь тащит Эрнста. Оу, а слава нам уже слегка вскружила голову? Рядом с ним по перрону шагало тихое существо, определенно того же возраста и определенно той же ориентации что и Алекс.

- Привет, Эрни. Ну что, я привез Криса и мы вместе будем тебя уговаривать выйти на сцену. Соглашайся, старая перечница. А то хуже будет.

- Уговаривать? Меня? Молодые люди, окститесь. Я еще вас самих за шкирку вытаскивать буду. Живо в студию, нам нужно много всего сделать.

Эрнст широко улыбнулся. Вчерашняя меланхолия сменилась здоровым цинизмом. Так значит вот вы как? А мы-так. Два классических музыканта и два «молодых придурка». Как сладкое с соленым, но должно получиться. Они справятся. Обязательно.

«Твои лакеи» засветятся, пусть и темной звездой. Четверо музыкантов: Эрнст в углу за клавишными, Алекс – в свете прожекторов и реве оваций, за ним – тихий скрипач Крис, чуть поодаль – Михаэль с горой инструментов. Сыгранная команда, которая пройдет через горнила фестивалей, не подстраиваясь под публику, а подстраивая ее под себя. Теперь Эрнст точно знал, что ничего не боится.

@темы: H/C, R, Deine Lakaien

---

Новое

[alma-m]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - AU, POV Хорна, H/C
5. Комментарий - Ой как много хотела написать. ...Но все забыла. Кажется, я подсела...Фик изначально должен был быть ангстом, но как обычно, получился ау. Не судите строго. Лишь мои попытки разобраться в личностях. И кст, здесь Александра даже пассив в некотором виде.))Чего со мной не бывает...
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - никаких корыстных целей не преследую,просто фантазирую.



Новое


Сможешь ли он заново пережить все, что было между нами?

А знакомо ли ему понятие заново вообще?

А я его, пожалуй, заставлю – пережить все снова.

Он будет заново учиться самым элементарным вещам. Он все изучит по-новому. По моему.

Потому что я слишком сильно…его люблю? Это не то слово, которое можно подобать к этому человеку. Приспособить.

**

Когда чувства со временем притупляются, делаются такими же, как шершавая поверхность наждачной бумаги. Дотронешься – не больно, но как только чуть сдвинешь палец – он покроется кровавой коркой.

Я не хотел делать ему больно. Я вообще не хотел, что бы он узнал про мой замысел.

И он не узнал.

Наши чувства притупились. Фигуры наши в нашем мире все чаще расплывались и отдалялись по разным углам. Я требовал его собраться. А он как вода сквозь пальцы, утекал от меня слезою по старой изрешеченной морщинами щеке.

Да, я плакал.

Слезы дарил мнимое освобождение, как разряд, как оргазм, после которого тебе ничего не хочется.

Так же и я, обычно садясь в кресло и книгой, проводил весь вечер, проливая воду. Только почему-то из глаз.

И я, истощив себя, переставал. Я не шевелился, голова раскалывалась, веки болели, мокрые ресницы слипались, и пульс был едва ли удар в секунду.

Кажется, я тихо умирал, пока в комнате не становилось темно и прохладно от серого воздуха на улице.

И тогда, ближе к одиннадцати я раздевался и тихо ложился в постель.

**

«А ты? Где ты? Банально, да, но где ты? Я не знаю. Словоизлияния старого, по сути своей никому не нужного старика, я записывал на бумагу. Потом читал это, каждое воскресенье, я опасливо приближался к ящику стола и читал мои мысли. Переживал заново. Мне казалось, что время течет так медленно, что я просто-напросто увязну в нем когда-нибудь. А ты уйдешь вперед.

Алекс, позвони мне. Расскажи, как ты. Что ты делаешь. Потому что скоро я не выдержу и сделаю то, замысел чего я ношу так долго.»

**

Ветер едва колышет тонкую тюль занавесок, а я чувствую, что вымерзаю изнутри.

«Однажды, мне продали очень странное мясо.

Пожарив его, я откусил кусок и почувствовал, как хрустнул лед. Прожилки чистого льда между пластами мяса.

Они напомнили мне каннибализм.

Так и я, наверняка выгляжу. Где-то внутри.»

**

«Кричать душой – да, это слишком откровенно, но все же это хоть что-то.

Я пробовал немного поработать. Он исчез, не побоюсь этого слова – просто исчез, оставив лишь телефон. Сказал, что нужно время, что бы отдохнуть. Просил звонить. Я не звонил ему.

Вот так и бывает.»

**

Я простудился. Все же ветер или моя собственная слабость, изморозь в теле, этот лед в мозгу, снег в душе – ничего не видно, все занесло.

Или пыль. Я слишком стар, что работать. Карбюраторы засорятся, мотор тормозит, пыль забила шестеренки и они отказываются вертеться – выходят из строя.

**

Он звонит совсем неожиданно – в дверь моей квартиры. Поскольку я знаю, что такие сюрпризы вполне в духе легкомысленного Алекса, я удивляюсь лишь его виду.

В его руке зажаты, словно грязный веник, цветы. На лацкане пиджака примостились две замысловато переплетенных белых нитки.

Ботинки в летней пыли, а на губах легкая легкомысленная улыбка.

- Алекс, - констатирую я.

- Привет, - он проходит вглубь квартиры. Я подбираю сползший с плеч плед и иду следом.

- У тебя тут, - я убираю с пиджака нитки. Он тепло улыбается. Я замечаю, как посвежело его лицо. – Нитки.

- Говорят, это к свиданиям. С кавалерами, - он говорит это тоном, каким обычно говорят новость из разряда «Кажется, я знаю, что ты ничтожество. Заткнись».

Я промолчал.

- Это жене, - уточняет он, когда я хочу забрать цветы и поставить их в воду. Мне становится так стыдно, что бледные коралловые пятна неравномерно окрашивают мои щеки.

- Угу, - шепчу я, присаживаясь на кровать.

- Что с тобой? – отвлеченно рассматривая стены, говорит он. Я думаю, что он влюбился. Блеск его глаз затмевал слабый свет сумеречного неба. Опять таки эти цветы – жене, а блеск в глазах – ему. А мне лишь две нитки «к кавалерам» в сжатой ладони.

- Мне плохо, - просто говорю я, запахиваясь в одеяло. Представляю себе, как жалко это выглядело.

- Да нет, я про плед на плечах! – раздраженно, может быть, с вызовом кидает он.

Я опять молчу. Кажется, что-то еще работает, раз раздражение крохотной искоркой вспыхивает в моем сердце и разносится по всему телу, словно по проводам. Мгновенно и горит все.

- Алекс, - злость в моем голосе он улавливает сразу. И удивлено оборачивается. Его странная манера держать осанку – чуть поджимая плечи и двигаясь на манер куклы, доводит меня чуть ли не до бешенства. Я слышал это от него, что чем больше копить свое раздражение, свою злость, свои невысказанные никому траурные речи – тем сильнее ты закапаешь себя. Кажется, я закапал себя по шею. Но не с головой.

И вот почему я нахожу в себе силы встать, уронив плед на пыльный пол и подойти к нему.

Приобнять и впериться в губы поцелуем.

Он отвечает, как и положено.

А горький вкус его губ опьяняет меня сразу и безостановочно.

Как, очертя голову, в омут.

Я отрываюсь от его покрасневших губ и тяну его к кровати.

В его глазах – чертово удивление. Как у куклы, которую раздевает хозяйка-извращенка.

- Сядь, - я указываю на край кровати, и он послушно садится.

- А теперь покажи мне свои ладони.

От такой странной просьбы, а, быть может, приказа, он теряется. Но потом соображает и поджимает губы.

- Вот, - снабжает он свое действие ненужным словом.

Его смуглые ладони ощеряются на меня гладкостью и изгибом линий.

Как странно, что он не спрашивает, что я делаю, когда я подвигаюсь ближе и пристально их рассматриваю.

А ведь он далеко не актер. И сдерживать свои эмоции не привык.

- А теперь возьми мои руки и попробуй представить, что держишь их впервые.

Он поднимает на меня взгляд, полный скепсиса и сомнения.

- Давай, - с силой выдавливаю я.

Он медленно проводит пальцами по моему запястью. Прикрывает глаза, силясь извлечь из этого смысл.

Смысла здесь нет, Алекс. Я просто хочу заставить тебя пережить все заново.

Его гладкие мягкие пальцы скользят по моим, поглаживая и сгибая.

Странно, думаю я, во все глаза наблюдая за ним – его веки прикрыты, губы наоборот полураскрыты и дыхание становится сбивчивым.

- Что ты хочешь? – наконец спрашивает он, открывая глаза. Карие зрачки широкие, как два солнца. – Ну, хватит!

Я улыбаюсь.

- Эрнст! – вскрикивает он, силясь выдернуть руку. Я не отпускаю.

- Поцелуй меня, - говорю я.

Интересно, что он ответит на это? Пошлет меня? Ударит? Поцелует? Скажет, что все между нами кончено, боже мой, ОН скажет. Я знал это еще год назад, когда он практически перестал со мной видеться. После того, как отгремел тур – Алекс замолчал. Редкие попытки разбудить в нем совесть или хотя бы старую дружбу кончились провалом.

И вот сейчас он заявляется ко мне с букетом цветов и невысказанным раздражение на тему моего молчания. А действительно, почему это я не звонил тебе? Почему это я забыл тебя? Да, почему? Почему, Эрни??

- Поцелую, - шепчет он драматично.

И губы его мягко касаются моих. Руки нежно гладят мои плечи, я мелко дрожу от озноба и нервов.

- Успокойся, - шепчет он.

**

После секса судорожные рыдания трансформируются в нервно трясущиеся руки, сжимающие мои плечи в безуспешной попытке обнять, а глаза в два горящих уголька.

«Понимаю, понимаю, понимаю…» - как заведенная кукла шепчет он, прерываясь для шумного вдоха воздуха.

Я улыбаюсь и закрепляю свою победу скромный поцелуем в щеку.

Встаю, чтобы открыть ему дверь. И выпроводить.

- Что ты делаешь, Эрни? – пораженно говорит он, приподнимаясь с постели и прикрываясь простыней.

- Уходи, - говорю я мягко. – Потом продолжим.

- Но я…

- Уходи.

Он одевается так же медленно, как в замедленной киносъемке актеры бегут за бандитами.

Так же медленно и аккуратно поправляет прическу.

- Эрни, - глаза все еще чуть блестят. – Спасибо.

Я мягко улыбаюсь уголками губ.

Он уходит.

**

Победа над личностью. Пусть и над лишь заведенным сложным механизмом, но, в сущности, я ожидал, что все будет намного сложней. Я представлял себе, как мучаю его допросами о себе. Как надругаюсь над его психикой. Как насилую его сознание, освобождая от старого.

Но он сплавился, как свеча плавится под действием зажигалки.

Рухнул, сник, все понял.

Заново. Все теперь заново – все сначала.

Всегда мой. Да и кому эта кукла нужна?

**

- Герр Хорн, пройдемте? – заботливый голос где-то в районе уха.

Он огрызается. Он еще не дочитал свою повесть.

- В общем, Алекс, мы увидимся в следующий раз, - говорит Хорн, приподнимаясь со стула.

Смотрит на его лицо и останавливается. Сутулая спина распрямляется.

- Тебе что, не понравилось? – хмурится старик и оправляет больничную рубашку.

- Понравилось, - сквозь слезы выдавливает Алекс, сидящий напротив. Мужчине казалось, что шею оплела колючая проволка из страха и бесконечной…жалости. – Дочитаешь потом, хорошо? До встречи, Эрни.

Эрнст подозрительно смотрит на Алекса. И разворачивается, что бы уйти. Больничные тапки шаркают по полу. Воздух легко колышет его волосы с сединой. Все застыло. Теперь все действительно новое.



05.04.07

@музыка: -

@настроение: +

@темы: H/C, POV, AU, PG, Deine Lakaien

---

Томас. (Одиночество для двоих) - окончание

[jarvi-alt]

Томас. (Одиночество для двоих) - окончание

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Thomas Nack
3. Рейтинг - R
4. Жанр - ангст, драма
5. Комментарий - Еще один фикшен,посвященный Лакримозе, раньше лежал на fanfic.ru, нынче лежит только здесь. Был вдохновлен музыкой Echos. О борьбе с темной стороной души?..
6. Предупреждение - Не без соплей. Есть немного гета.
7. Дисклеймер - Рассказ не имеет ничего общего с реальностью: ни события, ни время, ни место.

***



Перед Россией у нас был концерт в Хельсинки. Мои родители специально приехали в столицу, чтобы попасть на него. Мы не виделись уже более полугода. В Финляндии мы специально задержались на два лишних дня, чтобы сделать передышку. Это была идея Тило, и я была очень благодарна ему за это.

Я провела это время со своей семьей, как он – не знаю... Но выглядел он вполне довольным и счастливым. Томас тоже...



Дальше наш путь лежал в Москву. Признаться, я нервничала. Но когда мы прибыли в столицу, опасения немного рассеялись. Вместе с русским сопровождающим я и Тило отправились гулять по городу. Мы обошли центральные улицы, побывали на Красной площади, заходили в удивительные храмы и парки.



На следующий день был концерт. Как обычно, мы приехали заранее, чтобы подготовиться. Охрана строго следила за безопасностью, не позволяя фэнам даже приблизиться к черному ходу, пока мы разгружали аппаратуру... Не подозревая ничего дурного, мы с Тило вошли в вестибюль... И тут грянул взрыв.



Вскрикнув, я бросилась на пол. Помещение наполнилось дымом. Горло и нос будто что-то обожгло. Завыла сигнализация, забегали охранники... Люди бросились прочь.

- Без паники! – надрывно кричал кто-то.

Тило схватил меня в объятия и потянул на улицу. Едкий запах заставлял нас не переставая кашлять, глаза слезились, все лицо, и особенно нос, дико чесалось... Мы, вместе со всеми, отбежали в сторону, подальше от входа.

- Мы должны немедленно уехать отсюда! – закричала я, когда смогла перевести, наконец, дыхание, - Тило, ты помнишь эти угрозы? Они не шутили. Мы должны отменить концерт! Они чуть не убили нас!! Что если в зале будет кто-то с оружием?!

- Успокойся, - уговаривал меня Тило, - Сначала бы должны поговорить с охранниками.





- Это была всего лишь примитивная дымовая шашка. Чья-то шутка, - убеждали нас.

- Шутка?! – кричала я, - Как вы допустили это?! Концерта не будет!!!

- Это невозможно! – представитель компании-организатора рвал на себе волосы, - Зрители уже начинают собираться!

- Концерт состоится, - спокойно сказал Тило, но я не хотела смириться с этим.

- Анне, - сказал он, взяв меня за плечи, - Ты можешь не выходить на сцену, если боишься. Я пойму тебя.

- Черт возьми! Ты прекрасно знаешь, что я не соглашусь на это! – воскликнула я, - Но почему? Разве тебе не страшно за свою жизнь?!

- Не преувеличивай, Анне. Наши ребята сказали, что пронести оружие будет просто невозможно. Проверят каждого в три раза тщательнее, чем обычно. Анне, продано две тысячи билетов. Я не буду разочаровывать всех этих людей.



Таким образом, концерт состоялся. Во время выступления меня не покидал страх, но по Тило нельзя было догадаться, насколько он взволнован. Это было блестящее выступление, и такого восторженного приема, как здесь, нам, пожалуй, не оказывали больше нигде в Европе...

Но признаюсь, при всей моей симпатии к этой стране, откуда был родом мой дед, в этот раз мне хотелось как можно скорее покинуть ее.





***





Случай с дымовой шашкой вызвал во мне скорее недоумение, чем испуг. Тогда мне даже не пришло в голову связать это с угрозами, которые получал Тило. Как знать, может, этой связи и на самом деле не было. Но беда все-таки настигла нас, и это было куда страшнее, чем взрыв дешевой петарды.



Перед отъездом мы с музыкантами отправились на широко известный в России рынок компакт-дисков, где можно было купить музыку и софт буквально за копейки. Мы шатались там полдня, обошли все что можно и едва успели вернуться к самому отъезду на вокзал.



Я дико устал и хотел только одного – добраться побыстрее до койки и лечь спать. Я швырнул вещи в купе и отправился в конец вагона, чтобы сполоснуть руки. Но когда я открыл дверь в тамбур, прямо в лоб мне уперлось холодное дуло пистолета.



В первый момент я просто оцепенел от страха - подумалось, что прямо здесь моя жизнь и закончится. Высокий парень с яростно сжатыми зубами направлял на меня пушку - и по его диким глазам я понял, что выстрел может раздаться с любую минуту. Он был одного роста со мной, но значительно шире в плечах. Лицо – грубое и угловатое, волосы короткие, на плечах - черная куртка.

Я медленно поднял руки. Ни бежать, ни позвать на помощь я не мог. По коридору поезда от вооруженного человека не убежишь.



Он схватил меня за шиворот и затолкнул в туалет. Я чувствовал дуло у самого затылка. Лбом я упирался в матовое стекло окна и не мог больше видеть нападающего.



- Что вы хотите? - спросил я по-английски, надеясь, что этот язык ему знаком. Оказалось, что он знает и немецкий - но я едва понимал его из-за чудовищного англо-русского акцента.

- Где Тило Вольф? - спросил он, до боли прижимая дуло к моему затылку. Я вздрогнул, моментально вспомнив все наши опасения по поводу угроз в электронных письмах и долгие сомнения, включать ли Россию в список турне. Поздно и бессмысленно теперь было осознать, что эти опасения были не напрасны.

- Я не знаю, - ответил я тихо.

- Говори, где он, - несильный толчок в голову, - Или я отстрелю тебе уши! - прорычал он, добавив что-то на русском. Я взмок. Пальцы против воли дрожали.

- Не знаю, - повторил я, безгранично радуясь тому, что ему здесь не попался сам Тило, - Он еще не вошел.

- Где его купе? - и опять что-то по-русски, злые, черные ругательства.

- Я не знаю!

Это была правда - откуда я мог знать, в каком купе собрались ехать Тило и Анне? Но сумасшедший не поверил мне, схватил за волосы и крепко приложил головой об стекло. В глазах потемнело.

- Номер купе? - проревел он мне в самое ухо, прижимая пистолет к подбородку и сильно надавливая.

- Я... не знаю... номер... - пробормотал я. Еще один удар об стекло. Мне показалось, что у меня хрустнул череп. Я был на грани паники. Я не хотел умирать так!

- Я покажу... - произнесли мои губы сами собой.

- Если закричишь, (непонятное), станешь инвалидом на всю жизнь, - предупредил он и резко распахнул дверь.



Он выглянул в коридор, чтобы удостовериться, что все спокойно, и вытянул меня из туалета. Мы вошли в вагон. Окна были зашторены, и я не мог видеть, что происходит снаружи.

- Сюда, - сказал я, указывая на первую попавшуюся дверь. Я молился, чтобы там не было никого... Как и следовало ожидать, купе было пустым.

- Я же говорил, я говорил, что он снаружи, - воскликнул я, чувствуя, как напряглись его кулаки.

- Живо, - он втолкнул меня в купе и прикрыл дверь, - Садись.



Я сел на полку. Он приказал положить руки на стол, чтобы видеть их, и сам замер с пистолетом, наводя его то на меня, то на дверь, будто примериваясь.



Мне было невыносимо жарко. Сердце неистово колотилось. Я смотрел в его безумные глаза, не веря, что ЭТО происходит на самом деле, что это происходит со мной. Как такое могло случиться? Как он пробрался сюда и главное, что им движет?



Минуты тянулись вечно, и ничего не происходило. В коридоре не было слышно ничьих шагов... Потом невыносимое напряжение начало спадать. Я даже вздохнул чуть спокойнее. Страх постепенно проходил. Я лихорадочно соображал, что мне теперь делать. Бороться с ним было невозможно. Мне он и не сделает ничего, но что будет, если объявится Тило?..



Время шло, я все больше успокаивался, а сумасшедший парень нервничал сильнее. Он вздрагивал от каждого шума. Его лицо было искажено яростью. Руки начали дрожать, и я боялся, что он может выстрелить нечаянно...

- Почему? - спросил я тихо, то ли чтобы отвлечь его, то ли потому, что этот вопрос действительно был для меня важен. Хотя это был явно не самый лучший способ успокоить его.

- Почему ты хочешь его убить? - повторил я. Он перевел на меня свой безумный взгляд, держа дуло пистолета все еще направленным к двери, чему я был очень рад - руки его уже явно тряслись. Я не ждал вразумительного ответа, но он все же дал его.



- Он убил мою девушку, - голос сумасшедшего стал неровным, хриплым. Он полез в карман на груди и вытащил помятую фотографию. Фото легло на стол, и я увидел улыбающееся лицо, обрамленное жиденькими светлыми волосами... Почти подросток – с большими грустными глазами.

- Как такое могло случиться? – спросил я, понимая только, что сам Тило убить никого не мог...

- Она покончила с собой. Она отравилась, вспоров перед этим себе вены в ванной... – задыхаясь, произнес парень. Я похолодел. Я уже понял, в чем винит этот ненормальный Тило... Но все равно спросил:

- Причем же здесь мы?

Его безумный взгляд прожигал меня насквозь. Мои ладони против воли сцепились друг с другом в тщетной попытке успокоиться.

- Она слушала ЕГО, - тихо сказал парень, - Только. ОН подсказал ей ТАКОЙ выход. Это грязный ...

Снова слова по-русски, голосом, полным дикой ненависти... Я закрыл глаза, не в силах больше выносить этот взгляд. Казалось, в нем не осталось ничего человеческого, только животная ярость... Но эта вспышка отняла у него слишком много сил. Он успокаивался... Я перевел дух. Фотография снова исчезла в его кармане.



Кажется, то, что он выговорился, пошло ему на пользу. Ненависть почти угасла. Он снова смотрел на дверь. Пистолет он опустил: устал держать его на весу так долго. А мне хотелось кричать – почему, почему, почему все происходит так? почему боль не может исчезнуть совсем – почему она может только усилиться? Мог ли Тило предположить, когда выплескивал в музыке свое страдание, что однажды его поймут настолько неправильно? что произойдет непоправимое? Что отпущенная на свободу, его боль найдет другую, более слабую жертву и поразит ее насмерть?..



За дверью раздались шаги и голоса. Я встрепенулся. Это был голос Тило. Я постарался тут же взять себя я руки, но мои испуганные глаза меня выдали. Или он каким-то шестым чувством понял, кто снаружи? О нет... Они не могут идти сюда. Капля пота стекла по щеке. Дверь... дверь дрогнула и стала отъезжать в сторону. На пороге стояли Анне и Тило.



Пистолет был направлен прямо на них, а они замерли с выражением растерянности и ужаса на лицах, так же, наверно, как я... Никто не проронил ни слова, не сдвинулся с места. Только из глаз Анне вдруг покатились слезы.

- Шаг в сторону, - хрипло произнес сумасшедший, чуть кивнув ей. Она не поняла, ее глаза расширились еще больше.

- Я сказал, сделай шаг в сторону, - он повысил голос, нацеливая пистолет на нее. Слезы текли уже непрерывно, а само лицо напоминало застывшую маску, и это было так жутко, что я сам еле сдерживался... Она сделала шажок влево.

- Стоп, - произнес парень, целясь теперь только в Тило. И снова повисло молчание, в котором раздалось тихое, четкое, почти без акцента:

- Я тебя ненавижу.

Невозможно забыть смертельно бледное лицо Тило, ужас и непонимание в его глазах. И это, наверно, был даже не ужас смерти, а того, во что ненависть превратила этого обычного русского парня, до чего довела его. И непонимание, как они с ним могут быть связаны.



Рука одержимого потянулась к нагрудному карману, туда, где лежала фотография. Он вытаскивал ее медленно... Вытаскивал, чтобы доказать всем, и в первую очередь Тило, что тот – не жертва, а преступник. А сам он – лишь возмездие. Тило смотрел на фото пустыми глазами, и я понимал, что в любую секунду раздастся выстрел и ничего уже исправить будет нельзя – пистолет смотрит прямо в его сердце.



Я изо всех сил толкнул парня ногой в спину, буквально вбил его в стену. Грянул выстрел – дырка в потолке. Анне завизжала и бросилась бежать, за ней – я и Тило. Еще несколько выстрелов. Я никогда не смогу забыть этот ужас и беспомощность – отчаянный, совершенно безумный побег – чтобы спастись от смерти, несущейся по пятам, которую ты не видишь, перед которой абсолютно бессилен. Разум отключается полностью, остаются только самые простые инстинкты – спасти свою жизнь.



Я совсем не помню, как мы выскочили из вагона и что было потом. Я очнулся только, врезавшись на огромной скорости в местного полицейского, который преградил мне путь на выходе из вокзала в город... Мы оба упали, и он долго орал что-то... Примерно то же, что и псих в поезде.



***



...Я долго, отчаянно кричала, долго билась в чьих-то объятиях. Меня трясли, и кажется, даже ударили по щеке. В голове осталась только одна мысль – бежать, бежать, туда, где пуля не может настигнуть... Меня обуревал звериный ужас. А потом я упала на асфальт и наверно отключилась... или нет?.. трудно сказать. Гитарист сидел рядом, обнимая меня, шепча в ухо что-то успокаивающее, а я снова плакала, хотя у меня, кажется, все волосы и так были мокрыми от слез.



Не столько жутким был этот тип с пистолетом – я наверно даже не смогла до конца осознать, что происходит... Страшнее всего было преследование и пули, свистящие над нашими головами. Я боялась, что кого-то из нас они настигли... И безумно, истерически радовалась, что я – жива... Я жива. Я жива.



Нас окружили секьюрити и полиция. Тило еле стоял на ногах, меня поддерживал охранник. Томаса я не видела... Нам сказали, что никто не пострадал и что преступник пытался скрыться, но его тут же поймали.



...Ад длился бесконечно... мы с Тило опустились на асфальт, обняв друг друга. Но нас заставили встать, повели куда-то... Местные стражи порядка сцепились с нашей охраной. Русские хотели отвезти нас куда-то для дачи показаний... Появился Томас, и Тило судорожно обнял его, и держал в объятиях так долго, что вокруг стали переговариваться... Когда он наконец разжал руки, на его глазах были слезы.



Потом мы, кажется, оказались в комнате отдыха, и вокруг засуетились врачи, бессмысленно спрашивая на скверном английском, нужна ли нам помощь и не пострадал ли кто... Я сказала, что хочу домой. Больше говорить не было сил. Врачи заставили нас выпить успокоительное... Что было потом, я опять не помню.



Мы уехали только поздним вечером. Несмотря на то, что охранники несколько раз обошли весь поезд и проверили каждое купе, каждый туалет, заходить в вагон было жутко... Мне пришлось принять еще много успокоительного и снотворного, чтобы забыться. К счастью, ночь прошла без сновидений. А рано утром мы пересекли границу Германии...





***











Мы не стали подавать никаких исков, предоставив русским самим разбираться с этим делом. Несколько раз нам звонили и просили дать показания. Объяснениями в основном пришлось заниматься Томасу. Возможно, ему не хотелось вдаваться в детали, и я точно знаю, что Тило просил его не отягощать положение того парня подробностями... Но было уже известно слишком много, чтобы отступать. Части складывалась в трагическую историю. Провинциальный русский город, неблагополучный район, где несчастная молодежь живет по своим законам. Забитая, закомплексованная девочка, которую однажды взял под свою защиту парень из местной "националистической" группировки... Он уже имел условный срок за зверское избиение какого-то ее длинноволосого ухажера. Пять лет полу-дружбы, полу-любви, ссор и полного непонимания. Проблемы с учебой, отец-алкоголик, работа продавщицей в круглосуточном киоске. Кассеты, копированные диски, длинные черные юбки, анки, перевернутые кресты и суицид в 20 лет.



Германия и ее националистическое движение "уважалось" в среде этих ребят. Они слушали много немецкоязычной музыки... После смерти той несчастной девушки парень чуть не сошел с ума. Правда ли, что именно тексты Тило подтолкнули ее к тому, чтобы свести счеты с жизнью? Мы никогда не узнаем, что происходило в ее больном сознании. А тот парень, что напал на нас в Москве, винил во всем только моего друга, направив на него все свою ненависть - и как борца за "честь арийской расы", и свою личную... Возможно, "Promised Land" - "Земля обетованная", песня, написанная Тило... его внешность, черты лица и украшения заставили этого человека видеть в нем "врага", маскирующегося под "истинного арийца"... По крайней мере, я так поняла это – мне было сложно вникнуть во весь этот бред.



Тило пытался получить то фото, что показывал ему преступник в поезде - но ему удалось достать только копию. Хватило и этого... Он мог часами лежать, свернувшись, на кровати, без движения, и смотреть на лицо этой девушки. Ни я, ни Томас ничем не могли помочь. Тило полностью замкнулся в себе, не подпуская никого... Он не хотел и слышать ничего об этом. Делал вид, что ничего не происходит... Но как мы могли закрыть на это глаза? На него было больно смотреть.



Дни шли за днями... Да, сначала он еще скрывался от нас. Потом ему стало все равно. Он почти перестал есть. Его глаза потухли. Как мне хотелось отобрать у него эту фотографию! Хотелось заставить его обратится к врачу. Но все мои просьбы были напрасны - будто я говорила с мертвым камнем. Люди, с которыми он еще немного общался по работе, пугались его... Иногда я видела, как Томас, склонившись над его кроватью, обнимает его, что-то говорит... Руки Тило были на его плечах. Но потом Томас вставал, а Тило оставался лежать все так же неподвижно...



Это продолжалось долго... но не могло длиться бесконечно. Когда я заметила в Тило некоторое оживление, сначала я обрадовалась. Но потом он стал пугать меня еще больше, чем прежде. Он что-то решил для себя...



***



Я начал забывать, как выглядит солнечный свет. Я забыл, как выглядят улыбки и сам разучился улыбаться. Я безумно устал. Я ничего не мог исправить.



Я понимал, что Тило винит себя в смерти той девушки. Боится, что подобный случай - не единственный. Что то, что шло из самого его сердца, оказалось гибелью для других. И после этого он не может писать музыку. Он не имеет на это права. Думаю, он уничтожил бы все им созданное, если бы это было в его силах. А так - уничтожил только то, что мог. Однажды я пришел к нему, и еще в коридоре почувствовал запах гари и дыма. Я бросился на кухню... Пепел, будто черный снег, покрывал почти весь пол. В центре на кафельном полу лежали останки того, что когда-то было его стихами, рассказами, рисунками... Он сжег все, что хранилось в этой квартире. Ящики стола в спальне оказались открыты - и пусты. А Тило сидел на полу, прислонившись к холодильнику, весь испачканный этим черным снегом, и смотрел в пустоту. Рукава рубашки были обожжены. Я лишь бессильно опустился рядом.



Я боялся за его рассудок. Я уговаривал его обратиться за помощью, но он молчал. Он вообще почти перестал говорить со мной. Если я ставил какую-то музыку или включал телевизор, он просто выходил из комнаты и запирался в другой.

Потом он начал читать книги, и я подумал, что это улучшение. Я был безумно рад, когда увидел, что он продолжает писать и рисовать, но он почти сразу уничтожал эти листы. Я видел несколько рисунков: обнаженная женщина, тянущая руки вверх, прикованный к скале человек, раскинувшие крылья драконы... Тило швырнул все это в умывальник и поджег.



***

Его не было весь день, и я уже начинал беспокоиться. Его душевное состояние все еще пугало меня. Последние вести, которые мы получили из Москвы, были утешающие. Хотя того парня признали вменяемым, его не обвинили в попытке убийства. Благодаря нашим показаниям, дело повернулось так, что он лишь угрожал Тило, не намереваясь никого убивать. Тот факт, он никто из нас, убегавших от его выстрелов по узкому коридору поезда, не был даже ранен, будто бы подтверждал то, что он в нас не целился. Правда это или нет, кто знает? Когда я бежал, я не мог видеть, что происходило за моей спиной.



Тило пришел поздно вечером, необычайно тихий и спокойный. Я, по обыкновению, чуть обнял его в знак приветствия. Он кивнул, и вдруг осторожно поцеловал меня. Очень тихо, будто хотел сказать этим что-то. Будто последний раз. У меня появилось нехорошее предчувствие... А взглянув еще раз на его лицо, я был уже уверен, что что-то случилось.



- Мы должны расстаться, - сказал он внезапно. Я растерялся. Этого я не ждал.

- Почему? - только и смог сказать я.

- Ни к чему продолжать, - он был холоден и спокоен. - Я тебе не нужен.

- Нет! - воскликнул я.

- Это так. Том, все нормально. Я знаю, что тогда ты вернулся только потому, что тебя попросила Анне. Я знаю, что тебе на самом деле не нужны такие отношения. Я знаю, что ты сможешь понять меня и пережить это.

- Это не так. Ты мне нужен! Все еще можно наладить. Я не брошу тебя сейчас.

- Сейчас? - бровь Тило вопросительно изогнулась, - Сейчас уже все в порядке. Том, я сожалею, что был причиной твоего беспокойства так долго. Я виноват перед тобой, Анне и всеми, кто пытался помочь мне. Но теперь все в норме. Я многое понял. Прости меня за все. И уходи. Пожалуйста.



Он придвинулся близко-близко и заглянул мне в глаза. А я - в его... Они чернели буквально на глазах. Я сделал шаг назад. Тьма в его зрачках ширилась. Она становилась густой, осязаемой. Черная вода из всех углов потоками хлынула в комнату, сметая все на своем пути. Затапливая нас, отдаляя друг от друга. Она поднималась, и свет тускнел. Я чувствовал, что тону, я задыхался, мне нужен воздух... Я не могу жить во тьме.



...Я ехал в такси, вглядываясь в гирлянды ночных огней. Город позади. Дорога в аэропорт займет минут двадцать.

У меня не было мыслей. Только чувства. Горечи, потому что я не хотел уезжать. Облегчения, потому что не мог выносить все это так долго. Надежды, на то, что все будет хорошо. Тоски, потому что не знал, что меня ждет впереди. Разочарования, потому что все закончилось так... Сострадания, потому что он снова остался один. А я возвращаюсь домой...



***



Смерть. Я читала это в его глазах. Он вынес себе приговор.

"Стой, безумец, остановись! Ты не понимаешь, что ты делаешь! О, что же ты делаешь со своей бессмертной душой?" - хотелось закричать прямо в его лицо.



Он стоял у окна, а я трясла его, ухватив за воротник рубашки, встав на носки, тянулась к его губам.

- Что же ты делаешь?! Что?!

- Я должен заплатить за это, - его губы искривился.

- Опомнись! Ты не виноват в этом. Ты НЕ виноват! И я не позволю тебе сделать этого, слышишь? Ты нужен мне. Ты нужен стольким людям! Одна потерянная жизнь. Но ты НЕ знаешь, отчего на самом деле она умерла! А скольких людей ты удержал от этого страшного шага? Почему ты не думаешь о них?! И почему ты не думаешь о тех, кто последуют за тобой, если ты себя убьешь ?!



Он закрыл лицо руками, сполз на пол.

- Я не могу! - удушливый всхлип разорвал мне сердце.

- Она умерла. Он винит в этом меня. Он хотел меня убить. О, почему нельзя вернуть назад?.. Я должен был умереть. Я должен умереть. Умереть. Умереть... - повторял он как в бреду.

- Эта девушка... - сорвалось с моих губ. - Он любил ее. Он хотел убить тебя, потому что ты отнял его любовь. Ты чувствуешь вину за то, что отнял ее жизнь...

Он все еще закрывал лицо руками. Я заставила его опустить их. Сухие глаза и кровь на прикушенной губе.

- Убей свою любовь, - я слышала свой голос будто со стороны. Я произносила эти ужасные слова спокойно и отрешенно.

- Откажись от нее. Оставь того, кого ты любишь. И ты почувствуешь то же, что чувствовал этот несчастный, когда лишился той, кого любил. Ты будешь страдать, как страдал он. И твоя вина будет искуплена.



После этих слов наступило молчание. И вдруг из его глаз градом покатились слезы...



...Он сжег все фотографии Томаса прямо там, на полу кухни... Последним в огонь полетело фото этой девушки, которая была для него наваждением все эти недели. Потом он отвернулся к окну, а я присела над догорающей бумагой... Черный пепел на моих пальцах. Любовь, разрушенная моими руками... Мне не смыть следы этого преступления. Между нами снова одиночество, разделенное на двоих...



----

февр. 2006.

@темы: HET, ANGST, Lacrimosa, R

---

Томас. (Одиночество для двоих)

[jarvi-alt]

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Thomas Nack
3. Рейтинг - R
4. Жанр - ангст, драма
5. Комментарий - Еще один фикшен,посвященный Лакримозе, раньше лежал на fanfic.ru, нынче лежит только здесь. Был вдохновлен музыкой Echos. О борьбе с темной стороной души?..
6. Предупреждение - Не без соплей. Есть немного гета.
7. Дисклеймер - Рассказ не имеет ничего общего с реальностью: ни события, ни время, ни место.



Томас. (Одиночество для двоих)

***



В середине февраля мы, наконец, были готовы отправляться в студию и набело записывать весь материал, над которым Тило работал много месяцев. Мой вклад был, конечно, невелик. Из десятка песен, написанных или начатых мною после выхода предыдущего альбома, только две показались мне более или менее достойными того, чтобы войти в новый альбом. Тило, впрочем, считает, что можно было взять как минимум пять ("если их доделать и аранжировать как следует" – добавляет он), но я не испытываю особых иллюзий по отношению к своему "творчеству". Но мне и не стыдно: одна из самых главных вещей, которым я научилась у Тило – выражать свои эмоции в творчестве такими, каковы они есть, потому что искренность стоит больше, чем профессионализм. Поэтому мне легко: я была искренна.



Но проблемы преследовали нас одна за другой: в довершение тому, что наш драммер покинул нас буквально посередине записи, я подхватила простуду и охрипла. На мой электронный ящик стали приходить странные письма с угрозами и оскорблениями. Тило признался, что тоже получает множество подобных писем. Это действовало на нервы. Нам сказали, что письма приходят из России: кто-то настойчиво грозился "расправиться" с нами, если мы приедем в эту страну... Мы и не собирались.



Из-за простуды я чуть не потеряла голос. Когда мы сидели в студии, Тило поил меня всякими настойками, готовил горячий чай из трав и следил, чтобы я тепло одевалась и не выскакивала лишний раз на мороз. Я убеждена, что в этом было гораздо больше простой человеческой заботы, чем беспокойства об исполнении вокальных партий в его песнях.



Уже полгода, как отношения наши охладели настолько, что я не могла ни вслух, ни про себя сказать, что мы "вместе". Общение осталось свободным, но говорить по душам просто не было потребности. Мы могли сидеть вдвоем где-нибудь в уголке уютного ресторана, смотреть на огоньки свечей и трепаться ни о чем, даже шутить. Могли сидеть долго, но потом, каждый раз, мы разъезжались каждый к себе: он – в свою маленькую гамбургскую квартиру с окнами, выходящими в парк, я – в номер дорогой гостиницы, из широких окон которого открывался вид на огни чужого города.



Я возвращалась к себе, сбрасывала туфли на высоком каблуке, проходила в комнату и тихо плакала, то глядя в окно, то просто лежа на полу. Я не могу точно назвать причину своих слез. Даже если мы не были больше "вместе", мы все еще оставались "вдвоем". И это, пожалуй, было важнее. Но мне было жаль Мечту. Ту мечту, что окутала меня, подменяя собой реальность, когда я уже думала, что ничто в этой жизни не сможет обмануть меня; ту мечту, в которой было возможно не только "Любить", но и "Навсегда".



И мне не было больно оттого, что я одна в этом номере, и где-то там один он, больно было прощаться с Мечтой, в которую за несколько лет успела поверить всем сердцем.



Мои телефонные счета за международные переговоры увеличились во много раз: я постоянно звонила в Тампере, чтобы поговорить со своими родителями или со старыми друзьями. Просто поговорить на родном языке – не жаловаться, не искать совета. И на следующий день я улыбалась, как обычно, и так же улыбался Тило, не позволяя мне понять, что на самом деле творится у него в душе.



Он выглядел задумчиво и немного устало. На лице не было ни следа косметики, брови стали гуще и приняли свою естественную форму. Волосы на висках достаточно отрасли, и он забирал их в хвост, а одевался довольно неприметно. Тило не особо следил за своей внешностью вне сцены, но сейчас в его облике стала даже проскальзывать какая-то неряшливость, чего он никогда не позволял себе прежде.



Проблемы с ударником затормозили запись. Найти кого-то подходящего оказалось не просто, и мы даже подумывали заменить ударные электроникой, но уже после первых проб поняли, что без живых барабанов нам не обойтись. У нас была на примете пара музыкантов, еще несколько вариантов подсказали друзья. Но все эти люди оказывались либо заняты, либо не подходили нам по тем или иным причинам.



В конце концов, Г. посоветовал нам одного парня, тоже швейцарца, который в это время был в Гамбурге. Он играл прежде в каких-то группах, о которых мы и слыхом не слыхивали, но Г. говорил о нем как о настоящем профессионале, и уговорил пригласить его на прослушивание. Других вариантов у нас уже не осталось, и мы действительно очень надеялись, что этот парень нам подойдет, иначе пришлось бы отложить запись на неопределенный срок, что для нас было крайне невыгодно.



К нашему счастью (или несчастью?.. но тогда, мы, конечно, радовались), этот человек согласился прийти к нам на прослушивание на следующий день. Его звали Томас Нэк, он был из Страсбурга. Играл он действительно отлично, и кроме того, оказался очень располагающим к себе человеком. Можно без преувеличения сказать, что мы были очарованы Томасом. Спокойное мужественное лицо, темные волосы до плеч, теплый взгляд и немного наивная улыбка. Говорил он негромко, будто стесняясь, но ритмы выдавал такие, что решение было приятно почти сразу – мы предложили ему контракт. Он согласился, даже не поинтересовавшись суммой, и был, видимо, очень рад – он, конечно, слышал раньше о Lacrimosa. "Copycat – это здорово" – сказал он, мягко улыбаясь, и мы поняли, что знакомство его с музыкой Тило весьма поверхностное, но это было не важно. Мы расстались, вполне довольные друг другом.



***



Том ушел, унося с собой демо-записи и стопку необходимых материалов, и мы с Тило облегченно переглянулись. Главная проблема была, наконец, решена, и теперь осталось только привести в порядок мой голос, который все еще был слаб. Но до записи вокала у нас еще было время, и можно было надеяться, что мы успеем все в те сроки, на которые рассчитывали.



Работа возобновилась через три дня. Все шло довольно гладко; не так быстро, конечно, как если бы с нами оставался наш прежний ударник, но вполне успешно. Томас действительно был профессионалом.



Г. также был прав, когда говорил, что Том из тех людей, которые никогда не ссорятся и не повышают голос. Если с утра до ночи работаешь над одним и тем же, сложно держать себя в руках. Усталость и досада иногда приводят к небольшим стычкам, заставляют злиться по пустякам. Нервничал и Тило, и все остальные, за исключением Томаса. Он не рычал ни на аппаратуру, ни на окружающих, и иногда ему даже удавалось свести локальный конфликт к шутке. Восседая за своей установкой, он казался воплощением спокойствия, до тех пока не начинал яростно стучать, своей игрой показывая всю глубину эмоций, владеющих им.



В чем-то они были с Тило похожи – мягкой манерой разговора, интонациями смеха... Но взгляд его никогда не был застывшим и колючим, как иногда у моего друга. Теперь уже просто друга... Я не теряла надежды, что все еще может наладиться. Я заглядывала в его глаза, пытаясь увидеть там вопрос: "Ты хочешь вернуть?..". Но он ни о чем не спрашивал. Молчала и я: я не уверена была, чего на самом деле хочу...



***



Оказавшись в Германии, чтобы окончательно уладить все недоразумения с Seventh Nation, я одновременно надеялся через знакомых найти еще какую-то группу, которой требовался бы ударник. Мне не хотелось возвращаться домой и снова пытаться приткнуть себя куда-то, еще меньше хотелось просить отца взять меня обратно на фирму. Я закончил хороший колледж, но наша совместная работа с отцом не сложилась. К тому времени я уже переиграл в куче местных метал-групп, и продолжал совершенствоваться во владении ударными. Я знал, чего я на самом деле хочу, и собирался заниматься прежде всего тем, что мне интересно. В конце концов, это у меня получалось лучше всего.



В Гамбурге я встретил своего старого приятеля, которого не видел уже года два. Я был очень удивлен, когда узнал, что он сейчас играет в Lacrimosa, и еще больше удивлен, когда Г. сообщил, что им срочно нужен ударник. Я оставил ему телефон, и он на другой же день позвонил мне, приглашая в студию.



Я слышал о Лакримозе как о группе, впервые соединившей стиль метал с готикой. У меня был их альбом, но я потерял его до того как успел хорошенько расслушать – в памяти осталась только пара песен и общее спутанное впечатление. Я немного волновался – все-таки они были известной группой и требования наверняка предъявляли высокие. Но все прошло гладко. Я сыграл, и они были довольны.



Они оба понравились мне – общаться с ними было очень легко, и никакой "звездности", которую я смутно подозревал, в них не было. Он и она - углубленные в себя и немного печальные. Я думал, что они женаты, но, видимо, это были лишь слухи. Держались они вроде бы и вместе, и в то же время каждый сам по себе.



Дома я несколько раз прослушал демо, которое дал мне Вольф. Это мало походило на предыдущий альбом, насколько я его помнил. Но мне, пожалуй, понравилось. Тексты произвели сильное впечатление. Его образы в жизни и в песнях оказались мало похожи друг на друга. Он хорошо скрывал свои чувства.



Мы приступили к работе. Я не стремился ни с кем сойтись близко. Г. говорил мне, что в этой группе мало кто из приглашенных музыкантов задерживается надолго. Мы подписали контракт на запись одного альбома. Я не знал, пригласят ли они меня для концертных выступлений; я конечно, был бы не против. К работе Вольф подходил с огромной тщательностью, настаивая на многократном повторении одних и тех же моментов, пока не был полностью доволен результатом. Хороший подход; но, конечно, все это было очень утомительно.



Мы работали с 11 часов до позднего вечера, а потом, если было настроение, шли в какой-нибудь бар чтобы выпить пива. Начиналась обычная болтовня: после первой кружки – о музыке, после второй – о философии. Анне не всегда была с нами. Чаще всего компания оказывалась чисто мужской, и это было еще одно подтверждение тому, что они с Тило – просто хорошие друзья.



Мы с ним тоже подружились – как-то незаметно. Даже в своей компании он был здесь и как бы не здесь. Мог много болтать на самые разные темы, и равно оставался "в себе". Иногда он чему-то улыбался, как мне показалось, довольно грустно, чему-то такому непонятному, о чем и рассказывать было бесполезно – никто не поймет.



Однажды он взял мою руку в свою и долго держал, разговаривая о чем-то незначительном, повседневном, будничном. Меня клонило в сон; его прикосновение успокаивало, оно было естественным. Его глаза смотрели в никуда; я спросил его, о чем он думает, и он ответил "Не знаю". Кажется, он даже не слышал вопроса. И то ли никто не видел нас, то ли подобное поведение было обычным для Тило, я даже не заметил любопытных взглядов в нашу сторону.



Ветер приносил запах весны, снег на клумбах таял. Мы стояли вдвоем возле студии, не спеша почему-то расходиться. Тило не глядел в мою сторону, и я мог искоса наблюдать за ним, не опасаясь встретиться напрямую взглядами и тем смутить нас обоих. Что-то сейчас должно было случиться – я ждал этого с любопытством. Но мимо нас прошла Анне, и мне внезапно стало стыдно. Не многие люди способны смутить меня одним своим присутствием, но она была из их числа. Я пробормотал "До свидания" и побрел прочь, думая только о том, какой я безнадежный дурак. Но Тило окликнул меня, предложив подвезти. Я вернулся – главным образом из-за того, что понял, что мне нужно совсем в другую сторону.



Мы сели в его Фольксваген какой-то там модели. К моему облегчению, Анне уже уехала и не видела этого. Тило нажал на педаль, машина тронулась.

Вольф объяснил, что берет это авто на прокат всякий раз, когда оказывается в Гамбурге. Мы немного поболтали о машинах, в которых я, признаться, почти ничего не понимаю. Потом умолкли; но молчание не было тягостным – в нем было уютно, так же, как когда он держал мою руку в своих теплых ладонях.



Это было началом. Меня тянуло к нему – я не мог этого отрицать, хотя и не хотел себе признаваться в природе этого чувства. Мне нравились его большие грустные глаза и тонкие, изящные пальцы. Я восхищался его талантом – я уже успел прочувствовать глубину его музыки. По ночам я слушал предыдущие альбомы, пытаясь лучше понять этого человека. И был в непрерывном восторге.



***

Мне случалось несколько раз задерживаться в студии и оставаться с ним наедине. Приходится признаться, я делал это намеренно... И он тоже. И хотя временами меня жутко смущала эта не совсем естественная привязанность, его взгляды, которые я ловил на себе, были мне приятны.



...Дверь закрылась за последним музыкантом. Тило снял с шеи массивные наушники и опустился на диван. Я перестал делать вид, что разглядываю что-то на своих ногтях, выбрался из-за ударной установки и сел с ним рядом.



Он опять взял мою руку. И, кажется, я был счастлив в этот момент. А он вдруг робко коснулся моих пальцев губами. Я вспыхнул. Не знал, что делать. Ничего подобного не происходило со мной раньше. Но это наверно было и не важно. Слишком он был не похож ни на кого. И я, никогда, на самом деле, не засматривавшийся на парней... я почувствовал к нему прилив такой нежности, какую трудно передать словами. Я тихо гладил его пальцы. Он потянулся ко мне, и я закрыл глаза. Случайная мысль: какие разные могут быть поцелуи... с каждым по-своему. С ним - необычно: смущение и страсть одновременно.

Мне нравилось это, я прижал его к себе. Я гладил его плечи, он обнимал меня за талию. Я потерялся во времени. Как это было? Необычно, извращенно, возбуждающе...

- Поедем ко мне, - прошептал он, отрываясь. Я покраснел; тут же покраснел и он. Я не сразу смог решиться... Не знал, что сказать. В его глазах мелькнул страх, стыд... Но я улыбнулся и кивнул. И тут же отвел глаза...



Я не могу четко описать, как это было. Конечно, со мной подобное происходило впервые. И у Тило, как я понял, опыт в "этом" плане тоже был очень небогатый... Но об этом я не спрашивал и не думал особо. Немного виски помогло расслабиться и не стесняться. Далее все шло само собой. Видимо, это не было безболезненным... для него... Но страсть слишком сильно захватила нас обоих. Я сгорал от желания... А потом, глядя в его глаза, видел там надежду, и вопрос, и просьбу. Отчаянный поиск, который ведет его по жизни. Что он ищет? Он и сам не знает этого. И все что он находит - только новые и новые разочарования, все новая боль. Но почему? Этого я понять не мог. Где источник этой боли? Что сжигает его изнутри? Слишком горячее сердце?



Да, я хотел его, и я почти любил его в ту ночь. Но я понимал, что не смогу дать ему того, что он ищет. Что бы это ни было... этого у меня нет. Я чувствовал себя предателем. Я - еще одно его разочарование. А кем нужно быть, чтобы переносить их одно за другим и все еще продолжать надеяться? Я не должен был допускать этого. Но в тот момент... мне действительно казалось, что я его люблю, и может быть...

"Не может" - жестоко ответил внутренний голос.

"Нет" - отчаянно повторял я... Но как сказать ему об этом?..



***

Звенящее одиночество... Кто придумал эти слова? Я почувствовала их всем своим сердцем. Даже разделенного на двоих одиночества больше нет. Мы стремительно отдаляемся друг от друга. Закрыты двери, чувства заметает снег.

Я смотрела на него, пытаясь понять... Когда это произошло? Что случилось с ним, со мной, с нами?



Его печальный, смущенный взгляд снова и снова останавливался на Томасе. Догадаться было не сложно. Почти слившись с ним однажды, я узнала Тило настолько, чтобы сразу понимать такие вещи. И если бы я с самого начала смотрела не только на него, но и по сторонам, я бы поняла еще раньше. Возможно, раньше его самого...



Я гадала, что из этого выйдет? Все это было не очень похоже на Тило. Хотя я и подозревала... Сжималось сердце. Поздняя ревность... К чему? Ведь уже слишком давно все ясно. Может быть, мне было немного стыдно за него. Но это его жизнь...



Я видела иногда, как они держались за руки, как вместе уезжали - куда? Оставалось только догадываться. Живет ли Томас по-прежнему в съемной квартире или они уже настолько близки, что нуждаются в том, чтобы быть вместе все время?



***



Проходили недели... Запись шла концу. Мы накладывали вокал. Далее предстояло сведение... Музыканты уже почти не были нужны. Время неслось... Однажды Тило пришел бледный, с темными кругами под глазами, и трясущимися пальцами. Он ничего не сказал. Я поняла без слов. На другой день я узнала от наших музыкантов, что Томас вернулся в Швейцарию.



Мы работали напряженно, почти на пределе... Тило оставался в студии на ночь, но вместо того чтобы работать над альбомным материалом, все писал что-то... писал и писал. Утром мы приходили и заставали его спящим на диване. На полу валялись листы со стихами, с неразборчивыми записями и просто порванная бумага... Плотный дым сигарет и окурки возле пепельницы говорили о том, что он лег совсем недавно.



Однажды, после тщетной попытки дозвониться до Тило, я приехала к нему домой... Я стучала, никто не открыл. Я толкнула дверь и вошла... Тило лежал на полу, бессмысленно глядя в потолок. Рядом валялся пустой шприц.

Я упала на колени возле него. Кажется, я плакала, а его глаза смотрели так тихо, так умиротворенно и кротко...

- Что это? что ты принимаешь?! - спрашивала я, сжимая в руках шприц.

- Морфий - спокойно ответил он.

Он говорил, что это первый раз, что он больше не будет... Я трясла его за плечи, пыталась поднять. А он все так же грустно и спокойно смотрел... И наверно даже не видел меня. Он был далеко отсюда...



Я осталась с Тило до утра. Ночью ему было очень плохо. Он сдерживался, молчал... Но я знала, что он не сомкнул глаз от боли, и никакие таблетки не могли облегчить ее. Только наутро мы оба забылись тяжелым сном.



Открыв глаза, я посмотрела на него и не выдержала... Меня охватила злость, почти ярость. Я сама была на грани, я не могла быть для Тило поддержкой, в которой он так нуждался теперь.

Я кричала, я разбила несколько чашек...

- Ты не имеешь права взваливать это на меня!!

Он слушал молча. Потом тихо обнял, поцеловал в висок.

- Тебе лучше уйти, - прошептал он хрипло, - Я обещаю, больше это не повторится.

Силы резко оставили меня... Я затихла. Я не должна уходить. Я знала, что если он обещал, он сдержит слово... И останется один со своим страданием, и ничто не облегчит его.

Он молча подтолкнул меня к двери. Я надела туфли, взяла сумку... За спиной щелкнул замок.

- Тило! - крикнула я, стуча по гладкой деревянной поверхности. Бесполезно...



***



Это решение я приняла сама. Тило уже искал музыкантов для предстоящего тура – состав группы снова обновился на треть... Без энтузиазма, без радости – кажется, на чистом упорстве, в надежде, что когда нам придется с головой погрузиться в дела, связанные с туром, личные переживания отступят на второй план. Но я знала, что если он не придет в себя, не будет никакого тура – Тило не станет делать то, во что не в состоянии вложить свою душу...

Найти Томаса оказалось не слишком сложно.

Я говорила с ним по телефону, пытаясь одновременно и объяснить, и не произнести вслух ничего такого, чего не хотел бы о себе слышать Тило. Томас понял меня. Когда я закончила говорить, повисло молчание.

- Том, - сказала я, - Можно ли еще... что-то исправить?

Как же трудно мне было произнести эти слова. Будто ножом по сердцу... Сама. Его ответ поверг меня в отчаяние. Но разве не за этим я звонила?

- Можно, - сказал он тихо, - Я буду.



Горечь и облегчение. Я не могла бы помочь Тило иначе. Я вообще ничего больше не могла... Я смертельно устала от всего.



***



Ее звонок был неожиданностью. Сначала я думал, что им нужно что-то перезаписать - но разве ради этого именно я должен снова ехать в другую страну?.. Я и представить себе не мог, что речь пойдет о живых выступлениях. Голова раскалывалась. Я почти запил, но не мог забыть. Не так легко было объяснить Тило то, что мучило меня еще с той первой ночи, проведенной вместе.



"У нас нет будущего - сказал я ему в конце концов, боясь, что голос предательски задрожит. - Лучше прекратить это сейчас. Пока еще не слишком поздно..."

Знал ли я, что для него уже - поздно? Я закрывал на это глаза, я лгал ему...

Я дотянул до тех пор, когда запись была окончена, чтобы ничто не помешало мне сбежать. И он остался с этим один на один.



Я понимал все это. Но отступить уже было некуда. Слова сказаны. Я уехал, наплевав на все мои планы по работе в Германии.

Почти месяц мучительной тоски, вины и сожалений... Когда Анне позвонила, я сразу понял все. Я слушал, не перебивая, ее путаные объяснения и пытался принять решение. Нужно было подумать. Но мне на раздумья хватило тех десяти минут телефонного разговора. Я сказал "Да", и впервые за все это время испытал облечение. Я виноват, я поступил неправильно... И я был счастлив, что сейчас помочь Тило - в моих силах. Я даже не задумывался о том, как Анне узнала обо всем и что она думает по этому поводу. Только гораздо, гораздо позже, когда закончилось действительно все...



***

...Я приехал через два дня. Позвонил Тило и сообщил ему, что я в Гамбурге. Его голос прерывался от волнения. Он сказал, что приедет домой через час. Я ждал его там...



Мы занимались любовью всю ночь, неистово, безоглядно... Я брал и отдавался, полностью, до конца, я взлетал, опускался на землю и снова взлетал, позволяя себе все то, чего боялся ранее. Я открывал новые стороны себя... и по-новому узнавал его. Я проникал в него, в его чувства, сливаясь воедино с его душой и телом. Я разделял его счастье и его страх. Он не хотел думать ни о прошлом, ни о будущем. Только "теперь", только "сейчас", и я тоже заставил себя отказаться от мыслей, опасений и сожалений... Разве не в наших силах продлить это "сейчас" так надолго, чтобы оно превратилось в "будущее"? Наше. Твое и мое. И к черту сомнения.



С тех пор я был счастлив настолько, что даже не мог предположить, почему все может прекратиться. Казалось, что нет ничего невозможно, ничего такого, чего нельзя было бы преодолеть. Я больше не ждал каждый день конца. Я просто позабыл обо всем.



***



Альбом был закончен. Начались интервью, подготовка к релизу, первые отзывы в музыкальных изданиях... Все это не особо меня касалось. Мое дело – играть в предстоящем европейском турне. И мы опять засели в студии, сочиняя новые аранжировки для живых выступлений, так как нам придется обходиться без оркестра.



Список стран был довольно большой: в него входили Германия, Финляндия, Швеция, Чехия, Венгрия, Россия и другие... Насчет последней страны у организаторов были некоторые сомнения. Уже много месяцев кто-то настойчиво присылал на электронные ящики Тило и Анне письма, угрожая им расправой в случае, если группа приедет в Россию. Письма приходили из Москвы и еще какого-то маленького города, название которого я не запомнил. Эти угрозы не столько тревожили ребят, сколько расстраивали их. Но Тило решил ехать, не приняв все это всерьез. Было приняты кое-какие меры безопасности, но на самом деле никто не верил, что за этими письмами действительно что-то стоит.



***

Я сидела у окна, отложив в сторону журнал, и глядела на проносящиеся за стеклом деревья. Одна в купе. Негромко стучали колеса... Чувство ненужности, заброшенности было сегодня особенно горьким.

Тило: какие-то другие интересы, какие-то другие тайны, другое счастье, скрытое от моих глаз... Его ясный, спокойный взгляд. Светящийся чем-то... очень похожим на любовь. Не ко мне.

Томас был тем человеком, которого могла бы полюбить и я сама. Если бы мое сердце не было так иссушено теперь, если бы оно еще было способно открыться. Чего я жду от жизни? Будет ли у меня когда-нибудь семья? Будут ли дети? Прежние мои мечты рассыпались, как замок на песчаном берегу. Слишком много времени нужно, чтобы построить новый. Смогу ли я? Времени уже мало...



А он стоял на сцене в лучах света, простирал руки вперед, взмахивал ими в странном танце, и пел так, что у зрителей на глаза наворачивались слезы. Он стоял в свете. А меня накрывала тень, и мне казалось, что мой голос, одинокий, ослабевший, уже не никому не слышен. Мне хотелось закричать о помощи. Тысячи людей перед нами: но звать бесполезно...



Но я могла уже привыкнуть к Тило, а Томас видел его на сцене первый раз. Я завидовала восхищению, сиявшему в его глазах. Мне хотелось бы пережить это ВПЕРВЫЕ снова. Теперь, когда на сцене перед морем колышущихся рук стоял не раскрашенный в черное и белое мальчик в шелковых перчатках и женских украшениях, а взрослый человек, излучающий невероятную силу и страсть, скрывающий негасимую надежду за трагической маской.

@темы: HET, ANGST, Lacrimosa, R

---

Dein Diener

[alma-m]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - G
4. Жанр - angst, POV(оба), romanсe(?)
5. Комментарий - Что-то все мы представляем картинку так : так-значит-мы-с-тобой-любовники-значит-так-тут-что-то-случилось-так-что-вот-и-весь-фик. А что если представить ее как а-слеша-то-нет? Вот как дальше вертится? Короче, лишь события и мысли. PS: Детки , я еще так мало про них знаю...Не у кого нет фактиков интрересных? Ссылок и прочего?Спасибо.
6. Предупреждение - смерть
7. Дисклеймер - все выдумано.



Dein Diener


Эрнст Хорн.

Его губы, резко очерченные и почти алые, медленно раскрываются. А потом сжимаются. Играют скулы.

Искажается лицо, руки взлетают к потолку, а спина выпрямляется.

Он поет.

Я послушно играю, задействую все свои умения и силы, только чтобы не подвести его – только чтобы он был доволен всем.

Только что бы после концерта его лицо не исказилось в кривой улыбке и руки не скрестились на груди. Только чтобы он спокойно жил – я делаю все.

**

Но во время одного из концертов я непредвиденно подвожу его.

Простит ли меня Алекс, но это было необходимостью.

Как с чистого листа.

Я разворачиваюсь, что бы использовать пару семплов – но клавиши стоят позади, и внезапно мое сердце сводит так, что я не могу вздохнуть.

В первые несколько секунд я еще пытался втянуть воздух, как обычно делают люди, оказавшись в моей ситуации, но он не идет сквозь тонкие пути носа к моим легким. У меня медленно темнее в глазах – но я все же успеваю заметить, как пораженно уставился на меня зал, и в какофонии включенных семплов я падаю на пол.

**

Темнота и глухость окружающего мира меняется, когда он резко и как-то неестественно высоко вскрикивает: «Уберите руки!», и в следующий момент я ощущаю удары по лицу.

- Убери! - как силен вопль, и у меня мутнеет перед глазами снова.

Тело, кажется, сводит, и пошевелится нет никакой возможности – что если просто не двигаться, и лежать на пыльной и грязной сцене с руками на груди, вцепившимися в футболку.

- Унесите его! – тяжелое дыхание где-то около лица – меня поднимают, и за долю секунды до главного я слышу его голос.

- Куда вы его несете? Он…

Что-то внутри противно трещит, словно порвалась невидимая нить.

**

Александр Вельянов.

Я возвращаюсь домой к Эрнсту за полночь, когда небо, иссиня черное, расцвечивается неоном вывесок ночной жизни, когда тяжелый воздух жары сменяется прохладой ночи, и когда больница выгоняет всех посетителей.

Я бреду до подъезда медленно, как будто мне совсем некуда торопиться, а между делом, мне и в правду было нечего делать.

Я поднялся, открыл дверь ключом и вошел в темный коридор.

Слабо светил уличный фонарь в окно кухни.

Я аккуратно разулся и прошел дальше. Зажег свет в гостиной, сел на диван. Пролистал пару тематических журналов, выуденных с полки выпил воды из графина.

Сложил руки на груди и упрямо уставился вперед – на ровные квадраты на стене. Какие консервативные обои.

«Эрнст, ты же выползешь. Как и всегда».

С этими словами я прошел в спальню.

**

Мысль, что я буду спать в одиночестве на кровати моего напарника вселила в меня какой-то странный суеверный ужас.

Да в чем дело, мы ведь просто друзья, и с ним все будет в порядке. Всего лишь сердце.

Мне стыдно было признаться, что диагноза я так и не дождался. Ушел, не выдержал и выгнал самого себя.

Я не мог отделаться от этого страха, когда я снял одежду и небрежно швырнул ее на пол.

Посмотрел на себя в зеркало – оно было большим и занимало четверть стены.

Интересно, зачем ему такое зеркало.

В нем я заметил отражение полки над кроватью.

Несмотря на смятение положения, я залез на кровать, что бы посмотреть что там.

Там была коробка, перевязанная синей лентой. Она выцвела, но покрылась лишь тоненьким слоем пыли.

Дрожа от возбуждения, я спустился и потянул тесемки ленты. Они с легкостью поддались, и лишь когда я полностью стер пыль с коробки, я понял, что Эрнст наверняка увидит, что я тут лазил.

Но ставить ее обратно было поздно, поэтому я заглянул внутрь.

Моему удивлению не было предела.

Внутри, аккуратно сложенные, лежали вырезки из газет, журналов и просто фотографии. И везде я – я, я, я…

Мои диски.

Моя любимая ручка, которую, я думал, что забыл на гастролях.

«Надо не раскидывать вещи», - мягко сказал он тогда.

Проклятье.

Я проворно завязал коробку и положил обратно.

Что за черт?...

**

Привыкнуть к месту, в котором впервые спишь – так сложно. Эрнст только недавно купил эту квартиру, и некоторые вещи все еще укрыты полиэтиленом.

Я выключил свет, но лечь так и не решился. Вместо этого я облазил всю кухню в поисках спиртного и нашел таки пыльную бутылку водки.

Одному пить водку никогда не рекомендуется, но выхода не было. Я налил на дно стакана и залпом выпил.

Какой плохой вкус. Горло обожгло, но я налил еще и выпил второй раз. Затем переместился в комнату и включил музыку.

Сладострастно завыл мой же голос.

Я отстраненно, словно в полубреде выпил еще два раза.

Наконец, после пары кругов вокруг кровати, выпитое начало действовать.

Когда от бутылки осталось меньше половины, я лег в постель.

**

Но уснуть не удавалось – словно Страх вставил между моими веками две невидимые перегородки, не давая им закрыться.

Болела голова – ну просто невыносимо.

И перед глазами так и вставал образ рухнувшего, как подкошенного, Эрнста.

И его коробки, будь она проклята.

Алкоголь перетекал из вены в вену, разнося яд сладкой отравы. Но не сон.

Я с силой закрыл глаза и почувствовал, что моя голова рассказывается. Я не умею пить.

Кроме того, страшно захотелось воды.

Я быстро слез с кровати и неловко ступил на пол. И моя нога ощутила что-то бесформенное, но неприятное.

С ледяным спокойствием психа я разглядел свою одежду – вельветовую куртку.

А это могло бы быть телом Эрнста. Я читал, что когда тело высыхает, оно превращается в мумию. А вдруг он умрет и высохнет, решил я, и будет выглядеть точно так же.

Я не оглядываясь, прошел на кухню и выпил воды. Вернулся, швырнул одежду в угол и упал на кровать.

Боже мой, прости меня.

Слезы сами выпотрошили мои глаза, выливаясь и устремляясь к подбородку. Я весь затрясся, ощущая скользкий страх темноты.

Да включи же ты свет.

Просто включи его.

Но я не мог отделаться от картинки высохшего Эрнста перед этой самой кроватью. Он бросится ко мне, обнимет тонкими руками, и прошепчет, шевеля двумя высохшими челюстями. «Ты согласен?».

Я зло дернул ручку торшера, оттенив комнату неярким светом.

«Он тебя любит, любит!» - истерично завизжало что-то прямо в мое ухо, но секундой позже я понял, что это был мой голос. Я застонал, подволочив ноги к себе, и облокотился о спинку кровати.

Вот это истерика.

Видимо, я сделал это неаккуратно, потому что сверху сейчас же грохнулась давешняя злополучная коробка. Она ударилась, лента развязалась, и из нее посыпались фото.

На меня смотрело мое же лицо: поджатые губы, черные глаза еще больше оттенены макияжем, вид настолько пренебрежителен, что хочется убежать.

**

«Больше не буду, больше никогда не буду говорить Эрнсту ничего о себе».

Слова, скрашенные нервозностью ситуации, прозвучали испуганно.

Я нашел записи, сделанные пять, десять, тринадцать лет назад…лет назад…

Лет назад…

Лед моего сердца тихо подтаивал, и я, кажется, начал понимать этого человека так, как не понимал его раньше.

Я чувствовал, что прикасаюсь к самому интимному и сокровенному, что может быть у него.

Практически, я обнажил его душу.

Как там Эрнст, в тихой пустой больнице в нескольких километрах от центра города – в нескольких километрах от меня?

Наверняка, ему не больно. Самая лучшая терапия, самые лучшие врачи бросились к нему, когда я предупредил, что отдам за клавишника немалые деньги. Лишь бы залатали, лишь бы истерли внешность – что бы сиял, как латунь.

Я упрямо сжал губы, пересматривая записи, фото и вырезки.

Какая мелочь…

**

Эрнст Хорн.

Темнота снова сменилась светом.

Как прозаично наблюдать за этими метаморфозами.

Несколько уколов, кажется, вернули чувствительность коже.

По крайней мере, теперь болит сгиб локтя.

Как у наркомана.

Я вспомнил, как плотно Алекс подсел на кокаин несколько лет назад.

Как его кожа делалась серой, а глаза присыпались пудрой макияжа, что бы скрыть отеки.

Помнится, тогда он был ужасно красив. Совсем как человек из моей Мечты.

Болезненность всегда лучше красоты.

Может быть, он подсел на него из-за моего внимания.

Но все уже в прошлом, он вылечился сам же. Потому что я понимаю, как стыдно ему было бы оказаться в клинике, в некрасивой одежде заточенного, без музыки и без меня.

Хотя причем тут я? Причем я вообще?

Всего лишь его лакей.

Я лениво повернул голову вправо. Трубки, трубки, трубки и еле живое сердце на черном экране. Красное на черном.

Мысли.

Помню, как подарил ему красный шарф.

**

Александр Вельянов.

- Алло? – дрожащий полухрип в трубку. Потом, откашлявшись, нормально сказал. – Позовите Хорна.

Мне втерли, что говорить он никак не сможет. Я настоял, чтобы сходили посмотреть.

Сказали, перезвонят в течение пятнадцати минут.

Я вышел на балкон.

Мокрое небо и сухие улицы. Мне стало трудно дышать, и я вперся назад в квартиру, чтобы взять эрнстовские сигареты.

Не курил уже лет пятнадцать, и снова почувствовать этот вкус не помешало даже мое горестное положение. И открытия, которые были сделаны.

Неплохо, сказал я себе, жадно затягиваясь. В итоге, сигарета закончилось через пять затяжек.

Я отрешенно швырнул окурок вниз. Начал моросить дождь, настоящий летний дождь, но я остался стоять на балконе, постепенно намокая.

Через десять минут затрезвонил мобильный.

- Алло! – выкрик в трубку.

- Алекс? – полусип Эрнста. – Привет…

Я молчал, вслушиваясь в звуки улицы. А потом медленно сказал.

- Эрни, - так я не называл его очень давно. Лет двадцать назад я мог назвать его так. И теперь он возвращается. – Эрни, я стою на твоем балконе, и курю, я курю, Эрни, понимаешь? Идет дождь, я вымок, я в своих вельветовых черных брюках и все. Я вымок, но мне приятно. Эрни, ты меня слушаешь? А, не отвечай. Ты слушаешь. Ты всегда меня слушал…

- Алекс…ты можешь простудится…

- Я тоже тебя люблю, Эрни! – по-мальчишески вскрикиваю я.

Но в ответ только короткие гудки умершей трубки.

**

- Приезжайте.

Приезжайте. Что ж, неплохое начало дня. Неплохое начало разговора.

Я приехал. Может быть, слишком быстро, потому что пришлось ждать в приемной. Спрашивать ничего я принципиально не стал.

Вышел его врач.

Мы поздоровались за руки.

- Эрнст Хорн? - с трудом выговорил он и даже удивленно приподнял брови. Подразумевалось, что я за ним. Или что-то знаю про него.

- Да, - какой лаконичный ответ.

- Извините. Он умер.

Несколько секунд я отрешенно смотрел прямо в глаза врача. А потом развернулся, и зашагал к выходу.

Вдогонку он что-то крикнул мне, что-то про родных и близких, но я прибавил шагу.

Солнце на улице выжгло глаза.

Лишь добравшись до квартиры Эрнста, и присев на давешнюю кровать, я осознал, что все это значило.

Что значила его смерть для меня, и его любовь тоже.

Конечно, все это теперь в прошлом.

Заново.

@музыка: DL

@настроение: хорошее, почему нет)

@темы: ANGST, ROMANCE, POV, Deine Lakaien, G

---

Смазливый

[alma-m]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - R
4. Жанр - angst, POV
5. Комментарий - Предисловие: маленькая виньетка, прошу сильно не бить, ибо я только начал... Просто попыталась проанализировать людей...
6. Предупреждение - ВНИМАНИЕ: ДЕБЮТ!!=)
7. Дисклеймер - все выдумано.



Смазливый

«Как сложно поджать точеные губы, скрипнуть зубами, да так, что бы выделились скулы, вскинуть подбородок, сложить руки на груди и отвернуться – сделать вид, что смотришь в окно. А самому тупо уставится в одну точку, и не шевелится и даже не дышать.
Это когда уходит твой любимый человек».
Я знал.

***
А потом, когда закроется дверь – подождать еще несколько секунд, в тайне надеясь, что он вернется. Но нет: слышать шаги по лестнице.
И только тогда шумно выдохнуть и без сил упасть на кровать. И бестактно вцепится в покрывало. И сжать его с такой силой, что кажется, сейчас оно порвется. Кожа на смуглой ладони натянется, костяшки пальцев выдадутся вперед и оскалятся, готовые к удару.
Ударь.
«Да выброси же ты, наконец, свое сердце».
Ты вышел на балкон. Машина уносилась вдаль. Ты задумчиво вцепился в перила и, покачавшись немного из стороны в сторону, вернулся в комнату.
Откупорил новую бутылку коньяка и налил себе.
Все еще не научился пить – сморщится, когда горькая жидкость обожгла рот.
Ну-ну, это тебе не поцелуи, смазливая сука, со злорадством подумал ты, откидываясь на подушки кровати.

***
Бывают беспричинные ненависти к людям – но беспричинной ненависти к себе не испытывает никто. Почему-то каждый человек всегда знает, за что он себя ненавидит.
Так и ты ненавидел себя. Громко и драматично, как и шел по жизни. Да вся твоя жизнь – театр одного актера. Манипуляции, игры, власть и подчинение.
Самое время подумать о себе, когда рядом с тобой никого нет.
Когда он ушел, тихо прикрыв дверь, из-за одного твоего с пафосом брошенного слова – из-за то, что ты не можешь, уже не можешь контролировать свою мнимую власть. Да и что он, в сущности, сказал? Но это словечко крепко терзает тебя…
Ты ненавидел себя сейчас.
Но завтра ведь все будет по-другому?
Завтра ты опять наденешь маску и выйдешь к публике, подняв руки, и будешь петь, выражая свои эмоции. Всегда одни и те же. И только Эрнст будет работать, не жалея своих рук, и будет любя разглядывать клавиши, прикасаться к ним и терзать. И не взгляда на тебя, ни слова после.
И ты не можешь понять, почему это так тяжело – так тяжело, когда с тобой не говорят, на тебя не обращают внимания, тебя игнорируют. Как же можно, это же я.
«Это же я. Я же все для него».
Мерзость.
Да, тебе знакомы такие слова.

***
После четвертого стакана коньяка тебе становится тяжело сидеть, и ты медленно сползаешь вниз, прямо в дорогом костюме. Только пробуешь расстегнуть пуговицы на груди.
Надо потушить свет. Да, вот и пульт.
Свет мягко гаснет, погружая комнату во мрак. Как тихо и…смазливо, - боже мой, опять это слово.
В твоем затуманенном мозгу проступает, словно кровь сквозь белую одежду, слово: смазливость.
Ты смазливый.
Ты смазливый, как девчонка. Только девчонки смазливые.
Ты поджимаешь ноги и решаешь уснуть.

***
Эрнст тихо вошел в комнату.
Александр спит на кровати – ноги поджаты, руки сцеплены, и роскошная прическа осталась почти нетронутой от бездвижия.
Он садится рядом на кровать, и резкий запах спиртного щекочет нос.
Ласково проводит рукой по его виску.
Красота – какая милая и трогательная. Совсем не роковая, а смазливая.
Просто смазливая.

@темы: ANGST, R, Deine Lakaien

---

Мелисса

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Cobalt 60
2. Пэйринг - Жан-Люк де Мейер, Роберт Уилкокс
3. Рейтинг - G
4. Жанр - pre-slash, POV Роберта
5. Комментарий - Melissa - песня с альбома Cobalt 60 ""Twelve""
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Естественно, все выдумано. Просто у меня уже неадекватная реакция на знак слэш где угодно, в том числе в буклетах к альбомам.




Мелисса


И зачем ты завел этот разговор? Нет, вопрос поставлен неправильно. Я понимаю, зачем ты его завел. И даже отчасти понимаю, почему таким окольным способом, даже за находчивость похвалить могу. Хотя, кто я такой чтобы тебя хвалить? Есть такие люди, которые не нуждаются в похвале, и ты - один из них. И не принимай это за подлизывание или попытки загладить какую-то вину, которая может быть и есть. Да, я твердолобое и нифига не романтичное существо, которое не умеет читать намеки. Проехали, хватит, достало, понял, уже иду в угол.
Где мои сигареты? И кто вылакал все пиво из холодильника? Скажи Доминику, что последнюю банку даже вор не берет, ок? Я в смысле, что если осталась одна – то нужно сбегать за угол и пополнить запасы святого. Почему ему это должен говорить именно ты? Нет, мне не слабо, просто он сейчас в том состоянии, в котором иностранные языки весьма плохо воспринимаются. И я в таком же, уволь меня говорить по-французски.
Ну так вот. Честно, я не ожидал что ты заведешь со мной разговор о личной жизни. У меня репутация ловеласа что ли? Польщен. Но то, что меня на концертах девушки со сцены стаскивают – еще ничего не значит. На тебе они тоже виснут, а в метро так спроси у любой «который час» - будут те же глазки рапирками и губки куриной жопкой. Нарывался, не раз, и еще нарываться буду. Ибо карма такая наверное.
Интересный ты мне вопрос задал, конечно. Как подступиться к неприступной девушке. И нахрена ты мне ее так лихо описал, в красках? Мне аж самому познакомиться захотелось. В конце концов, у тебя вкус к ним всегда был.
Ты сказал, ее зовут Мелисса.
О да, я сразу задался вопросом, что в ней такого этакого, что сам Жан-Люк де Мейер бегает, потупив глазки, из угла в угол и ищет способа завалить эту неприступную твердыню. Мало ли других-то вокруг. Но вот что-что, а создавать безнадегу ты умеешь. Я даже проникся. Неприступная красотка, на которую не подействуют никакие заморочки вроде тех, на которые пачками ведутся дамы. Пригласить на вечеринку, я же даже предложил – давай, без проблем, организую ты только свистни, моя берлога выдержала не одно нашествие друзей. Или откуда она там, не из Лондона? Бельгийка или француженка? Только не говори что немка. Немки – такое зло, что немцы на англичанок кидаются за милую душу.
Да, я циник, ты мне тогда целую речь прочел об этом, и я чуть не утопил тебя в Кледдау. Я не ругаюсь, так называется речка, в которой сейчас плавает твой диктофон. Точнее, уже наверное доплыл до моря, если не застрял где-нибудь в районе Пемброк-док. Хороший был диктофон, я урод, знаю, спасибо на добром слове. Выпустим альбом, отдашь мне мою долю – куплю тебе новый, не нервничай.
Но вообще это был сигнал, что хватит паковать мне мозг. Ну да ладно, когда мы стояли и курили на площади, я выдал тебе еще один вариант. Девушки неплохо ведутся на конкуренцию. Пригласи ее на концерт или автограф-сессию какую. Увидит тебя в окружении фанаток, проснется инстинкт забитой парковки. Ты пойдешь в ресторан, перед которым пустая парковка? Я тоже нет. И она не пойдет. А вот желание утащить тебя с этой вечеринки прямиком к себе в теплую постельку – появится.
А ты опять начал ныть, мол было такое и не раз.
Я понял тогда, что ненавижу нытье. Но что поделать с тобой? Хотя ведь мы с тобой не такие и близкие друзья. И слава богу.
В этом чертовом городишке абсолютно некуда податься. После полуночи – хоть волком вой, хорошо что хоть один паб работает, хотя там и не протолкнуться бывает. И топор висит от табака. Я тебе еще одну идею предложил, устроить даме сердца романтическое путешествие, хотя уже был готов покоцать тебя на полторы сотни маленьких Жан-Люков. Или на 100 Жанов и 50 Люков.
Привез бы ее сюда, в эту дыру, дамочкам здесь почему-то нравится. Вон, Карин как в первый раз приехала – так от одного замка нашего крышей поехала, осталась и накрылась наше совместное творчество медным тазом. И твоя Мелисса бы прониклась, а насчет жилья не беспокойся – дом моей матушки и не такие нашествия выдерживал. Само собой, ты бы автоматически слыл для нее сказочным принцем, подарившим сказку, ну и так далее, главное вовремя остановиться. А то обнаружишь себя всего в черном а ее всю в белом, за спиной –кучу родни, под носом – нашего глухого священника, отца Донахью. Одному уже так не повезло.
Но, конечно , будут свои накладки, ибо хозяин дома я, а кто первый встал – того и тапки, и если твоя Мелисса так уж хороша – то не гарантирую, что не буду к ней клеиться. Ибо.
Да, тебя это разозлило, ты обозвал меня гребанным недоделком и жертвой неудачной лоботомии. И сказал, что я думаю другой головой, а если она занята думанием - то по прямому назначению работает, скорее всего, неважнецки.
Слушай, побрейся, а? Ходить по этому дому небритым и в семейных трусах имею право только я, и то не так уж часто им пользуюсь, правом этим.
Прости, вспылил, кто же знал, что тебя это так заденет. Я уже был порядком набравшись, и орал на тебя на весь паб, заглушая телевизор и вопли футбольных болельщиков. А я действительно был готов тебя прибить. Что я там орал? Надеюсь, не матом? Но хотя бы не трехэтажным? Что мне насрать на твое нытье? Что если ты такой тормоз – то веди меня к этой Мелиссе и я ее образцово-показательно покрою аки племенную телку? Мда
Но ты тоже неплохо вспылил в ответ. Черт возьми, но ты сам виноват, не надо было выписывать такие круги, я же не могу читать твои мысли.
Нас выперли из паба, потому что мы чуть не подрались. Точнее, это я «чуть», а ты мне хорошо так в челюсть двинул. Ишь, как распалился из-за этой Мелиссы, даже стало ей по-хорошему завидно.
Вообще-то я должен был просто отвернуться и уйти, ибо когда в ход пускаются кулаки – дискуссия завершена. Но я псих, ну и... действительно, подумал что у тебя к ней серьезно. О любви немало песен складено, за любовь немало в морду дадено... Прям про этот случай, не находишь? И песню написали, и рыло ты мне неплохо начистил.
Да, простил, что, не должен был? То-то, предлагаю флуд на эту тему считать закрытым. Ты выглядел несчастным. Но в моем арсенале уже не оставалось способов, кроме как посоветовать тебе подойти к ней и напрямую признаться. В конце концов, она будет шокирована твоей прямолинейностью и упадет в твои объятия тепленькой.
Мда. Мелисса. Ох уж эта Мелисса.
А потом я ржал на весь Хаверфордвест. Прости, но другой реакции просто быть не могло.Такие круги нарезал, а главное - зачем? Считал меня гомофобом? Да, после работы с Родни Орфеусом, Захариасом и Вельяновым меня можно считать ярым ненавистником всех «не таких», да? Ты тоже засмеялся. И оно хорошо, видно было, что у тебя камень с плеч свалился, хоть и на ногу.
Но надо же... Мелисса.
Никогда бы не подумал. Знаешь, с ней у тебя без вариантов, и причина не в тебе, а в ней скорее. И в подробности она вдаваться не собирается, просто прими это как данность.
На будущее – будь прямолинейнее, и не считай себя самым испорченным на этом свете.
Мда. Я конечно же одно время задавал себе вопрос насчет того, как бы меня звали, будь я женского пола. Варианты были разные, самый простой – Роберта, хотя мне очень нравится имя Эшли. Но Мелисса?

@темы: PRE-SLASH, Cobalt 60, POV, G

---

Танец жестокости

[jarvi-alt]

1. Фандом - Sopor Aeternus
2. Пэйринг - Варни / Хольгер
3. Рейтинг - R
4. Жанр - angst
5. Комментарий -
6. Предупреждение - БДСМ
7. Дисклеймер - всё - просто мои выдумки.




Танец жестокости


Хольгер с некоторым усилием повернул ключ – старый замок громко щелкнул и дверь открылась. В прихожей было темно и холодно; из ванной тянуло запахом мокнущих уже вторую неделю тряпок. "Домохозяйка из Варни никакая, - подумал Хольгер, швыряя в угол тяжелые ботинки, - Хотя, бессмысленно делать уборку в почти полной темноте".



На кухне в раковине мокла грязная посуда, облепленная клочьями вонючей пены; под потолком жужжало несколько мух. Хольгер включил свет; загорелась тусклая лампочка без абажура. Хрустнули под ногами рассыпанные макароны – пустая пачка валяется рядом. На полке – только отломанные куски черствого хлеба. Хольгер пожал плечами, вгрызся зубами в сухарь, захлопнул дверцу и сунул руку в карман. Всего несколько марок; завтра придется как-то решать этот вопрос, или они с Варни просто загнутся с голоду. Квартиранты заплатят только десятого, как продержаться еще неделю? Занимать уже не у кого. На родителей рассчитывать не приходится: с тех пор как они узнали, что их сын живет с мужчиной, они и пальцем не пошевелят, чтобы ему помочь...



Хольгер заглянул в общую комнату, потом в спальню – кромешная темнота, окна занавешены плотной тканью.

- Эй, Варни, ты здесь?

Из спальни донеслось невнятное мычание.

- Я могу включить свет? – молчание, - Эй? – раздраженно.

- А?.. да.

Вспыхнула лампочка, такая же тусклая, как на кухне, осветила беспорядок – разбросанные грязные вещи, смятые бумаги, покрытые каракулями. На широкой кровати – изогнувшееся под каким-то неестественным углом тело, в порванной мятой рубашке и разодранных на коленях джинсах. Оба глаза человека закрыты сложенным в несколько слоев бинтом и заклеены крест-накрест кусками черной клейкой ленты.



- Жрать хочешь?

Не дождавшись ответа, Хольгер выругался, вернулся в коридор и стал натягивать свои ботинки. Надо было сразу зайти в магазин, какая дома может быть еда, лишенному глаз Варни опасно даже близко подходить к плите. Хольгер давно уже спрятал все спички, а также колющие и режущее предметы, которые могли попасться под руку Варни – даже консервные банки он не ленился каждый раз вышвыривать в мусоропровод на лестничной площадке. Безопасные бритвы хранились под ванной в самом дальнем углу, за трубой, опасные – в еще более надежном месте – для "особых случаев" (которые – Хольгер ощутил укол совести – в последнее время наступали все чаще и чаще). Пластмассовые ножи и вилки лежали в шкафу, но ими никто не пользовался – кусок хлеба проще отломить руками.



Девушка на кассе неприязненно пялилась на высокого, худющего молодого человека с длинными нечесаными волосами и лицом мрачнее, чем у гробовщика. "Дура", - подумал Хольгер, "Урод", - подумала кассирша. В магазине слишком светло – сверкают пластиковые и металлические поверхности, ряды блестящих упаковок на полках, глянцевые журналы на стойке недалеко от кассы. Хольгер подхватил небольшой пакет с едой и вышел на улицу.

Уже почти стемнело – повеяло прохладой. Хольгер медленно добрел до своего подъезда и снова поднялся на второй этаж, вправо по длинному коридору – последняя дверь. Возле нее он с удивлением обнаружил плотного сложения девушку с таким же, как у него, Хольгера, пакетом, только больше в два раза. Она тяжело стучала кулаком по двери, сосредоточенно глядя в одну точку – дверной глазок.



- Роз?

Девушка обернулась. Светло-русые жидкие волосы собраны в хвост, серо-зеленые глаза, без следа туши и теней, раздраженно уставились на Хольгера.

- Так вот ты где.

Хольгер с досадой заглянул в принесенный девушкой пакет. "Можно было сэкономить деньги, но кто ж знал?"

- Ага. Проходи.

Он посторонился, пропуская ее первой.

- Черт возьми, в прошлый раз я подумала, что изгадить эту квартиру сильнее невозможно! – донесся голос Роз с кухни, - Кто, по-твоему, должен убираться здесь? Я?

- Варни, - честно ответил Хольгер.

Роз передернуло.

- Как он? – напряженность в голосе.

- По-прежнему,- пожал плечами Хольгер.

- Ты регулярно даешь ему лекарства? – строго спросила Роз.

Хольгер на пару секунд замешкался.

- Да, конечно,

"Редко забываю, но кто, в конце концов, должен следить за этим?"

- Мне бы хотелось его видеть.

Хольгер задумался, а хотелось бы самому Варни видеть сестру, и если да, то он все равно ее увидеть не сможет, а если нет, то само ее присутствие не доставит ему удовольствия...

"Не стоит", - подумал Хольгер, но вслух сказал только:

- Он в спальне. Лучше не включай свет.

- Он без повязки?

- С повязкой, но...

Роз, не дослушав, направилась в спальню. Хольгер стал разбирать принесенные ею продукты и лекарства – это в холодильник, это в шкаф, а это – можно сожрать прямо сейчас, - желудок Хольгера внезапно свело от голода.



Из комнаты не доносилось ни звука – сколько Хольгер не прислушивался. Приготовив несколько бутербродов, он позволил себе постучать в дверь и несильно толкнуть ее ногой – не заперто.

Варни все так же лежал на кровати, только немного в другой позе, Роз сидела на стуле рядом, подтянув ноги, и смотрела на него.

- Жалкое зрелище, - пробормотала она, когда Хольгер вошел.

- Варни, вот еда.

Больной не пошевелился.

- И никакой благодарности, - громко вздохнула Роз, - И зачем он тебе нужен, Хольгер? С трудом могу предположить, что... – ее взгляд скользнул по смятым простыням на широкой кровати, и губы искривились в отвращении.

- Не лезь не в свое дело! – буркнул Хольгер. Вышло грубее, чем хотелось.

- Даже ТЫ мог бы отыскать кого-нибудь получше, - презрительно сказала Роз, вставая.



Хольгер вышел, чтобы закрыть за ней дверь.

- Капли в глаза – три раза в день, - вместо прощания сказала Роз.



Хольгер помог Варни принять сидячее положение и вложил в его руки бутерброд. Сыр и ветчина подняли настроение и сгладили неприятное впечатление после визита Роз.

- Жратвы нам теперь до конца недели хватит.

Бледное лицо с заклеенными черным глазами повернулось к нему и кивнуло.

- Стемнело, - сказал Хольгер, - Давай, я погашу свет, и ты сможешь снять бинты.

- Потом, - ответил Варни и опять отвернулся.



После ужина – дешевое пиво для Хольгера, дешевый чай в пакетах – для Варни. Хольгер распихал валяющуюся под ногами одежду – что в шкаф, что под кровать, где пол не мыли уже больше года. "О да, я сам буду все делать по дому – а ты, если хочешь, можешь зарабатывать деньги" – и Варни действительно что-то делал, он был неравнодушен к комфорту – пока боль и резь в глазах от яркого света не стали невыносимыми. "Он может совсем потерять зрение, - сказал врач, - Почему вы обратились так поздно?". Постоянную работу Хольгер так и не нашел; они жили в квартире Варни, сдавая в наем квартиру Хольгера (ту, что получше); таскались по клубам и по кладбищам, записывали в студии приятелей музыку собственного сочинения. Когда Варни заболел, за помощью пришлось обратиться к его семье, отношения с которой у Варни были хуже, чем просто ужасные.



- Тебе, наверно, скучно валяться здесь в одиночестве? – спросил Хольгер, поднимая с пола смятый лист и разглаживая бумагу. Он заранее знал ответ – но тупо надеялся, что Варни ответит "да".

- Вовсе нет, - сказал Варни.

Хольгер покачал головой – его бедный приятель, похоже, совсем съехал с катушек. Хольгер, как ни пытался, не мог понять, верит ли сам Варни в то, что рассказывает.

"Ты хочешь сказать, тебе это приснилось".

"Нет, я не спал". И, помолчав: "Я видел ИХ".

Парень, ты просто жутко боишься ослепнуть – я тебя понимаю. Ты сам себя убедил, что слышишь потусторонние голоса и видишь цветные картинки, чтобы не было так страшно лежать целыми днями – неделя за неделей, месяц за месяцем – в полной темноте.



По листу расползались кривые строчки – почти не читаемые – выцарапанное на бумаге отчаяние последних шести месяцев жизни Варни. Или всех двадцати с лишним лет. Казалось, боль – естественное состояние этого странного существа; и естественным казалось сделать ему еще больнее. Хольгер не мог иногда устоять перед искушением – тем более Варни сам просил об этом – тихим, едва слышным шепотом; или просто – прикосновениями рук, взглядом – раньше.



Оживший мертвец – потрескавшиеся сухие губы не очень-то хочется целовать, и холодные пальцы на собственной груди – не самое приятное ощущение. Хольгер знал, как, при необходимости, взбодрить Варни, но это было, кажется, чересчур жестоко. Вернуть румянец на бледные щеки могли две-три крепких пощечины; согреть-обжечь руки над пламенем свечи, или вскрыть старую рану и заставить теплую кровь вновь струиться по сгибу локтя, а потом слизывать ее языком. Такими вещами легко увлечься, даже если раньше тебе казалось, что склонности к садизму у тебя нет. Хольгер и сам позволял, дрожа от удовольствия и страха, вырезать на своем предплечье цветы, звезды и символы планет – лезвие в руке Варни движется восхитительно медленно, глубоко вспарывая кожу. Хольгер быстро перенял у него эту манеру – шея, грудь и особенно руки Варни были постоянно покрыты свежими шрамами.



Последние месяцы Хольгеру было его откровенно жаль и вовсе не хотелось причинять лишнюю боль, но Варни, казалось, нуждался в ней как никогда прежде. Да и сам Хольгер слишком привык – вид и вкус крови, искаженное страданием лицо Варни действовали на него возбуждающе; без этого заниматься сексом со своим несчастным любовником он уже не мог.



Холодные пальцы потянулись прямо к нему – Хольгер знал, что Варни слышит его дыхание. Оба замерли. Хольгер закрыл глаза и погрузился в свои ощущения. Тело говорило – да, хотя разум еще сомневался. Хольгер пожал плечами и, подхватив легкое тело Варни с кровати, отвел его в ванную. Свет включать он не стал – это было бы как-то нечестно по отношению к Варни, вынужденному постоянно находиться в темноте; да и по правде, смотреть здесь было не на что - только болезненная худоба и раны, нанесенные самим Варни и Хольгером. Впрочем, то же самое можно было сказать и про тело Хольгера.



В спальне горели две широкие, оплавленные свечи – иллюзия тепла и уюта. Истории про вампиров – слабость Варни; отсюда все эти игры с кровопитием и укусами в шею. Не так просто прокусить кожу – сам Хольгер такое испытание не выдержал бы. Осторожно прихватить зубами под подбородком, сбоку, вдавить клык в нежную плоть, сжать зубы – медленно, чтобы не упустить ни вздох, ни стон жертвы. Сначала Варни лишь прерывисто дышит, потом начинает биться под ним, еще сильнее – крик-плач в ушах Хольгера, соленая жидкость на губах. Если бы не бинты на глазах Варни, Хольгер увидел бы там слезы.



Жертва все еще всхлипывает – Хольгер вытер измазанный кровью рот, приложил к ране – здесь останется самый некрасивый шрам - кусочек бинта и приклеил его все той же черной лентой.

- Чшш, все хорошо, - прошептал он в ухо прижавшегося к нему Варни. Губы находят губы – Варни жадно слизывал с лица Хольгера свою кровь.

В глазах Хольгера загорелся мрачный огонек. Поколебавшись несколько секунд, он смочил слюной большой и указательный палец и быстро погасил стоящую ближе свечу. Под черным фитильком – озерцо расплавленного парафина.

- Выпей это, - прошептал Хольгер, поднимая свечу.

- Что?

Хольгер не ответил, просто поднес свечу к полуоткрытым губам Варни и опрокинул ее.



Эффект был замечателен – Варни с криком отпрянул, прижал руки к горлу, пытаясь выплюнуть застывший во рту и на губах парафин. Из горла вырвался только хрип – склонившись над спинкой кровати, Варни выплевывал обжигающую мягкую гадость. Он не сказал ни слова упрека – отплевавшись, застыл, тяжело дыша. Хольгер снял с его щеки застывший потек и кратко поцеловал в распухшие губы. Определенно, разнообразие в их жестокой игре.



Он старался не смотреть в лицо Варни - вбивая его в кровать короткими, сильными толчками, - невозможно было сейчас угадать его чувства – черная лента превратила лицо в маску, искривившиеся (в муке? в удовольствии? в отчаянии?) губы лишали эту маску красоты. Но так плотно тело Варни охватывало Хольгера – что он не мог остановиться, какие бы жуткие мысли ни теснились в затуманенном сознании. Это надругательство над телом Варни – столь же неразрывно связанное с унижением и болью, как с наслаждением и восторгом. "Я впервые прочел статью о гомосексуализме в 16 лет, - признался Варни когда-то, - До этого я считал себя чудовищем".



Но даже это не объясняло до конца его ненависть к себе и своему телу. Здесь было что-то еще, но Варни никогда не говорил об этом, и Хольгеру не оставалось ничего, кроме смутных догадок.



***



Лучи сентябрьского солнца пробивались даже сквозь плотные шторы на окнах кухни. Хольгер, согнувшись, стоял над ванной и, тихо ругаясь, вытаскивал из нее склизкие тряпки. Каждая вещь осматривалась, и, если отвращение Хольгера оказывалось сильнее желания снова надеть ее, отправлялась в ведро. Таким образом половина одежды не пережила стирку и отправилась на помойку.



Дольше всего Хольгер разглядывал бесформенный черный балахон Варни, который валялся в коридоре, обляпанный грязью, еще с весны – когда они облазили с фотоаппаратом все кладбище – то далекое время, когда Варни еще умел смеяться...



В спальне позвякивали колокольчики – одно из немногих развлечений, доступных Варни – составлять мелодии "из ничего". Сам он уверял, что не "сочиняет" музыку, а "слышит" ее. Хольгер не комментировал.



С посудой можно было поступить так же, как с одеждой. Двух-трех тарелок им хватит, а гостей в их жалком жилище все равно никогда не бывает, кроме Роз, которая не опускается до того чтобы разделить с ними трапезу... Будто вопреки рассуждениям Хольгера, со стороны двери раздался громкий стук. От неожиданности музыкант вздрогнул. Стучали настойчивее, чем обычно Роз – да она и навещала их не чаще раза в неделю.



Открывая дверь, Хольгер испытывал неуместно волнующее любопытство, похожее на то, с каким открываешь коробку с подарком в день рождения.

- При-вееет! – прямо в его объятия упал пьяный в ноль музыкант, с которым они иногда пересекались во Франкфуртском готик-клубе.

- Давай, давай, заходи, - подталкивал приятеля его согруппник, стоящий на ногах чуть тверже, - Мы тут пили, ик, неподалеку, и вспомнили, что вы здесь тоже обитаете...

- Я вспомнил! – тыча себя в грудь, сказал первый – кажется, его звали Свен.

- Да, а где этот... твой... – оба захихикали, - Наш любимый вокалист?

- Ммм... заперся в комнате, спит. Похмелье.

- Аааа...

Свен прошествовал на кухню.

- Родная обстановочка! Эй, Холли, выпить не найдется?

Хольгер покачал головой.

- Тебе, конечно, интересно, почему мы пьем с утра пораньше, а, Холли? – Свен шлепнулся на табуретку, которая скрипнула и затрещала под его весом, - Смотри!!!

И Свен с треском выложил на грязный стол прозрачную пластиковую коробочку с компакт-диском.

- Эээ...

На буклете было выдавлено название, которое Хольгер раньше встречал только на афишках клуба – выше или ниже их собственного имени "Sopor Aeternus".



- Мы подписали контракт, и выпустили диск! – глаза Свена сияли.

Радости Хольгер не почувствовал, только зависть.

- Ну и с кем вы его подписали? – без всякого любопытства спросил он.

- Apocalyptic Vision, - сообщил согруппник Свена потрезвее.

Хольгер о таком лейбле не слышал.

- Совсем молодая фирма... Чувак, увлеченный готикой... ищет таланты, - заплетающимся языком пояснил Свен, - Запиши телефон, Холли, его зовут Алекс Шторм...



Парни ушли быстро – продолжать праздновать свою победу – первый шаг на пути из андеграундного болотца в широкие грязные воды шоу-бизнеса. Хольгер пересказал разговор Варни – тот отнесся к успеху коллег с еще большим равнодушием, чем сам Хольгер.



- Ну ладно, я пошел, буду вечером, - сказал Хольгер с тяжелым вздохом. Где-то надо было достать сегодня деньги – путь даже придется разгружать коробки делать всю эту отстойную работу, от одной мысли о которой Хольгера тошнило. Бумажку с адресом и телефоном Шторма он сунул в карман куртки Варни. Однажды Хольгер – гораздо скорее, чем ему казалось в тот день – закроет за собой дверь этой квартиры, чтобы никогда не вернуться назад.



Erämaajärvi

= март 2007

@темы: ANGST, Sopor Aeternus, R, BDSM

---

Вечерний гоннн....

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Эрнст Хорн/Алекс Вельянов
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - HUMOR
5. Комментарий - Обсуждали мы с Палем вот эту интервьюху на ютубе. И обсуждение выросло в небольшой ролевой гон ) Кидаю сюда в переводе и сразу разбитый по ролям.
6. Предупреждение - довольно много нехороших слов
7. Дисклеймер - выдумка.



Вечерний гоннн....


[Erni] Еще одно пиво...Ну пожалуйста, Ксандер, только одно!
[Xander] =)) Нет, Эрни! Когда ты пьяный, ты кончаешь быстро и сперма у тебя невкусная!
[Erni] ты СУКА
[Xander] Курва =))
[Erni] Перестань МАТЕРИТЬСЯ! Или мне достать мою дирижерскую палочку?
[Xander] "Сука" по македонски будет "Курва" О да... Дирижерская палочка... Такая длинная и толстая... Но я буду мстить! Вот не побреюсь перед этим делом, и пошкарябаю тебя ВЕЗДЕ )
[Erni] Не побреешься? Как перед концертом в Ганновере? Мне было за тебя стыдно. Ты выглядел как бомж
[Xander] ну... я собирался побриться, но блондин поймал меня в ванной... Я не виноват! Это все он!
[Erni] Ах ты еще и изменяешь??? Кто? Кто эта сволочь?? Виолончелист или носатый?
[Xander] Я вообще то предлагал тебе групповой секс - ты, я и блондинчик. Но ты отказался, я тебя и вычеркнул...
[Erni] Мне нужно РАБОТАТЬ! И вообще мне некогда тут шляться и черти чем заниматься!
[Xander] Дададада... А эти дуры со смычками? Ты чертов натурал! http://de.colour-ize.com/images/dls...sc_0344_400.jpg
lПосмотри как она на тебя пялится!
[Erni] Не меняй тему, ты ужасно выглядишь когда небрит.
[Xander] ну и что? Девкам и так нравится...
[Erni] Так и где, ипать тебя, проблема?
[Xander] Моя? У меня нет проблем с тем чтоб ипать. Я вообще обычно ипусь без проблем )
[Erni] не зли меня... я ПРЕДУПРЕЖДАЮ
[Xander] Небритость показывает какой я мачо. Девкам нравятся волосатые мужики, о да.
[Erni] ну да. девевым шлюхам
[Xander] И тебе я тоже нравлюсь....
[Erni] Но не тогда, когда ты на бомжа похож!
[Xander] А фигли? Девкам я нравлюсь, блондинчикам- тоже. Смысл бриться?
[Erni] Если ты не побреешься, я попрошу Шарифу сделать мне минет!
[Xander] Да она и так его сделает. Смысл суетиться?
[Erni] Я тебе никогда не изменял. Ни-ког-да!
[Xander] Ага. Ты просто трахался. И я тоже тебе никогда не изменял. Я просто трахался
[Erni] Ты глупая избалованная шлюха!
[Xander] Угу. За это ты меня и любишь, правда? *лезет ластиться*
[Erni] ну... угу. люблю.

@темы: HUMOR, NC-17, Deine Lakaien

---

Lacrimosa: Готика

[jarvi-alt]

(окончание)

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Jyrki Witch
3. Рейтинг - R
4. Жанр - Romance
5. Комментарий - Ряд совместных концертов Two Witches и Lacrimosa, первая встреча Тило и Анне. Непростые отношения между Анне и ее возлюбленным, лидером Two Witches – Юрки. Попытка Тило увести за собой Анне. Попытка Юрки удержать Анне и подчинить Тило.
6. Предупреждение - het, bdsm
7. Дисклеймер - в основном выдумка.


***



Пытаясь одновременно понять себя, Тило и Юрки, Анне раз за разом терпела поражение. Проще было бы не думать вообще – уснуть однажды и не проснуться. Это желание было особенно сильным, когда ее голова опускалась на плечо Юрки, глаза сами закрывались, и невозможно было бороться со сном, обещающим отдых. Усталость не оставляла ее, и только в присутствии человека, когда-то любимого, ее не мучил страх и не нужно было вечно защищаться, ожидая удара. Юрки и так знал ее всю. Он давно пробил стены крепости, которую она с детства возводила вокруг себя, чтобы скрыть сердце от любопытных глаз. Он причинял ей боль, но даже боль была привычной и предсказуемой. Хуже не будет – могла она сказать себе, когда дело касалось только их двоих; но с появлением Тило появился новый страх – страх перемен, несущих в себе неизвестное.



Могла ли любовь спасти их? Анне грустно качала головой. Его теплые руки и нежные губы – полная противоположность Юрки; и Анне иногда думалось, что она просто не способна больше воспринимать ласку.

Ей казалось, что Тило не создан для борьбы, и девушка боялась, что ее бывший возлюбленный просто сомнет его, уничтожит. Когда Тило будто бы покорился Юрки, она испытала удивление, и вместе с тем облегчение – страх за него исчез, - и еще смутное, едва осознанное ею удовлетворение.



Она следила за каждым движением Тило, ловила его слова, любовалась им; замирала и не верила, что он обнимает именно ее, что его слова любви обращены к ней. Ее сердце сжималось от сострадания – она видела, что ему плохо, но была не в силах ни помочь, ни понять его до конца.

Когда Юрки касался его, Тило вздрагивал, и Анне сама чувствовала его дрожь – ей было слишком знакомо это ощущение. Иногда со дна души медленно поднималась ревность - она ловила взгляды, адресованные этими двоими друг другу. В глазах Юрки светился подлинный интерес, легкая страсть и как будто тревога. Этого не видел Тило, но Анне достаточно долго знала Witch, чтобы угадывать его настроение.

А сам Тило, казалось, все больше терял связь с реальностью, глядя на все будто из-под воды застывшими, помутневшими глазами - растерянность и неуверенная просьба. Только один раз он сам обнял Юрки и решился поцеловать его – почти пьяный, не владея до конца собой. "Он слишком часто пьет" – подумала Анне, прижимая руку к колотящемуся сердцу. Witch сидел; Тило склонился над ним, придерживая его подбородок; потом ладони скользнули вниз, по груди Юрки, по его бедрам. Но спокойный взгляд финна заставил Вольфа остановиться, и Анне перевела дыхание.



***



Дни и ночи пролетали со скоростью звука, приближая время решения. Она ходила по комнате из угла в угол, то пряча лицо в ладонях, то воздевая руки к потолку. Ни Юрки, ни Тило ничего ей не говорили. Ни слова, ни взгляда, ни намека.

Последнее выступление позади. Завтра вечером они возвращаются в Финляндию, и у нее осталось чуть больше суток, чтобы подобрать слова, которые не будут сходу отринуты Юрки. "Я ухожу. Я покидаю тебя". Она ругала себя за то, что еще недавно просила Тило подождать, что взяла выбор целиком на себя. И он не придет на помощь, пока она не решится. Однажды он говорил с Юрки от ее имени, и она упрекнула его в этом. Теперь ее очередь высказать все начистоту, и может быть, даже протянуть Тило руку помощи.

Анне всхлипнула. Что происходит с ним? Жалеет ли он, что ввязался в это? И может ли он вообще противостоять Юрки после всего, что было? О, нет. С Юрки невозможно сражаться. Он добился своего. Он подчинил себе Тило, а в одиночку Анне не справиться с этим человеком. Она в ловушке. Все ее слова прозвучат впустую.



Дверь за спиной бесшумно открылась. Анне резко развернулась – это был Witch. Спокойный. Уверенный в себе. Безжалостный. Каким всегда был, и всегда будет.

- Мы идем в город, - произнес он буднично, как будто ничего не случилось. И не случится – он обо всем позаботился.

Анне оттолкнула протянутую руку.

- Нет. Я никуда не пойду с тобой.

Вопросительно поднятая бровь Юрки.

- Нужно было давно это сказать. Я ухожу от тебя.

Насмешливая улыбка в ответ.

- Не делай вид, что ты удивлен. Время пришло. Я покидаю город, покидаю страну и все, что вязано с тобой.

- Забудь об этом. Этого никогда не будет, - холодно произнес Юрки. Анне против воли вскрикнула. Музыкант отвернулся.

- Все кончено!! – в голосе Анне уже слышались истерические нотки.

- Прочь, - спокойно ответил Юрки.



Девушка на миг замерла. К сердцу подступала паника. Одного слова оказалось достаточно, чтобы выбить землю из-под ее ног, и если к отрицанию Юрки она была готова, то одно это слово – непонятно, приказ закончить разговор или презрительное согласие отпустить – коротким ударом разбило всю ее решимость. В глазах поплыло. Она бросилась вон; хлопнула дверь. Юрки не обернулся.



***



Утром Тило разбудил стук в дверь, и его захлестнула внезапная ярость. Трудно было объяснить это, но в ударах по двери слышалось что-то оскорбительное, злое – полное презрение к тем, чей покой нарушен и требование открыть немедленно. Поворачивая защелку, Тило был готов зарычать на Фила, который так и не вернулся с ночной прогулки, но вместо него на пороге стоял Юрки.



Witch бросил в комнату только один взгляд, и на его лице мелькнуло что-то вроде растерянности. Но уже через секунду он смотрел на Тило с прежней холодностью в черных глазах.

Вольф ждал. Юрки не произнес не слова. Некоторое время он стоял, как будто прислушиваясь или раздумывая над чем-то. Потом молча захлопнул дверь перед лицом хозяина номера.



Тило изумленно уселся на кровать, пытаясь сообразить, что случилось. Посмотрел на часы – время до отъезда еще есть. Что было ему нужно? Что он искал? Неужели Анне?



Тило подскочил. Через две минуты он уже торопливо шел по коридору. Анне не ночевала в своей комнате. И она могла быть где угодно: гулять по городу, или остаться у кого-то из других музыкантов... Если последнее, что Юрки бы нашел ее, и не вломился к нему ранним утром... Или у старшего музыканта были основания искать ее именно у Тило?..

Бежать куда-то сейчас было бесполезно. Где бы не была Анне, она в состоянии позаботиться о тебе сама. Если только не встретит Юрки... Тило выругался. Все зашло слишком далеко. Все неправильно, все дико. Вечером они вернутся в Хельсинки. И тогда будут расставлены все точки. Нет, черт возьми, не вечером. Прояснить все раз и навсегда нужно немедленно. Тило забирает Анне с собой. И с Юрки никто из них больше не пересечется. Никогда.





Влетев в свой номер, Тило обнаружил там на Филиппа, устало сидящего на краю своей кровати. Звукоинженер бросил на него такой странный взгляд, что Тило, собиравшийся молча пройти в ванную, остановился.

- Что случилось? – спросил он наконец, не понимая этого взгляда и предчувствуя что-то очень тяжелое.

- Ты дурак. Ты просто гребаный сукин сын, - ответил Элиот так спокойно, что Тило на несколько секунд просто потерял дар речи. Фил встал и почти на автомате пошел к ванной.

- Объяснись! – воскликнул Тило.

- Ты не видел, ЧТО происходит с этой бедной девушкой?! – закричал Фил, резко оборачиваясь к Вольфу, - Ты увел ее под носом у этого садиста – для чего?! Я думал, ты хочешь помочь. Я думал, она нравится тебе – и я не стал мешать, я тебе уступил. Для чего ты все это делал – для того чтобы присоединиться к ним третьим?!

- Заткнись, это не твое чертово дело! – крикнул Тило, бледнея.

- Нет уж, теперь я не заткнусь! Потому что теперь мне известно все – даже то, чего не знаешь ты, безумец – что значит быть с ней, отнестись к ней как к женщине, просто и ласково...

- Ты лжешь!

- ... Разве ты не мог сделать это с девушкой, которая полюбила тебя?! А не падать в объятия к ее мучителю?!

Лицо Тило исказилось, будто от боли.

- Ты воспользовался тем что она в отчаянии!.. – яростно крикнул он.

- Воспользовался?! – Фил расхохотался, - Она была согласна. Но кто довел ее до этого состояния?

- Ты подлец! Как ты смел притронуться к ней?! Ты ничего знаешь, ничего! Кто дал тебе право копаться в чужом белье?!

- Не смеши меня. Не знаешь! Я что, слепой? Я что, не вижу что ты – с этим?.. Дерьмо! Что может быть отвратительней? С мужиком который затиранил свою подружку и всех вокруг – а тебе это наверно нравится?! – рука Фила взметнулась и звонко хлестнула Тило по щеке – Нравится?!

В следующую секунду оба покатились по полу, нанося друг другу удары. Несколько минут ожесточенной борьбы, после чего Филу удалось вырваться и отскочить.

- Жалкий сукин сын, - прорычал он, делая шаг к двери. Тило остался сидеть на полу, не шевелясь. Только когда дверь закрылась, по его щекам покатились скупые, вызванные яростью и горем слезы.



***



Она стояла в стороне ото всех, бледная, равнодушная, похожая на ледяную статую, не глядя ни на кого. Юрки демонстративно игнорировал ее, размещая в автобусе свои вещи. Фил злобно и тоскливо смотрел то на Анне, то на Юрки, то на Тило, который не сводил с девушки взгляда, полного боли.



…Короткая остановка возле придорожного кафе. Музыканты разбрелись. Исчез Фил; Юрки ушел вместе с Науку и Тоби. Тило проводил взглядом Себастьяна и Наташу, обещавших вернуться с пиццей, и оглянулся. Глаза Анне, неподвижно стоящей в проходе, были пусты.

Он подошел к ней и замер, не решаясь прикоснуться. Слова, которые он безостановочно повторял про себя все утро, не могли теперь сорваться с губ. Страх потерять ее затмевал сознание.

Ее лицо не менялось, только чуть заметно дрожали ресницы. Тило опустился на колени и коснулся ледяных пальцев. Тихий, неразборчивый шепот и робкий поцелуй... Ее ноги подогнулись, и она упала рядом с ним, обнимая его изо всех сил, зарываясь руками в его волосы, не говоря ни слова – не в силах даже плакать.





Когда пассажиры стали возвращаться, и в дверях автобуса показался Юрки, его непроницаемое лицо второй раз за этот день отразило растерянность. Глаза в глаза: в горящем взгляде Тило читалась такая несокрушимая воля, что даже Юрки не мог вынести его до конца. Он пошатнулся – не под этим взглядом, и не усомнившись в себе; но от того, что в этот момент увидел окончание этой истории, и если прежде у будущего было много путей, то теперь остался только один. ОНА ускользнула от него. Цепи порваны. Время прощаться.



***



До Хельсинки добрались без приключений. Все музыканты сдружились между собой, и каждому было немного жаль расставаться. Кто-то менялся адресами. Звучали пожелания дальнейших успехов в работе и надежды на встречи в будущем. Тило успокаивающе сжал руку Анне. Она посмотрела на него. Нервно-сжатые губы, напряженная улыбка.

- Я должна буду собрать вещи.

- Не беспокойся об этом.

- Я не беспокоюсь.

Автобус, наконец, встал. Снова заснеженный город, для кого-то родной, для кого-то чужой. Сгущались сумерки, загорались огни вдалеке.

Регистрация в гостинице, где иностранцам предстоит провести еще одну ночь, прежде чем сесть на поезд и отправиться на родину, надеясь, что в Германии и Швейцарии нет пока ни мороза, ни колючего ветра. Тило успел поцеловать Анне в щеку и прошептать несколько ободрительных слов. Он исчез за стеклянными дверями отеля, пробормотав что-то напоследок. Анне не успела понять, выйдет ли он вскоре или им предстоит связаться по телефону позже.



- Мы едем, - спокойно сказал Юрки. Девушка промолчала, отведя напряженный взгляд от дверей отеля.

- Оставь. Сейчас все равно ничего не решить. Твой дом пока здесь. Мы едем, - Юрки говорил тихо, размеренно. Анне не смогла возразить. Она медлила. Вольфа не было – площадка перед гостиницей опустела.

Она садилась в такси, не осознавая до конца, что происходит. В ее голове билась только одна мысль – если они уедут, она больше никогда не увидит Тило. Все что было – сон. Обещания, надежды рухнут в один миг, рассеется мираж будущего – она снова в цепях настоящего, и не изменится ничто. О, где же ты? – машина тронулась. Из глаз Анне покатились слезы.

- Почему ты плачешь? – голос Юрки прозвучал глухо, будто к ее голове были привязаны ватные подушки.

- Я оставила ему адрес, - слова слетали с ее языка помимо воли, и у Анне даже остались еще силы, чтобы искренне удивляться тому, что она говорит, - Бесполезно, милый мой. Все кончено, и моя жизнь не в твоей власти. Я плачу от грусти по родине, которую собираюсь покинуть. Но там, я знаю, у меня будет новый дом. Там меня будут любить.

- Любил ли я тебя? – спросил Юрки, вытаскивая из кармана пачку сигарет. Анне проигнорировала вопрос.

- Я начну жить заново. Я встану на ноги, и ничто больше не сможет сломить меня.

- Ах, Анне. Тебе всегда нравились романтичные герои. Но когда ты увидишь его страдающим, втоптанным в грязь, исчезнет и героизм, и романтика – твой спаситель превратится в обычного депрессивного интроверта – а таким плевать на других, когда у них самих что-то не ладится.



Такси остановилось возле самого дома. Пока Юрки расплачивался, Анне торопливо взбежала по ступеням и открыла дверь.

В комнатах было серо и неуютно, но, по крайней мере, тепло. Она включила свет, подошла к камину. Зажечь его? Вернуть уют? Не стоит. Если уходить – то прямо сейчас. Она достала из сумки записную книжку и шагнула к телефону. Тонкие пальцы забегали по кнопкам.

- Отель?

"Я не успел, прости меня. Нет, все хорошо... Я приеду сам. ... Что-нибудь придумаем".



- Не терпится сбежать? – поинтересовался Юрки, когда она положила трубку, - Шесть лет, Анне. Наша любовь, наша группа, наши друзья. Вычеркнешь все?

- Зачем говорить? Ничего уже не изменишь. Все решено. Слава Богу, я избавилась от своего страха, и могу теперь спокойно смотреть в твои глаза.

- Избавилась... Полагаю, кое-кто помог тебе в этом. Не далее, как этой ночью.

- Правильно полагаешь, - холодно ответила Анне, передернув плечами.

- Тогда последнее, - Юрки шагнул вперед и с силой сжал ее руки.



....Когда Тило нажал на звонок, Юрки открыл сам. Тило чуть наклонил голову в знак приветствия. Финн молча посторонился, пропуская его внутрь.

В гостиной горел камин. Стоял полумрак – только пара светильников на стенах. Красивая мягкая мебель, обстановка не шикарная, но все подобрано со вкусом. Чувствовалась индивидуальность и дизайнерская рука хозяйки.

- Где Анне? – спросил Тило. Почему-то подумалось, что Юрки предложит присесть, вручит стакан виски, позовет девушку и начнется долгий, очень долгий разговор, до самого утра... Но финн молча махнул рукой, приглашая Тило следовать за ним.

Они прошли в спальню. Анне плакала, сидя на полу возле широкой двуспальной кровати. В один миг Тило оказался рядом с ней. Рука девушки была приковала к кроватной ножке. Побледнев, Тило поднялся - прямо напротив него, скрестив руки, стоял Юрки. Глаза Тило зажглись недобрым светом, пальцы сжались в кулак.

- Что ты с ней сделал? – проговорил он, не сдерживая глухую ярость.

- Ничего, - просто ответил Юрки, - Я не делал с ней совершенно ничего.

- Где ключ?

- На тумбочке.

Тило оглянулся – на прикроватном столике действительно поблескивал небольшой ключик. Это вызвало некоторое удивление и радость – пара секунд, за которые успеваешь расслабиться и поверить, что подвоха нет. Но стоило Тило встать в пол-оборота к Юрки, как тот набросился на него, повалил на кровать и молниеносно защелкнул на правой руке еще один металлический браслет. Второй конец он прицепил к деревянной спинке кровати прежде, чем Тило пришел в себя и сделал попытку оттолкнуть его ногами. Свободная рука метнулась к тумбочке и вцепилась в ключ. В руках Юрки уже была последняя пара наручников – но прежде чем он успел застегнуть их на левой руке Тило, тот швырнул ключ Анне.

- Я держу его, беги! – крикнул он и обхватил Юрки одновременно рукой и ногами. Девушка схватила ключ, и финн, злобно вскрикнув, рванулся к ней. Руки Анне тряслись, ключ не мог попасть в замок. Тило собирал все силы, стараясь не дать противнику вскочить с кровати. Резкий удар по лицу, левая рука обхвачена металлом в тот же миг, когда Юрки выпутался из объятий Вольфа и рухнул на пол рядом с Анне. Ключ, жалобно звякнув, полетел в противоположный конец комнаты...





...На этот раз Тило сам закусил губу так, что на подушке остались кровавые пятна. Юрки склонился к самому его уху, заглянул в искаженное лицо:

- Знаешь, что лучше всего? Что нет никаких черных повязок, и ничто не скрывает деликатно, насколько ее это возбуждает.

Смысл его слов не доходил до Тило – сознание целиком было обращено на борьбу с болью и не-болью, два чувства, затмившие все вокруг, застилавшие глаза и притупляющие слух. Юрки запустил руку в его волосы и заставил повернуть голову. На какое-то время ее взгляд прорвался сквозь полотно безумного отчаяния. Ее покрасневшие глаза на залитом слезами лице, светящиеся ужасом, жалостью и... желанием. Тило зажмурился. Юрки снова развернул его голову и прошептал еле слышно:

- О, она не скоро это забудет. Не так ли?

Безостановочная пытка, несущая где-то там, в глубине, потенциальное наслаждение, подавляющая все посторонние мысли и чувства – которые тем громче и безнадежнее закричат позже, тысячи раз отражаясь эхом в воспоминаниях.

- Ты тоже не забудешь. Да, особенно когда глаза ее будут загораться страстью...

Вместо ответа – лишь тяжелый стон, металл еще сильнее врезался в кожу – Юрки усиливал свои слова действиями.

- Разве тебе этого хочется? Ответь мне!

- Nein...

- Хочешь забыть обо всем, стереть из памяти? Хочешь прекратить это?..

- Ja... Пож...

- Пожалуйста?

- Пошел ты...

- Почему бы тебе не оставить все эти воспоминания здесь, мой мальчик?



То ли сдавленный стон, то ли рыдание, дрожь и напряжение – бесславный конец. Юрки закрыл глаза, забываясь на несколько секунд в наслаждении, догоняя Тило и обессилено падая на смятые простыни. Еле слышимый вздох Анне – скорчившись, она лежала на полу, закрыв лицо руками. Она боялась подумать, ЧТО сейчас можно прочитать на ее лице...



***



Еле слышный шум воды и треск дров в камине. Тепло пламени и мягкое кресло не обманут своим уютом. Вода льется, не прекращаясь... Жизнь разбивается тысячами осколков и разлетается во все стороны. В ее сердце не осталось ни ненависти, ни надежды, его заполняли пустота и страх, сковывая чувства, лишая любви. Уйти, исчезнуть, замерзнуть в снегу... Льется вода. Покинуть город, покинуть жизнь. Остаться здесь, не меняя ничего. Не забыть, не простить... Погашенный безжалостной рукой свет в ее окне – ничто не в силах возродить его.

Юрки сидел на диване, в углу, куда не доставал жар камина. Неподвижно, молча, не закрывая глаз, глядя в одну точку. Напряженный изгиб бровей, крепко сцепленные пальцы. Застывший след эмоции и больше ничего.



Шум все еще льющейся воды, глухой стук двери, неуверенные шаги. Смертельно бледное лицо Тило. Каждое движение - через силу. Снова капли воды, стекающие с волос на черную рубашку... Скользнув из его пальцев, на ковер упала упаковка таблеток. Лицо - почти так же непроницаемо, как лицо Юрки.

Он отвернулся к окну – к своему отражению в темном прямоугольнике. Плечи слегка вздрогнули. Анне почти не дышала. Бросить последний взгляд на его высокую, худую фигуру – и оставить в памяти до конца жизни... Сейчас его рука коснется лежащей на спинке стула куртки, и останется открытой дверь – он не закроет ее, как и воду. В комнату ворвется ветер, на ковер наметет снег, задрожит огонь в камине... Поленья прогорят, станет темно и холодно, а они все так же будут сидеть неподвижно, безмолвно...



Тило медленно обернулся, и она снова могла видеть его лицо. Ей хотелось закричать так громко, чтобы обрушились стены этого дома, чтобы самой провалиться сквозь промерзшую землю в бушующий огонь... Он протягивал ей руку. Тонкие длинные пальцы чуть дрожали, но ладонь была твердой, и взгляд... взгляд, предлагающий идти вперед, если терять уже нечего - хуже не будет.

И когда ее рука коснулась его пальцев, а ноги, еще минуту назад отказывающиеся повиноваться, позволили сделать шаг к двери, пустота в сердце сменилась отчаянным ликованием, чувства вернулись – любовь, ненависть, надежда. Она прощена.

Анне обернулась последний раз, чтобы увидеть неподвижную фигура Юрки и его застывший взгляд в никуда. Подхватила дорожную сумку, все еще стоящую у порога.

Она уходила вперед, во тьму, не касаясь Тило. Опустевшую комнату заносило снегом...





конец.

= декабрь 2005

@темы: CROSSOVER, ROMANCE, Two Witches, Lacrimosa, R

---

Lacrimosa: Готика

[jarvi-alt]

(продолжение)

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Jyrki Witch
3. Рейтинг - R
4. Жанр - Romance
5. Комментарий - Ряд совместных концертов Two Witches и Lacrimosa, первая встреча Тило и Анне. Непростые отношения между Анне и ее возлюбленным, лидером Two Witches – Юрки. Попытка Тило увести за собой Анне. Попытка Юрки удержать Анне и подчинить Тило.
6. Предупреждение - het, bdsm
7. Дисклеймер - в основном выдумка.



***



В дверь осторожно постучали.

- Заходите, - крикнула девушка.

Анне лежала на кровати, прикрыв руками голову. Она измученно посмотрела на Тило.

- Прости, я не хотел тебе мешать, - прошептал он, - Я подумал, что мы можем прошвырнуться куда-нибудь сегодня вечером.

Анне кивнула, слабо улыбаясь.

- Я знала, что мне не удастся поспать, - ответила она.

Тило подошел, ласково тронул губами ее щеку.

- Спи. Извини, что потревожил. Пойдем завтра, или потом, когда появится свободное время.

- Нет, не в этом дело. Я думала, меня зовут на репетицию. Юрки хочет попробовать ввести в программу пару новых песен. Мы должны были собраться сегодня вечером. Так что после...

- Нет-нет. После репетиции ложись спать, - он осторожно обнял ее.

- Вряд ли мне захочется, - ответила Анне, - Это займет не больше часа, и потом... Потом мне бы хотелось видеть тебя.

Он прижал ее к себе еще крепче. Почти не шевелясь, они стояли так минут десять. Только стук в дверь заставил Анне разомкнуть объятия. На пороге стоял Тоби.

- Идем? – спросил гитарист по-фински, бросив на Тило подозрительный взгляд.

- Идем.

Она последний раз сжала пальцы Вольфа и вместе с Тоби исчезла за дверью.





Первое, что услышал Тило, оказавшись через два часа возле номера Тоби и Науку, был веселый, непринужденный смех. Он постучал, но услышан, видимо, не был – внутри играла музыка, перекрываемая чьим-то нетрезвым пением и разговорами. Здесь были все музыканты Two Witches, менеджер, продюсер и помощники, и обстановка гораздо больше напоминала вечеринку, чем репетицию, хотя инструменты в комнате присутствовали тоже.

Появление Тило вызвало некоторое затишье. Не менее двенадцати пар глаз тот час же обратились к нему – в них отражались удивление, интерес и насмешка.

Вольфу хотелось провалиться сквозь пол. Усилием воли он сделал непроницаемое лицо и, не глядя больше ни на кого, обратился к вокалисту, который, как всегда, выделялся среди веселящихся финнов темно-серой, холодной тенью.

- Вы закончили репетицию?

- Репетицию? – брови Юрки поползли вверх, - Кажется, мы только начали.

- Жаль, что вынужден помешать вам и забрать Анне, - сказал Тило и решительно протянул девушке руку. Нурми вздрогнула, но не осмелилась встать.

- Это мне очень жаль, но мы не можем продолжить работу без Анне, - возразил Юрки, чуть улыбаясь.

- И долго ли вы собираетесь _работать_? – сквозь зубы поинтересовался Тило.

- Столько, сколько потребуется, - пожал плечами Юрки, - Увы, музыка – это труд, а не только развлечение.

Часть финнов уже перестали следить за ними и заговорили о своем, другие, те, кто получше знали английский, продолжали с любопытством прислушиваться к беседе. Только Анне сидела, сжимая кулаки так, что побелели пальцы, и отчаянно переводила взгляд то на Юрки, то на Тило.

- Мы не могли бы поговорить наедине? – спросил Тило, прямо глядя на вокалиста. Изобразить уверенность, которой у него на самом деле не было, получилось хорошо. Если бы Юрки уловил слабость, он, наверное, не отказался бы поиздеваться над Тило, ударив пару раз в слабое место, но на этот раз он покачал головой.

- Не стоит переживать, - сказал он, - Я не думаю, что мы задержимся надолго. Сегодня был хороший, но слишком утомительный день, и все хотят спать, да, моя дорогая? – он приобнял несопротивляющуюся Анне, - А ты мог бы посидеть с нами и немного подождать, - Юрки радушно подвинул для Тило стул рядом с собой.

Сделав еще более холодное лицо, тот сел, намеренно отодвинувшись от лидера Witches и вообще ото всех.

- Юха, налей нашему гостю пива, - велел Юрки.





Да, с очень большой натяжкой то, что происходило этим вечером, можно было назвать репетицией. Но никак не работой и не трудом. В перерывах между анекдотами, веселыми песенками и болтовней искались какие-то проигрыши, обсуждались идеи; Юрки, Анне и Науку пели. Но все это, казалось, не преследовало никакой определенной цели, и могло продолжаться сколь угодно долго. Тило не понимал ни слова по-фински, заводить с кем-то разговор по-английски был не намерен и на пару заданных кем-то вопросов ответил предельно кратко и с видимой неохотой. Он сидел, скрестив руки на груди, рассеяно слушал музыку и смотрел на Анне и, поневоле, на Юрки, наполовину загораживающего девушку. Witch излучал силу и ледяное спокойствие. Остаться к нему равнодушным было невозможно; и Тило с болью видел, что Анне НА САМОМ деле привязана к этому человеку, что чувства в ее еще не исчерпали себя, и что она готова простить ему многое и даже позволить еще больше... И сила его спокойствия такова, что даже ее отчаяние утихает рядом с ним. "Как за каменной стеной". Эта стена была предельно осязаема даже для Тило. Сейчас Юрки почти не смотрел на него, не кидал ироничные замечания и не делал двусмысленные намеки, и в то же время как бы помнил о нем, осознавал сего присутствие. И Тило стало удивительно комфортно здесь, среди чужих людей, говорящих на незнакомом языке, смеющихся над своими шутками и обсуждающих свои дела.

Поймав себя на этом, Тило разозлился и постарался вернуть неприязнь, стыд, настороженность и напряжение. Но чувства оказались игрушечными – в глубине души он по прежнему был спокоен – рядом с этим человеком, его уверенностью и силой. И, черт возьми, уменьшилась даже ревность к Анне – неужели потому, что он стал лучше понимать ее?..





***

Он ждал около двух часов, но конца посиделкам, называемым репетицией, не было видно, да и быть его не могло, если целью всего этого вечера, организованного Юрки, было удержать Анне в отеле. Подозрения превратились в уверенность. Тило встал, кивнул всем и вышел прочь. Нечего было ждать. Спиртное подействовало на утомленную девушку слишком сильно. О том, чтобы идти куда-то, даже если "репетиция" наконец закончится, не могло быть и речи. Один из немногих свободных вечеров упущен.



Тило мрачно шел по коридору, тускло освещенному маленькими светильниками, уставившись на острые носки своих туфель. Когда он поднял голову, он увидел серебряный диск луны, уж почти полной – коридор заканчивался застекленными дверьми, ведущими на террасу. Тило сделал еще несколько шагов, протянул руку и повернул ручку.

Было холодно, и музыкант плотнее запахнул пиджак, но уходить не торопился. Луна завораживала. Деревья шелестели еще не до конца облетевшими листьями. Глухая злоба медленно таяла под свежими порывами ветра.

Еще один миг, в который исчезают кривые зеркала, спадает маска с лица Арлекина и все становится самим собой – просто и печально. Красота остается в лунном луче и черных контрурах деревьев на фоне фиолетового неба. В пыль рассыпаются гордость, амбиции и мелкая суета.

- А я – такой, какой я есть. Прости меня, - негромко произнес Тило.



...Сзади послышались шаги, за стеклом показался темный силуэт – Юрки. Вольф усмехнулся. Вряд ли Witch пришел, чтобы грозить ему и запрещать приближаться к Анне.

Тило ждал его слов с любопытством и легким волнением, но Юрки не спешил начинать. Он смотрел на луну, как будто стараясь уловить настроение Тило; потом глубоко вздохнул. Ветер. Flamme im Wind. Да, то самое.

- Уже не злишься, - произнес он спокойно, - Это хорошо.

Тило не возразил, промолчав. Юрки еще раз втянул носом воздух. Похоже, очередная маленькая победа над подругой настроила его на лирический лад.

- Ты одиночка. Но очень хочешь найти близкую душу. Кажется, в Анне ты ее нашел. Вы действительно во многом похожи.

- Нет, не думаю, - ответил Тило.

- Я же говорил, ты ее не знаешь. Поверь мне, похожи. Думаешь, на ее месте ты встал бы и ушел?

Тило снова промолчал, только глубже опустил замерзшие руки в карманы.

Юрки уверенно обхватил его за плечи; стало тепло. Дыхание на щеке показалось неестественно горячим. Освободиться не хотелось.

- Ты увидишь всю ее страсть и ее красоту. Отдать себя полностью в распоряжение другого – единственный способ по-настоящему освободиться бремени, каждый день лежащего на плечах. Она это знает.

Вольф оказался с силой прижатым к его горячему телу, Юрки целовал его так глубоко, как только мог.

- Ты тоже можешь это узнать, - прошептал он, на секунду отрываясь, - Тебе ничего не надо делать. Ты можешь просто смотреть.

- Нет, - прохрипел Тило, пытаясь оттолкнуть его.

- Неужели ты думаешь, что я предлагаю тебе это без ее согласия?

Тило вздрогнул, руки, которыми он упирался в грудь Юрки, ослабели.

- Лжешь, - бросил он коротко. Ладонь Юрки взметнулась, оставив на щеке Тило горящий от удара след. В глазах старшего музыканта полыхнул холодный огонь.

- Считаешь, что я могу опуститься до подобной лжи? – хрипло произнес он.

Тило отпрянул, прислонившись спиной к перилам, и бросил на Юрки взгляд, полный ненависти.

- Тебе это не сойдет просто так, - прошипел он.

- Неужели? – пугающая вспышка в глазах Юрки уже погасла, и теперь он смотрел почти весело. Тило хотелось броситься на него, ударить, швырнуть в застекленную дверь и наблюдать, как он барахтается в куче осколков. При этом он прекрасно понимал, что тягаться в силе с Юрки не сможет, и вероятнее сам полетит через ограду террасы с высоты четвертого этажа. Прежде он всегда знал, когда нужно свернуть, чтобы избежать драки и победить более цивилизованным способом. Но сейчас взять себя в руки и пропустить удар казалось нестерпимым унижением.

Юрки загораживал дверь. Не специально – задерживать его он не собирался, но и уступать дорогу – тоже. Чтобы пройти, придется отталкивать его или протискиваться сбоку. Поэтому Тило стоял, не двигаясь, и ждал, что Юрки выйдет первым.

Очень скоро его стала бить дрожь – и от волнения, и от злости, и от холодного ветра. Юрки наблюдал за ним, спрятав руки в карманы – если он и замерз, внешне это было не заметно. Вероятно, он был готов примириться с холодом ради удовольствия наблюдать трясущегося Тило.

- Отойди с дороги, - наконец прохрипел Вольф. Юрки как будто даже не услышал его слов. Прошло минут 20, показавшихся Тило вечностью – с каждой минутой он чувствовал себя все более смешным и жалким. Шах и мат: любое действие или бездействие – признание поражения.

- В сторону! – крикнул он, не в силах больше сдерживаться. Юрки зевнул. Тило рванулся вперед, пытаясь грубо оттолкнуть противника, тот ловко обхватил его, сделал шаг назад, и оба оказались в коридоре – Тило снова был заключен в железные объятия Юрки. Witch пнул дверь ногой, и она с мягким щелчком закрылась.

Тило окутало тепло, но дрожь не прекращалась. Вспышка безумного гнева погасла как опущенная в снег свеча. Он не двигался, позволив Юрки еще раз вовлечь свои замерзшие губы в грубый поцелуй – уже все равно - поражение не отменить... Только когда в противоположном конце коридора показалась чья-то фигура, он вздрогнул и попытался что-то сказать, но Юрки не дал ему освободиться. Человек вдали видимо их заметил и поспешил свернуть на лестничную клетку.

- Ты придешь, - проговорил Юрки скоре утверждая, чем спрашивая. Молчание в ответ. Руки разжались – Тило был свободен. Не оглядываясь, он отправился в свой номер.

Комната была пуста. Он присел на кровать, натянул на плечи одеяло. Пальцы только-только перестали дрожать от холода. Минут через 10 вернулся Фил, швырнул на стол распечатанную пачку сигарет, и, не глядя на Тило, повалился спать.



***



***



Осторожно глотая обжигающий глинтвейн, Тило то и дело поглядывал в сторону двери бара. Терпкий запах корицы щекотал нос. Анне опаздывала – хотя встретиться здесь попросила сама. Еще глоток – простудиться и сорвать свой первый тур было бы очень некстати...

- Извини, - пробормотала девушка, подходя сзади. Тило резко обернулся – он пропустил момент, когда она вошла, и был несколько растерян.

- Что ты будешь? - спросил он, коснувшись ее руки.

- Минеральную воду, - попросила Анне грустно, устраиваясь рядом на высоком стуле. Молчание.

- Знаешь... Юрки... Он... – пробормотала девушка невнятно.

- Я знаю.

- Я должна признаться тебе... Что я... я сама...

- Знаю.

Ее голова горестно поникла.

- Это была ошибка. Это... сначала мне не казалось это чем-то диким. Мы с Науку и Тоби иногда... Но ты... ты особенный. И наверно... для тебя это был шок, возможно ты слишком молод... Я должна извиниться перед тобой...

Тило судорожно сжал пальцами остывший стакан.

- Давай не будем об этом. Я просто... я не могу представить себя в постели с мужчиной.

Здесь Тило покраснел – ему показалось, что его слова прозвучали явной ложью.

- Я вовсе не имела в виду... – бормотала Анне.





Снова молчание и отчаянные попытки найти слова, чтобы задать вопрос, не дающий ему покоя. Сцепленные руки Анне. Кажется, она уже знала, что он хочет спросить.



- Я виновата перед тобой, - произнесла она наконец, - Я ничем не могу оправдать свою жалкую слабость.

Тило покачал головой.

- Я не должен был говорить с ним, да? Я позволил себе решать за тебя.

- Это решение, на принятие которого мне бы потребовалось очень много времени. Я не уверена, что оно у нас было. Ты поступил правильно. Честно. Осталась я. Я недостойна никого из вас.

- Ты слишком устала.

- Я смертельно устала... Самым верным решением для меня было бы бросить все, уехать, спрятаться и зализывать раны в одиночестве. И зная это, я также знаю, что не в силах...

Ее ногти яростно впились в ладони, но голос не дрогнул.

- ...Я то горю, то тону... Я... Мне кажется, что если я отойду от него, сделаю сама хоть один шаг, меня унесет прочь, и ничто не удержит меня. Я отвыкла быть собой, я слишком долго полагалась только на него. Когда мы познакомились, со мной было что-то подобное... Я изо всех сил старалась удержаться, борясь против обстоятельств, которые были гораздо сильнее меня. Он протянул мне руку, дал поддержку. С годами я привыкла полагаться на него. Не на себя. Теперь мне надо снова научиться быть сильной.

- Неужели ты думаешь, что я не помогу тебе? – произнес Тило, наклоняясь ближе, пытаясь заглянуть в ее глаза.

- Я знаю, что поможешь. Но нельзя всю жизнь прятаться от ответственности. Я должна стать сильной... хотя бы ради тебя. Сейчас я - для него. А для тебя мне нужно научиться снова быть собой. Я понимаю это.

- Ты не можешь оставить его, - глухо произнес Тило.

- ...И боюсь, что ты возненавидишь меня, - прошептала Анне, - И видимо, я заслуживаю этого. Заслуживаю всего, что со мной происходит. Если ты оставишь меня... это будет пережить легче, чем твою ненависть.

- Что ты говоришь? – Тило взял ее руку, - Я никогда не буду ненавидеть тебя. Я сделаю для тебя все – если ты только скажешь... Выбор за тобой. И я буду бороться до конца, я вытащу тебя любой ценой.

- Я сделала свой выбор, ты ведь знаешь. Я не откажусь. Но я не могу СЕЙЧАС. Тило, мне нужна передышка, хоть краткая... Несколько дней покоя.

- Который может подарить тебе только он, да?

- Я не могу... ведь мы - одна группа. Ведь нам придется выступать вместе до окончания этого месяца... Если оборвать все сейчас... я не выдержу напряжения. Я просто не выдержу.

- Я понимаю тебя. Все будет хорошо. Я ни к чему тебя не принуждаю.

Он наклонился и коснулся губами ее руки. Задержался на пару секунд, потом выпрямился, взял кружку. Глинтвейн выпит – на дне остался мутный, холодный осадок.

- Пойдем? – спросила Анне, касаясь его локтя.

- Пойдем, - согласился он.



***



Снова путь. Мелькающие за окном темнеющие деревья, яркая трава – только она еще сохранила зеленый цвет. Соседнее сиденье пусто. Кто-то спит, кто-то разговаривает. Анне рядом с Юрки, и тот шепчет что-то ей на ухо, склонившись близко-близко... Тило мог очень хорошо представить тепло его дыхания, запах дорогого одеколона и дешевого вина.

И черт возьми, он не был виноват в том, что случилось прошлой ночью. Юрки его не спрашивал и выбора не оставил... Желание сбросить с себя ответственность - как это похоже на то, что говорила Анне сегодня утром! И конечно, ощущение комфорта в его объятиях и унизительное удовольствие от принуждения следует списать на пару кружек пива, выпитых в тот вечер.

И кажется, все закончилось еще хорошо – думал Тило, прижимая колени к груди и обхватывая их руками. Юрки мог втолкнуть его ближайший туалет и... Нет, вот это – нет, никогда. Он не девчонка, и пусть Юрки сильнее – но не настолько же, чтобы заставить... Черт, что за ужасные мысли. И его тело так предательски реагирует на них. Плохо дело...



***



- Чего же ты хочешь? – задал он себе вопрос, устало глядя в зеркало. Белое лицо, черная улыбка и вечно грустные глаза. Рядом крутится бэк-вокалистка Наташа - подводит стрелки, хлопает ресницами; остальные грим игнорируют – зачем им? Они на работе, самовыражение, образ - это их не очень волнует. Тило вздохнул и налил себе треть стакана виски – для смелости перед выходом на сцену.

- Я хочу... – ответил он сам себе, задумался, и уверенно повторил – Я хочу.

- Но я думаю, что это было бы неправильно, нечестно, стыдно, - пробормотал он совсем тихо, чтобы не слышали остальные.

"И я скорее лег бы в постель с Филом или каким-то другим мужчиной, но НИКОГДА с Юрки", - закончил он уже про себя, делая глоток.

Кстати, почему Филипп избегает не только разговаривать с ним, но даже встречаться взглядами? Тило расстроено вздохнул. Кажется, симпатия звукоинженера к Анне гораздо сильнее и глубже, чем ему вначале казалось. Но с этим ничего нельзя поделать. Сердцу не прикажешь.



Снова иллюзия вязкой, текучей смолы, в которую он медленно погружается – пока еще сам, по собственной воле. Чем глубже, тем меньше воли остается, еще глубже – и не надо принимать решения, все уже решено за него. Страшный соблазн. Для чего ему свобода воли? Только чтобы совершать все новые и новые ошибки.



Свет прожекторов бил слишком ярко, и зрители перед сценой колыхались темной, безликой массой. Под ногами стелился влажный, удушливо пахнущий дым. Звуки вводили в транс – тяжелые, редкие удары, и музыка, в которой чудился шум прибоя и пение органа. Реальность потеряла очертания – и для тех, кто стоял на сцене, и для тех, кто смотрел на нее из зала. Тило пел, почти не открывая глаз. Когда музыка ненадолго стихла, ему показалось, что он проснулся и пытается заново осмыслить, где находится. Черные шелковые перчатки и тлеющая сигарета между пальцами. Негромкий восхищенный гул, серьезные, неподвижные музыканты, и рассеивающаяся как остатки дыма вечная тоска – его губы расплываются в улыбке, и зал отвечает тем же – он не видит их лица, только тянущиеся к нему руки и благодарность в сливающихся голосах.



Вечером Тило в одиночестве отправился бродить по городу. В голове бессмысленно перекатывались одни и те же мысли. Витрины магазинчиков украшали пластмассовые, светящиеся изнутри тыквы с вырезами в форме глаз и злорадной ухмылки – напоминание о приближающемся Хэллоуине, до которого Тило не было, признаться, никакого дела. Хотя хитрый оскал отдаленно напомнил улыбку Юрки... Хотелось еще глинтвейна. Он завернул в бар, но, передумав, попросил еще виски.

Каждый шаг, каждое случайное лицо и каждая мысль казались значительными и достойными отдельных размышлений и описаний, но, оказавшись неожиданно снова возле гостиницы, откуда начал свой путь, Тило не смог вспомнить ничего. Он где-то был, и это было не здесь – вот и все. Сейчас он войдет внутрь, и наверно, все снова встанет на свои места – время не будут течь так щемящее печально, если не придавать искусственную значимость каждой секунде, не смотреть вокруг, не ждать неизвестного.



Возле окна, в коридоре – на нейтральной территории – Себастьян болтал с Науку.

- Где Анне и Юрки? – невнятно спросил Тило, обращаясь к девушке.

- Думается, в бильярдной, - пожала плечами финка.

- Ого, разве сегодня вечером вы не репетируете? – фыркнул Тило.

Науку втянула носом воздух, уловила слабый запах спирта и коротко усмехнулась.

- Глупый ребенок. Ты, значит, очень хочешь украсть у нас Анне?

Тило равнодушно пожал плечами – слова девушки ничуть его не задели.

- Будь осторожен, - добавила Науку, внезапно посерьезнев.

- Хорошо, - ответил Тило машинально.



Он вновь спустился на первый этаж. Юрки действительно играл в бильярд, Анне сидела неподалеку на мягком диване и потягивала коктейль. При виде Тило ее мрачное лицо осветила добрая, теплая улыбка.

Вольф кратко поцеловал ее губы и присел рядом. Они почти не обменивались словами. Она взяла его руку в свою. Он сжал ее пальцы в ответ, но не мог отвести глаз от Юрки, склонившегося над зеленым столом, направив внимательный взгляд на рассыпанные по сукну шары. Короткий, меткий удар, противник недовольно кривится. Юрки спокойно обходит стол с снова настраивает кий.



Победа далась не легко, и тем более Юрки был ею доволен. Но прочитать это в его глазах было непросто. Лицо, почти лишенное эмоций, как у большинства финнов, и особая сдержанность хищника – возможно, Анне и могла его как-то понять, предугадать его поведение и настроение – но не Тило.

Он ненадолго опустил глаза, а подняв, уперся в массивную пряжку ремня прямо перед своим носом. Неожиданность заставила его сначала отпрянуть, потом взглянуть Юрки прямо в лицо – вызывающе и беззастенчиво. Тонкая улыбка в ответ, и Тило вдруг почувствовал себя прочтенной страницей в открытой книге.

Юрки подал смущенной Анне руку, предлагая встать. Она повиновалась. Быстрая игра взглядами, вопрос – ответ, настойчивость - согласие. Они смотрели на Тило, а он – на них, отмечая потемневшие, загадочно блестящие глаза Анне и ее приоткрывшиеся от волнения губы. Рука Юрки тянется к нему – открытая, широкая ладонь. Будто зачарованный, Тило вложил в нее свои тонкие пальцы и приподнялся – точно так же, как Анне только что.

- Идем, - тихий шепот в ухо, уже знакомый тонкий запах, знакомое дыхание. Пламя перекинулось на него – и Тило молча последовал за странной парой.





***

В теплом свете расставленных на полу свечей она выглядела еще прекрасней. Огоньки бросали блики на гладкую, бледную кожу. Она казалась актрисой театра изысканной эротики. Черное белье, сетчатые чулки, полоска черной кожи с кольцами спереди и сзади на шее, кожаные браслеты на руках. Каблук настолько высокий, что на нем почти невозможно ходить; только ступить несколько шагов до широкой кровати, накрытой белоснежным бельем. Глаза будто утонули в черном бархате, в зрачках золотыми звездами отражалось пламя свечей.

Тило сидел в глубоком кресле, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляд от Анне. Затаив дыхание, он смотрел, как Юрки целует ее шею, прикусывает нежную кожу, приподняв густые черные волосы. Губы Анне разомкнулись, голова запрокинулась. Отраженный блеск в глазах исчез, на щеки легли длинные ресницы.

Она послушно подала Юрки руку, которую он обвил толстой, мягкой веревкой. Она вилась вокруг ее тела, опутывая ее руки, ноги. Это было похоже на ритуальный танец - и жутко, и красиво одновременно. Юрки знал, что делать. Он быстро набрасывал петли на кисти рук и затягивал узлы так ловко, что Тило не успевал следить за его действиями.

Девушка оказалась лежащей на диване, не в состоянии двинуться, связанная по рукам и ногам. Тило, затаив дыхание, смотрел на эту картину. Последний штрих – черная бархатная повязка на ее глаза. Легкий протестующий вздох – но ничего больше.

- Хочешь подойти и посмотреть, как это делается? - негромко произнес Юрки.

Как завороженный, Тило поднялся и на подгибающих ногах подошел к кровати. Мягкая веревка в руках Юрки.

- Очень просто, - голос гипнотизирует, внутри все сладко сжимается. Невозможно оторвать взгляд от полуоткрытых губ Анне и посмотреть на Юрки.

- Складываешь одну петлю, - опытные пальцы начинают свою работу, - Потом вот так... – петля охватила руку Тило. Он не сопротивлялся.

- И вот так... потянуть, - теперь он уже и не мог сопротивляться. Руки сведены за спиной, веревка огибает его, одна за другой петли затягиваются. Все острее ощущение беспомощности. Он не понял, как оказался лежащим навзничь на кровати, недалеко от Анне. Чужие руки беззастенчиво трогают его тело. Он - в полной власти этого человека, что может быть более диким? Как и ОНА, они вместе; он никогда в жизни не был в ситуациях, грозящих ему подобным унижением и наслаждением...

Губы Анне вздрогнули, но она не издала ни звука, лишь прерывисто, возбужденно дышала. Это было последнее, что видел Тило, прежде чем на его глаза легла такая же, как у девушки, непроницаемая повязка.

Тогда проснулся настоящий страх. Тило дернулся, один раз, другой – теперь уже по настоящему, со всей силы. Он услышал довольный вздох финна.

- Да, - чужое дыхание на губах, - Да, это то, о чем ты думаешь.

- Юрки, - раздался слабый, умоляющий голос Анне.

- Чшш, помолчи пока, - велел мужчина, оборачиваясь к ней, - Я скоро займусь и тобой.

- А ты, - продолжал он, все ближе наклоняясь к Тило, - На первый раз я буду к тебе снисходителен, - жесткий, грубый поцелуй. Зубы впились в губы Тило, и он выгнулся, но промолчал. Во рту появился привкус крови.

- Сладко. Я не трону твою честь, - Юрки усмехнулся, - Но я собираюсь попробовать на вкус все.



...Стоны и крики наслаждения Анне. Повязка на глаза Тило была мокрой от слез, на губах – пятна крови. Он так и не вырвался. Веревка только сильнее стягивала кисти рук, да теперь уже и бесполезно было вырываться. Но ее крики были непереносимы, и он был рад черной повязке, он не хотел это видеть. Когда, спустя, казалось, долгие часы, Юрки развязал узлы, Тило беспомощно сполз с кровати и судорожно вцепился пальцами в свою одежду. Оглянулся, вздрогнул, и снова закрыл глаза...





***



Проснувшись в своей постели гораздо позже, чем рассчитывал, Тило с трудом приподнял голову. Он посмотрел на левую руку, чтобы узнать время, но часов на месте не оказалось. Вместо них тонкие запястья украшали темнеющие синяки и ссадины. Фил, который, видимо, тоже проснулся недавно, сидел на кровати и смотрел на Тило с изумлением и страхом.

- Что с тобой? – спросил звукоинженер подозрительно.

- Ничего, - пробормотал Тило, еще не до конца понимая испуг приятеля. Движение губами причинило острую боль, и во рту опять почувствовал привкус крови. Он с трудом встал, закутавшись в простыню, добрел до ванной и заглянул в зеркало.

- Что ты с собой делал? Или... Черт возьми, - выругался Фил, - Дело твое, я не о чем не спрашивал.

"За что тебе спасибо", - хотел сказать Тило, но передумал. Закрывшись на замок, он медленно смыл с лица засохшую и свежую кровь, осмотрел ссадины и несколько следов от зубов... Могло быть и хуже. Он закрыл глаза и снова вспомнил все, что происходило накануне. Ноги подогнулись, и Тило сполз на пол.

Минут через пятнадцать Фил постучал в дверь:

- Эй! Долго ты еще?...

- Скоро, - хрипло отозвался Тило.

Он чуть приподнялся и, протянув руку, повернул кран. Долго сидел под падающими струями, бессильно облокачиваясь на бортик ванны. Вода лилась прямо на голову, стекала по лицу, исчезала... Фил этим утром в душ так и не попал. Тило выполз в последний момент, когда приятель уже ушел; оделся, не обращая внимание на капающую с волос воду, сбросил, не глядя, вещи с тумбочки в сумку и покинул номер.





***



Юрки смотрел на него спокойно, даже приветливо, будто ничего особенного не случалось, будто все идет, как должно. Анне сочувственно погладила его влажные волосы, поднесла его руку к свои губам и легонько коснулась следов веревки. Ее запястья не пострадали – они были защищены браслетами.

Пальцы Тило вздрогнули и Анне успокаивающе их сжала. Он, сделав над собой усилие, отнял руку и натолкнулся на спокойный, понимающий взгляд Юрки. "Все хорошо", - говорили его глаза. И Тило поверил...



...Неуловимо изменилась и атмосфера в обеих музыкальных командах. Автобус больше не был незримо разделен на две части; холодность между участниками групп рассеивалась. Мало кто эту ситуацию осознавал; все сложилось само собой. Лидер был установлен. Большинство музыкантов, на вопрос, в чем причина, ответить бы не смогли: "Привыкли друг к другу". Конфликт, назревавший вокруг клавишницы Two Witches, странным образом угас, и мало кого всерьез интересовал путь к перемирию. Финны пожимали плечами: уж кто-кто, а Юрки всегда умел повернуть ситуацию так, как нужно ему. Немцы вообще не обратили внимания на перемены в лидере группы – а разве что-то было?

Тило замкнулся в себе еще больше, чем с ним бывало прежде. Он почти всегда молчал, и если ему приходилось вступать в разговор, говорил очень тихо и хрипло. Только на выступлениях его голос звучал как прежде, то ровно и отрешенно, то срываясь на высокий крик с нотками истерики, которые иногда почти пугали Анне. Ей казалось, что такого раньше не было...



Тило избегал общения с Анне и Юрки на людях. Но он чувствовал каждый взгляд, брошенный ею или им в его сторону. Он быстро научился говорить глазами, так, как они между собой, и в этом общении не нужно было подбирать слова на чужом языке. Рядом с этими двумя людьми он чувствовал себя, будто в шаге от бушующего огня. Присутствие Юрки давало ощущение защиты и странное волнение. Анне вызывала в нем нежность и горечь; все его чувства - будто обжигающий, сладко-горький мед...



Иногда поднималась глухая ярость – Тило думал о том, что если Юрки будет продолжать при посторонних отпускать шутки о его жестах, прическе или женственной внешности, он не выдержит и сорвется... Но Юрки на публике держался почти нейтрально. Только когда они были одни, он мог прижать Тило к стене и долго, властно целовать, удерживая его руки, не давая перехватить инициативу, до тех пор пока молодой музыкант не начинал дрожать и задыхаться. После этого оставались страсть, стыд и нереализованное желание, и Тило отчаянно смотрел в спину удаляющемуся Юрки, не в силах ни забыть о нем, ни попросить его вернуться.



В тех редких случаях, когда ему удавалось остаться наедине с Анне и нежно прильнуть к ее губам, его не оставляло ощущение неправильности происходящего. Оно было сильнее даже, чем тогда, когда Анне казалась недоступной, всецело принадлежащей другому. Что-то удерживало его от того, чтобы, сняв лишнюю комнату в отеле, запереться вдвоем с нею и забыть обо всем на свете. Непонятная стена внутри – он не чувствовал что готов к этому сейчас, и еще менее готова была она. В ее глазах читалась мольба: "Обещай мне, что все будет хорошо... Что все будет. Мне надо собраться с силами, чтобы сделать решительный шаг. Позволь мне не думать о будущем сейчас...".

И Тило сам с облегчением закрывал глаза, и разрешал своим мыслям остаться здесь и сейчас, в настоящем, где не надо было ни о чем волноваться, где все за них обоих решал Юрки.



Пока... Не долго. Тило не собирался позволить этому продолжаться долго. Он справится с самим собой, а потом справится с Юрки. Вернее, оставит... бороться с ним за что либо - бессмысленно и невозможно. Он просто уйдет, держа за руку Анне. Он сможет. И что их удержит? Ничего. Когда путешествие закончится, и день снова станет временем для жизни, а ночь – временем для отдыха, каждый вернется к себе домой, а они поедут в маленький швейцарский городок, где их никто не знает, где можно делать все, что угодно. Прошлое забудется, как дурной сон. Нервы придут в порядок, и им не нужно будет никого и ничего, кроме их двоих... И, может быть, они купят уютный дом недалеко от леса, там, где из окна видны заснеженные вершины гор и ветер доносит запах эдельвейсов. И будут писать музыку, в которой больше красоты, чем печали – разве можно страдать, если твоя любовь рядом, какие бы удары не нанесла судьба?..



Мир безоблачных грез согрел Тило, заставил на миг улыбнуться, потом потускнел и исчез... Вольф возвращался в настоящее, забывая даже пожалеть об утерянной картинке. Перед ним – чужие лица, цвета, огни, звуки... Глаза болят от вечного недосыпания, голова гудит после выпитого накануне. И не может быть иной реальности – он сам создал то, что его окружает, и ничего другого он не заслуживает.

@темы: CROSSOVER, ROMANCE, Two Witches, Lacrimosa, R

---

Готика

[jarvi-alt]

Здравствуйте. Позвольте выложить здесь несколько своих рассказов, написанных в разное время, посвященных, почти все, гр. Лакримоза. Некоторые выкладывались раньше на сайте fanfic.ru, но после его "обвала" нигде больше не лежат. Думаю, им найдется место здесь =)

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Jyrki Witch
3. Рейтинг - R
4. Жанр - Romance
5. Комментарий - Ряд совместных концертов Two Witches и Lacrimosa, первая встреча Тило и Анне. Непростые отношения между Анне и ее возлюбленным, лидером Two Witches – Юрки. Попытка Тило увести за собой Анне. Попытка Юрки удержать Анне и подчинить Тило.
6. Предупреждение - het, bdsm
7. Дисклеймер - в основном выдумка.



Готика


***
В Хельсинки стоял мороз; ветер, дующий с залива, и сухие острые снежинки, носящиеся в воздухе, делали пребывание на улице почти невыносимым. Группка людей, кутаясь в куртки и негромко ругаясь по-немецки, почти бегом преодолевала пару кварталов, отделяющие гостиницу от неприметного андеграунд-клуба. Клуб можно было не заметить, если не знать о его существовании, но вместе с немцами был финн – единственный, кто не дрожал, не сжимал воротник у шеи и не силился натянуть шапку так, чтобы скрыть все лицо. Он уверенно шел впереди, показывая дорогу, и остановился возле крутой лестницы, ведущей в полуподвальное помещение. Где-то в глубине слышалась музыка. Один из иностранцев торопливо огляделся – улица была пуста.

- Черт возьми, они еще не подвезли инструменты. Нам не останется времени на настройку! – возмущенно воскликнул он по-немецки.

- Успокойся, Фил, - пробормотал другой, пытаясь чуть приподнять рукав и добраться до часов, - У нас еще почти час, успеешь.

- В незнакомых клубах всегда возникают мелкие неполадки и случайности...

- Ну, ну, пойдемте уже внутрь! - перебил его третий, дрожа от холода.



Они, наконец, оказались в тепле. Музыка слышалась гораздо отчетливее, стоял сильный запах сигарет. Парень, смотревший на часы, снял шапку. Он носил вполне типичную для "готов" прическу – волосы по бокам головы сбриты, остальные, длинные, черные, забраны в хвост и перетянуты розовой лентой.

"Готика" как музыкально-идейное направление к началу девяностых уже сложилась, и даже в маленькой северной Финляндии было довольно много молодых людей, носящих экстравагантные черные одежды и серебро. В Финляндии начинался совместный европейский тур двух готик-команд: швейцарской Lacrimosa и финской Two Witches. Группы, несмотря на относительную (в узких кругах) известность обеих, до этого не пересекались и даже не знали о существовании друг друга. Познакомиться им предстояло на первом клубном выступлении, к началу которого музыканты Лакримозы здорово опоздали, завозившись с аппаратурой и инструментами.



Инструменты эти подвезли вскоре после их прихода, и Филипп Элиот, звукоинженер и по совместительству клавишник, остался приводить все в порядок, а Тило Вольф, на самом деле единственный член группы (музыканты были приглашенными, кроме Фила Элиота, его давнего приятеля, помогавшего Тило делать первые записи) направился в главный зал.

Полутемное помещение было заполнено людьми, особенно много народа толпилось у сцены. На краю возвышался бледный человек с горящими темными глазами, одетый в синюю шелковую рубашку с пышным воротником и черный камзол. На голове у него был цилиндр, в руках – микрофон. Он что-то пел бархатно-низким голосом; на английском, но слов было не разобрать. Он был похож на вампира из книг Анны Райс: холодный, уверенный себе, по-своему обаятельный, но всегда жестокий.

На заднем плане извивались две девушки в потрясающе открытых нарядах из черной кожи и бархата – они делили между собой клавиши и бэк-вокал. Два гитариста, яростный барабанщик... в целом группа удивляла если не какой-то особой музыкой, то гипнотическим внешним видом и поведением – точно.

Песня закончилась, вокалист поклонился. "Юрки! Юрки!" – восторженно завизжали девочки в первых рядах, протягивая к сцене тонкие ручки со множеством браслетов, колечек и ремешков.

Образ вампира действительно шел этому человеку. Юрки в нем выглядел стильно и убедительно, чего нельзя было сказать о половине зрителей, пытающихся копировать подобный имидж. Одним взмахом рук он заставил людей замолчать и проговорил что-то по-фински. Следующую песню он пел вместе с девушкой – той, что стояла за клавишами справа. Завороженный ее голосом, Тило не отводил глаз от сцены, не замечая ничего вокруг. Когда музыка стихла вновь, чья-то рука легонько похлопала его по плечу. За спиной стоял его гитарист, Себастьян.

- Пойдем, они скоро заканчивают, и дальше наш выход, - сообщил он Тило.

- Сейчас, - кивнул тот, - Погоди, я хочу еще на них посмотреть. Это же те самые Two Witches.

- Ничего ведьмочки, - Себастьян прищурился, - Но музыка на мой взгляд слабовата, хотя этот парень... Очень даже.

Тило бросил на него вопросительный взгляд.

- Яркий он, я хотел сказать! Держит себя хорошо!

Оба фыркнули.

- Я тоже хочу еще на ведьмочек посмотреть. Мне нравится вон та, в красных чулках. Ты посмотри, какие каблуки!

- Вторая интереснее, - ответил Тило.

- Низковата. И на лицо левая посимпатичнее будет.

- Да ладно.

Себастьян присмотрелся.

- Хотя... правду говорят, что все финки страшные.

Ребятам показалось, что стоящая неподалеку девица возмущенно повернулась к ним, и вроде бы собиралась что-то сказать, но тут началась новая песня, и все внимание зрителей снова было приковано к вокалисту.





***



Оказываясь на сцене, Тило переносился в какое-то совершенно другое, странное состояние. Реальность тускнела, почти исчезала, живыми оставались только его чувства. Эмоции, воспоминания, фантазии; он переносился в их мир и его взгляд становился чужим, отрешенным – взгляд человека, видящего нечто, доступное лишь ему одному.

Непонимание много для него значило. Он видел его и в глазах окружающих, и в своих собственных; старое, потускневшее зеркало в прихожей дома его родителей навсегда застряло в его памяти. Как бы ему ни хотелось стереть воспоминание об этом темном зеркале, в котором он рассматривал себя много лет подряд, и о многих других вещах, мучающих его в кошмарных снах, это было не в его власти.

Он помнил жалость, сочувствие, но не помнил понимания. А теперь все эти люди – знакомые, незнакомые, бывшие друзья – все кто смотрели на него и слушали его, пытались его понять, залезть в душу с тем же упорством, с каким прежде не хотели его знать. Его голос был услышан, но Тило не почувствовал облегчения. Он кричал о своем страхе снова и снова - казалось, что так он сможет справиться с ним. Но страх его не оставлял. Отступая на время, вскоре он возвращался, принимая новые, все более мучительные формы. Страх смерти. Страх людей. Страх будущего. Страх жизни. Страх перед самим собой, и теми темными глубинами его души, которыми он никогда не сможет управлять.

Теперь его ХОТЕЛИ понять. К нему подходили и говорили: "Потрясающие стихи. Я тронут до глубины души. Я не подозревал, что ты чувствуешь ТАК". Ему говорили: "Тило, я восхищаюсь тобой. Для тебя я готова на все. Быть может, со мной ты сможешь забыть о той, что причинила тебе столько боли". Когда он закрывал глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать их, они насильно отнимали его руки и спрашивали: "Что с тобой? что происходит? Расскажи, объясни". Он не мог бы объяснить этого даже самому себе. Это снова был страх – он боялся думать о том, что происходит с ним. Он прятался ото всех, а на следующий день снова улыбался – как будто ничего не случилось, как будто все идет так, как должно идти.



***

...Она подошла к нему сама, когда он, уставший и взволнованный после своего выступления, сдернул с волос розовую ленту, швырнул ее на диван и спрятал мокрое лицо в полотенце. А когда он убрал полотенце, перед ним стояла девушка из Two Witches и мило, чуть застенчиво улыбалась. В добрых глазах светились восхищение.

- Мы смотрели, как вы поете, - негромко сказала она, - Для нас большая честь выступать с вами на одной сцене.



Потом была шумная вечеринка в честь знакомства и предстоящего совместного турне. Вокалист Two Witches учтиво поклонился.

- Jyrki, – произнес он так забавно по-фински, (Тило это "у" правильно выговорить просто не мог), - Jyrki Witch.



Необычайно сильное рукопожатие и глубокий взгляд черных глаз врезались в память надолго. Когда он целовал клавишницу, было ясно: эти двое – пара, и легкая, робкая мысль, порхавшая в голове Тило с тех пор, как он впервые увидел эту девушку, стала тускнеть. "Мое", - говорило каждое движение его рук на ее обнаженных плечах. Она не отвечала, ее глаза были закрыты – будто соглашалась – "твое".



Дальше все потонуло в алкогольной дымке. Юрки, с ледяным спокойствием сжимающий пальцы Анне так, что она кривится от боли; Себастьян, посылающий улыбки "ведьмочке" в красных чулках; две незнакомые девушки, увлеченно целующиеся за столиком; Фил с бокалом хохочущий за его спиной. Дешевое красное вино стекает с уголка чьих-то накрашенных губ – очередной "вампир", затянутый в черную кожу.

Тило сжал руками голову – он был в том состоянии опьянения, когда подавленная до того тоска вырывается из-под контроля разума и увеличивается во много раз. Выпито слишком мало, чтобы сойти с ума и дать ей выход в крике, шокирующих поступках или просто уснуть где придется. И слишком много, что уметь сдержать, успокоить самого себя, вытеснить дурные мысли положительными.

- Еще крепленого, - пробормотал Тило, стуча ногтями по стойке. Бармен равнодушно наполнил бокал. Тило поднял его, понюхал и с отвращением поставил обратно. Он уже понял, что не сможет выпить больше ни глотка этого пойла. Сидящий рядом тип что-то сочувственно прохрипел на финском.

- Чего тебе надо? – буркнул Тило по-английски, резко поворачиваясь к нему. Но пьяные финны настолько же бестактны, насколько сдержаны финны трезвые.

- Я видел твое выступление, - скрипел собеседник на ломаном английском, - Вот это вот все, - он сделал неопределенный пасс руками, - Это все круто, супер, да.

Тило презрительно улыбнулся – самому себе, не финну, но тот истолковал его гримасу по своему.

- Не нааадо кривиться, зиг хайль, майн либер, шпрехен...

Тило отвернулся.

- Они вввсе врут, эти русские, - продолжал приставать финн, - Что мы были заодно с фашистами. Нет, это вы развязали войну, витту-перкеле, швайне... Мы боролись за свою независимость.

- Остынь, придурок, - вмешался Фил, видя, что Тило уже закипает и в равной мере готов как молча уйти, так и начать орать в ответ пьяному.



Он оттащил Вольфа в угол и попытался усадить за стол.

- Оставь меня, не трогай, - прорычал тот.

- Садись давай, не психуй. Принести тебе еще вина?

- Виски.

- Здесь не продают виски.

- Проклятая страна!

- Да ладно, ребенок, все равно тебе виски еще не положено.

- Мне уже полгода как можно пить виски, - буркнул Тило.

- Хорошо, я куплю тебе завтра бутылку... хоть топись в ней... А сейчас выше нос.



...Анне украдкой следила за ними, пока Юрки отвлекся на разговор со знакомыми. Издалека Тило был похож на обиженную девушку. В том, как Фил пытается его отвлечь, было что-то очень трогательное. То и дело Тило отбрасывал с лица прядь волос – жест, на который она обратила внимание еще во время выступления Лакримозы, и который заставил ее в очередной раз улыбнуться – он выглядел совсем не по-мужски.

Вечеринка заканчивалась. Себастьян с сожалением провожал взглядом Нáуку – ее увел под руку парень по имени Тоби. После пары бокалов вина девушка в красных чулках казалась гитаристу феей. Увы, она оказалась безнадежно занята. Фил с трудом вытащил засыпающего Тило из-за столика и заставил идти на выход. Юрки подал руку Анне – зал пустел.



***





- А сам ты понимаешь, насколько талантлив?

Тило смущенно улыбнулся.

- Я понимаю, что мне дано это, - ответил он задумчиво, - Но разве можно сказать "насколько"? Любой талант – это потенциальная возможность развиваться.



От нее веяло грустью и лаской. "Анне", - повторял про себя Тило ее имя, - "Насколько мелодичнее это скандинавское Анне обычного Анна". Маленький бар в Хельсинки: ее здесь знали; когда они только вошли, официант что-то приветливо пролопотал на финском и с интересом покосился на Тило.

Он с досадой отбросил с лица надоедливую прядь волос. Анне лукаво улыбнулась. Улыбка осветила ее обычно неэмоциональное лицо как лучик солнца. Потом она достала из лежащей на столе коробочки тонкую сигарету, и Тило поднес к ее губам зажигалку. Огонек вспыхнул и отразился в ее серо-голубых, стального цвета глазах.

Она затянулась, выпустила тонкой струйкой дым и передала сигарету Тило.

- Я возьму еще выпить, – сказала она прежде чем Вольф успел остановить ее.



- Девушки в Финляндии любят демонстрировать свою самостоятельность, - усмехнулась она, возвращаясь с двумя кружками.

- Разве это необходимо?

- Нет. Им просто это нравится.

- А тебе?

- Мне сейчас просто хочется поухаживать за тобой.

Она с удовольствием наблюдала за ним; за движениями его длинных пальцев с ногтями, покрытыми черным лаком; за тем, как он плавно подносит к бледным губам тонкую женскую сигарету и затягивается, чуть прикрыв глаза.

- Мне нравится чувствовать себя слабой, - еле слышно произнесла Анне.

- Мне бы понравилось оберегать тебя, - тихий шепот в ответ. Его изящная ладонь легла на руку девушки и чуть сжала ее.

Анне с сомнением покачала головой, отняла руку и еще раз печально улыбнулась.

- Мне сначала казалось, что ты гей, - сказала она полушутя.

- Я?.. – Тило несколько растерялся, - Нет, я вовсе не гей.

Улыбка девушки стала шире.

- Я думала, что вы с Филом – пара.

- С Филом? – здесь Тило не удержался от веселого смеха, таинственно блеснул глазами и спросил:

- Нет. А я сильно похож на гея?

- Только они, как правило, двигаются так плавно, говорят так вежливо и одеваются так стильно. Мне очень нравятся такие люди.

- Из правил всегда есть исключения.

- Одно из них – передо мной?..

- Да. Кажется, я исключение из всех правил.

- Гордишься собой?

- Нет. Не знаю. Я не стараюсь изображать кого-то, кем я не являюсь. Поэтому я – это я, и на других я не похож.

- Ты не любишь других людей.

- Люблю, но... на расстоянии.

Снова смех.

- Анне.

- Да?

- Перед таким обычно говорят: прости меня за этот бестактный вопрос...

- Я слушаю.

- Что у вас с Юрки?...

Анне помрачнела. Тило опустил голову.

- У нас с Юрки, - произнесла Анне негромко, - Давняя, запутанная история. Никто уже не может сказать, с чего все начиналось и как закончится.



***



Фил загонял в синтезатор последние сэмплы. Тило настаивал на том, что каждый концерт должен отличаться от предыдущих, и перед каждым новым выступлением в программу вносились незначительные изменения. В углу Себастьян одновременно настраивал гитару и кокетничал с Наташей. Сам Тило впервые с сомнением рассматривал короткую черную шубку с пышным ворсом.

- Выкинуть ее, что ли? – пробормотал он себе под нос.

- Мм? – переспросил Фил.

- Тут кое-кто сказал, что я голубой и что мы с тобой – пара, - подмигнул Тило.

- Неужели, - заулыбался Фил, - Это что, намек? Если да, то извини... В другое время я бы еще подумал над твоим предложением. Но с тех пор как я увидел Её, все мысли у меня только о Ней...

- Кого это, её? – поинтересовался Тило, проигнорировав шутку.

- Анне, - задумчиво проговорил Филипп.

- Вот как, - холодно сказал Тило, - Подругу Юрки?

- И не надо так подчеркивать, что она принадлежит этому черту, я и сам прекрасно вижу, - буркнул Фил, - И держит он ее крепко, как и всех своих, и девчонок, и парней.

Тило удивленно поднял бровь.

- Да я не про то, - отмахнулся Фил, - Ты разве сам не заметил как они все перед ним дрожат?

- Да, личность он сильная, - с наигранным равнодушием сказал Тило.

- Думаю, вы бы с ним нашли общий язык.

- Почему?

- Ну, ты тоже личность сильная, - улыбнулся Фил, - Эй, мне показалось, или ты его избегаешь?

Вольф пожал плечами.

- Мне не нравится этот человек.

- Нам с ним еще месяц путешествовать.

- Наплевать.

- Хм? Кстати, они приглашали нас "в последний раз бухнуть по-фински". Собираешься?..

- Посмотрим...

- Там будут все местные готы...

- Посмотрим.





***



Готика. Этот стиль жизни объединял всех людей, собирающихся на концерты: и музыкантов, и зрителей. Не понятные и не понятые, бездельники и творческие люди, молодежь и взрослые. Каждый искал в жизни место, где могло бы отдохнуть его сердце.



- Когда ты снял темные очки и я увидела твои глаза, что-то внутри меня вздрогнуло, - говорила Анне сбивчиво, склонив голову, так, что ее слова мог слышать только Тило, - И мне хотелось расплакаться.

- Когда я услышал твой голос, то понял, что именно его искал с самого начала... Именно такой, каким он должен был быть в идеале.

Выпито было совсем немного, но он говорил так свободно, как будто всегда знал, что встретит ее и произнесет эти слова.

- ...Меня сковывает страх.

Над столиком поднималась плотная пелена табачного дыма, казалось, что в нем тонут даже слова и звон бокалов.

- ...И я понимаю, что только осознание смерти, ее присутствия рядом с тобой постоянно, способно помочь осознать истинную ценность этой жизни.

Дымовая завеса приподнялась – прямо на Тило смотрела пара внимательных черных глаз.

- Не просто осознание, а познание. Близкое знакомство, если угодно, - сказал Юрки, с холодным любопытством разглядывая лицо Тило. Пальцы, украшенные тяжелыми перстнями, сложилась домиком. Тило не смог удержаться и на секунду отвел глаза. Потом усилием воли заставил себя снова посмотреть на лидера Two Witches, но тот уже, кажется, утратил к нему интерес. Он поглядел на Анне, потом встал, жестом поманив ее за собой. Анне послушно последовала за ним. Юрки пропустил палец в колечко на кожаном ремешке, украшавшем шею девушки, и увлек прочь.

Они вернулись минут через 20. Анне села вдалеке от Тило, и больше не заговорила с ним. Швейцарец замкнулся в себе, и остаток вечера просидел, хмуро глядя то в стакан, то на собственные ногти.

Только часам к трем, когда все стали расходиться, ему удалось поймать взгляд девушки, и одними глазами спросить – тебе нужна помощь? Но Анне была пьяна. То ли она не видела его знаков, то ли не поняла их смысла; ее лицо ничего не отразило.





***



На следующий день, к обеду, музыканты, наконец, покинули Хельсинки. Это была странная поездка. Участники обеих групп разместились в разных концах автобуса вели себя по отношению друг к другу подчеркнуто холодно. Помощники и организаторы – посередине, они оживленно разговаривали, пили пиво и негромко смеялись.

Тило смотрел в окно, стараясь не обращать внимания на болтовню Фила. Инженер не уставал удивляться тому, как Юрки всех вокруг себя строит – ему потребовалось один раз серьезно поговорить с шумящей "серединной" компанией, чтобы визг и крики в автобусе стихли. Финны вняли его просьбе сразу, вслед за ними понизили голоса и немецкие коллеги.

Филипп то и дело повторял имя Анне, под конец Тило стало казаться, что клавишник намеренно издевается над ним, и, зная о его неравнодушном отношении к девушке, подчеркивает что ни у кого из них шансов нет.

- Фил, заткнись, - Тило наконец не выдержал. Для его друга эти слова, похоже, прозвучали совсем неожиданно.

- Что? – переспросил он, - Чего это ты?

- Я не понимаю, почему вы все так вцепились в этого человека. Черт возьми, по-твоему, он заслуживает столько внимания?!

- Э... Я сейчас говорю в основном про Анне! Это тебе Юрки не дает покоя... Потому что...

- Почему?!

- Потому что ты ЕЙ тоже нравишься, придурок.

Тило даже слегка покраснел, на что Фил снисходительно фыркнул и пересел в другое кресло. Тило привстал, поглядел на затылок Юрки и на Анне, спящую у него на плече, и расстроено сжал кулаки. Путешествие собирается быть не из приятных...



...А потом все резко перевернулось. Выступления, вечеринки, и атмосфера безумия, которая пьянит хуже вина. Солнечный свет исчез. Окна в автобусе были зашторены: днем музыканты спали; ночи были не для сна - они наполнились темной музыкой, романтикой и приключениями в незнакомых городах... Безудержная свобода, иной мир – маскарад, который чем дальше, тем больше казался реальной жизнью; а свет – всего лишь сном.

И здесь пути Юрки и Тило не пересекались. Каждый был сам по себе, каждый блестел по-своему. Вольф не часто видел лидера Two Witches. Иногда он сталкивался с ним, выбираясь поутру из своего номера в гостинице после пары часов сна... По Юрки никогда нельзя было сказать, был ли он пьян или спал ли он ночью. Глубокие, затененные глаза с ледяными искорками в глубине были непроницаемы. Его выдавала Анне: если она страдала от похмелья или усталости, это было видно сразу, а они с Юрки почти не расставались – вокалист не отпускал ее ни на шаг...



Тило безнадежно ловил на себе ее взгляды. Единственное что ему хотелось спросить у нее – "Почему? Почему ты с ним? Ты не заслуживаешь такого", но задать эти вопросы женщине, с которой он знаком две недели, было невозможно. Он знал, что Анне и Юрки вместе уже много лет. Она не сможет дать простой ответ – почему? – даже если захочет.

Между ней и Юрки – и близость, и холод; тонкая ледяная стена. А она не может жить без тепла. Горечь теплых слез для нее лучше, чем лед одиночества. И Тило чувствовал ее боль, как свою, он уже понимал, что притворство – не выход. Чувство не проходило, оно становилось только сильнее, и чем дальше, тем явственней он ощущал ее отклик.



***



Первый поцелуй был таким робким, как будто он действительно был первым. Тило украл ее у Юрки, которого, она, как обычно, сопровождала на вечеринке в Бонне. Тихая ночь середины октября, долгий разговор, рука в руке, легкое прикосновение губ и ничего больше. Тило знал, что это начало чего-то нового, он сам еще не мог понять, чего именно. Не просто романа, пусть даже самого красивого, пусть даже чем-то опасного (мысли о Юрки упорно не покидали его). Все, что происходило, казалось неправильным, Тило пытался разглядеть эти подводные камни - но безуспешно.



Они возвращались в гостиницу под утро. Тило спешил, автобус должен был скоро уходить. Анне же еле шла. Ее ноги подгибались, пальцы похолодели, и в один момент Тило даже хотел поднять ее на руки, но она настойчиво высвободилась.

- Что, что с тобой? – тревожно спрашивал Тило, всматриваясь в ее побледневшее лицо.

- Все рушится, - прошептала она беспомощно, избегая его прямого взгляда, - Я... Я...

- Я с тобой, - он обнял ее.

- Mä rakastan sua… - еле слышные слова, это звучит знакомо, но где Тило уже слышал их? – Но его тоже... – продолжала Анне уже по-английски, - Вас обоих...



- Доброе утро.

Автобус уже стоял перед отелем, музыканты укладывали вещи в багажное отделение.

- Я взял твою сумку, - Юрки был абсолютно невозмутим. Анне всхлипнула, - И твою тоже, - Юрки перевел взгляд на Тило, кивнул, принял из его объятий почти лишившуюся чувств Анне и помог ей подняться в автобус...



***



Дальняя дорога и бесконечная вереница мыслей. Германия – почти его родина. Здесь говорят на его языке, здесь он родился, здесь у него много знакомых и здесь прошло его первое в жизни выступление - всего несколько месяцев назад. Тило еще не успел привыкнуть к сцене, ему было смешно: как он решился на это? Изменил ли его успех, или изменения пришли с возрастом?..

Автобус мерно покачивало. Все, как обычно, спали, кое-кто смотрел в окно. Тило спать больше не хотелось. Он привстал, посмотрел вперед. Черные, спутанные волосы Анне: она сидела, чуть повернув голову, и луч тусклого света, пробившийся сквозь задернутые занавески, падал на ее профиль.

Тило встал, подошел к ней, присел на корточки рядом. Она вздрогнула. Он обхватил ее руки, поцеловал тонкие пальцы, унизанные серебряными кольцами; потом встал и потянул ее за собой. Анне не сопротивлялась. Равнодушный взгляд Юрки из-под ресниц... Глаза снова закрылись, а Анне даже не обернулась к нему. Тило видел; он только сильнее сжал ее руки, и увлек за собой в заднюю часть автобуса. Усадил возле окна, обнял одной рукой, удивляясь, почему так сильно стучит его сердце.

- Не отпускай меня, - прошептала Анне, - Я не хочу больше... Я так устала.



***



Каждый раз, когда она уходит прочь, Юрки провожает ее спокойным взглядом, потому что знает – она вернется. И она возвращается, приходит назад – потому что чувствует его любовь, искаженную, странную...

Что бы ни было между ними, оно не было вечным, и оба давно это понимали. Ее глаза перестали видеть яркие цвета, мечты потускнели. Она погружалась в сон. Она уже не сможет сбежать. Но она может ухватиться за спасительную руку, если Тило протянет ее сейчас.



Решение должен принять он, прежде всего для самого себя. Теплое чувство в его груди не очень было похоже на любовь, ту, которая впервые пришла к нему четыре года назад. Воспоминания похожи на бесконечно глубокий колодец, на дне которого пытаешься разглядеть звезды. Голова кружится, и "если долго смотреть в бездну... " Тило помотал головой. Воспоминания уже легли на полку в его голове. Не нужно больше трогать их, пусть пылятся. Может быть, когда-нибудь потом... Но не сейчас. Он был уверен, что чувство, которое грело его при одном упоминании имени Анне, нельзя сравнивать ни с чем, что было в его прошлом. Это – нечто новое.



...Вечером, когда уставшие за день в дороге музыканты разместились в гостинице в Лейпциге, он нашел Юрки в баре. В белой рубашке с кружевами, элегантный и ухоженный, как и всегда, финн стоял возле барной стойки, неторопливо потягивая ядовито-зеленый напиток. Посетители заинтересованно поглядывали на него. Тило привлек к себе еще больше любопытных взглядов, несмотря на то, что его внешний вид был относительно спокойным, а рассыпанные по плечам волосы несколько скрывали "панк-прическу".



Решиться на этот разговор было не просто. По правде говоря, Тило предпочел бы дождаться, когда сам Юрки решит расставить точки над i. Но в свои 21 год Тило еще не набрался наглости для того, чтобы открыто продолжать ухаживать за женщиной, принадлежащей другому. Особенно на глазах у этого самого другого, который старше Тило лет на 6, один взгляд которого заставляет против воли отвести глаза, а пара брошенных слов способны вызвать дрожь в коленях.



Юрки заметил его и улыбнулся, оценив смелость шага.

- Еще абсент, - тихий бархатный голос заставил бармена торопливо сунуть посетителю заказанный коктейль и приняться за приготовление зеленого яда.

- Если ты не возражаешь, мы перейдем вон за тот затененный столик, - продолжал Юрки на безукоризненном английском. Тило кивнул. Финн взял оба стакана и плавно прошествовал через полутемный зал.

Они сели. Девушка - официантка поставила на столик пепельницу, зажгла широкую плоскую свечу в чашечке и положила рядом меню, на которое Юрки не обратил ни малейшего внимания. Тило глотнул обжигающий напиток, пытаясь решить, с чего начать; Юрки лениво ждал.

- Ты видишь, что между мной и Анне возникло понимание, - сказал Вольф наконец.

- Конечно, вижу, - спокойно ответил финн.

- Анне – твоя девушка.

- Именно так. Целиком и полностью моя девушка.

- Нет. Больше нет. Когда тур окончится, я предложу Анне войти в состав Лакримозы.

- И?..

- И она согласится.

Юрки усмехнулся, сверкнув взглядом из-за падающих на глаза волос.

- Ценю твою честность, мой мальчик. Но позволю себе усомниться в твоих словах.

- Будь у меня сомнения, этого разговора не было бы.

- Ты плохо знаешь Анне. Ты знаком с ней всего несколько дней; а я - уже больше шести лет. Я успел изучить ее привычки, ее слабые и сильные стороны, ее страхи и ее желания. Ты не сможешь дать ей то, что ей нужно. Она скоро поймет это сама. Если ей хочется немного погулять с тобой, то я готов закрыть на это глаза.

Тило стиснул пальцами стакан и упрямо сжал губы.

- Я даже понимаю ее выбор, ты действительно человечек интересный. И, что самое главное, искренний. Тебе кажется, что ты помогаешь ей. Увы, навряд ли она воспринимает твою помощь так серьезно, как ты себе воображаешь.

- Я не помогаю, - зашипел Тило, резко подавшись вперед, обвевая лицо Юрки своим дыханием, - Я встретил женщину, которую полюбил. И я собираюсь сделать все, чтобы быть рядом с ней.

Юрки смотрел на него расслабленно и даже как будто довольно. Тило поймал его ленивый взгляд на своих губах и с досадой откинулся на спинку стула.

- У меня нет оснований обманывать тебя, - пожал плечами Юрки, продолжая все так же развязно разглядывать Тило, - Анне слишком специфический человек. Она очаровывает своей мягкостью, но на самом деле обладает твердым, почти мужским характером. Ты пока не видел ни ее настоящей жесткости, ни всей возможной покорности.

- Я сказал тебе все, что хотел, - заявил Тило, явно собираясь встать и закончить разговор.

- Закрываешь глаза и уши? Не хочешь знать? По-моему, тебе лучше заранее изучить человека, которого хочешь пригласить в группу, - чуть насмешливо произнес Юрки.

Тило против воли остановился, так и не успев встать, снова придвинул к себе стакан и посмотрел прямо в глаза Юрки.

- Что же ты хочешь сказать мне?

- Ты не знаешь Анне, но я даже готов помочь тебе в этом. Показать тебе, что ей на самом деле нужно. Ты увидишь, и сам сможешь попробовать.

- Что ты имеешь в виду? – как ни старался Тило, голос выдал и его волнение, и страх. Юрки не мог не уловить этих интонаций, а, уловив, широко, призывно улыбнулся.

- Я приглашаю тебя в гости в наш номер. В любой удобный для тебя вечер, - с шутливой вежливостью добавил Юрки.

Тило вспыхнул.

- Меня это не интересует, - выдавил он наконец.

- Врешь. Просто боишься. Хотя я не настаиваю. А ты - подумай.

Тило возмущенно оттолкнул недопитый абсент и рванул прочь.



***





Он был уверен, что Анне оставит Юрки сразу после того, как между ним и лидером Two Witches состоится решающий разговор. Слова Юрки повергли Тило в смятение, но еще больше он терзался из-за того, что так и не увидел этим вечером девушку, так и не поговорил с ней. Она осталась в номере Юрки. Она продолжает делить с ним постель, и исполнять ЕГО желания (или он – ее?..), мысли об этом приводили Тило в бешенство. Он шагал по комнате из угла в угол, мешая спать Филу, с которым они по старой привычке селились в двухместных номерах, хотя разговаривать почти перестали.

Часы показывали полночь. Слишком поздно для того чтобы заявиться "в гости", особенно после "приглашения" – Тило совершенно не понимал, что происходит со всеми ними...



Он так и проворочался всю ночь, то и дело просыпался, вскакивал, учащенно дыша, потом снова ложился и продолжал видеть продолжение одного и того же жуткого, извращенного сна. Утром он чувствовал себя хуже, чем если бы не ложился вовсе.

Фил посмотрел на него с некоторой жалостью, потрогал лоб и посоветовал оставаться в кровати, пока не придет время ехать в клуб. Едва он ушел, Тило подскочил, натянул на себя одежду и отправился к Анне. Он остановился возле нужной двери, постоял, дважды занес руку, чтобы постучать... и что увидеть? Кутающуюся в халатик Анне и возлежащего на широкой кровати Юрки? Тило отчаянно выругался и медленно сполз по стене.

Что за бред он нес вчера? Видимо, Юрки над ним издевался. Спокойно наблюдал, как за играющим ребенком, а когда ребенок заигрался, так же спокойно отобрал игрушку и погрозил пальцем.



Тило вернулся к себе, проигнорировав завтрак, и упал на кровать. Ни обида, ни ревность не могли заставить его злиться на Анне. И еще сны... Он снова и снова вспоминал их, испытывая странное удовольствие, будто добровольно погружаясь в грязь. И больше не было страшно. Он закрыл глаза... и сон наступил, но этот сон был лишен сновидений.



***

Анне гладила руками его лоб.

- Пора вставать, - ласково прошептала она, целуя его в висок, - Выступление через два часа.

Тило открыл глаза и измученно улыбнулся.

- Наконец ты пришла...

- Да, да. Все в порядке. Я здесь, - рука легла на его щеку.

- Почему? Почему – сейчас? – Тило порывисто вскочил. Анне опустила голову.

- Я говорил с ним. Я сказал ему, что я тебя люблю. И я сказал, что мы вместе уедем в Швейцарию, и будем вместе петь, и мы никогда не расстанемся.

Анне смотрела на него расширенными глазами.

- Ты сказала "не отпускай меня". Я не отпущу, я не отдам тебя ему, он причиняет тебе только зло. Ты боишься его. Он всех держит в страхе. Все поступают так, как скажет он. Даже мои парни уже выполняют его указания. Но я не собираюсь идти у него на поводу. И ты не должна. Анне...

Девушка спрятала лицо в ладонях.

- Я не готова к этому, - пробормотала она слабо.

- Я должен был сказать ему.

- И он? Что он?..

- Ничего. Он не поверил.



***

Тило гримировался около часа. Он боялся опоздать в выходу, но, как оказалось, напрасно. Two Witches произвели впечатление, и зрители не спешили расставаться с ними. Ко всеобщему удовольствию, Юрки исполнил еще пару песен сверх обычной программы. Когда на сцене наконец появился Тило, приветственный гул звучал гораздо слабее, чем обычно. Впрочем, это было не важно. Тило искренне радовался успеху группы, в которой пела Анне; и ему самому удалось полностью подчинить себе зал после первой же песни.



Вечер был удачным для всех. Когда Тило, счастливый, не в силах сдержать улыбку, показался за кулисами, основной состав Two Witches был еще там. Странно, потому что после нескольких похожих друг на друга концертов группы не горели желанием наблюдать друг за другом из-за кулис или из зала; исключения составляли Анне и Тило. На этот раз девушки не было, зато Юрки встретил коллегу своей обычной загадочной полуулыбкой.



- Я не устаю тебе удивляться, - сказал он, тепло глядя на Тило. В ответ Вольф слегка поклонился и, сдерживая улыбку, собрался уйти.

- Ты умеешь смотреть, как развратная девчонка, - чуть насмешливо продолжал Юрки, - И, знаешь, тебе это идет.

Тило затормозил и уставился на Юрки. Его глаза так забавно распахнулись, что старший музыкант расхохотался.

- Это был комплимент, - сказал он вполне дружелюбно, - Хорошая фишка, и ты можешь чаще ее использовать, если захочешь.

Тило не нашелся что сказать, только зачем-то нацепил на нос темные очки, что еще больше повеселило Юрки.

- И эти твои движения, - вокалист изобразил руками "волну", - Киска. Еще бы чуть-чуть потренироваться. Но все равно смотреть интересно.

Тило продолжать глядеть на него непонимающе, потом фыркнул и почти побежал прочь. Кое-кто из тех, кто наблюдал эту сцену, прыснули от смеха.

ДАТА: декабрь 2005 г.

(продолжение следует)



Продолжение

Окончание

@темы: HET, CROSSOVER, ROMANCE, Two Witches, Lacrimosa, R, BDSM

---

слэш и его жертвы))

[Achenne]

1. Фандом - Das Ich, Deine Lakaien, Helium Vola
2. Пэйринг - Бруно Крамм/Штэфан Акерманн, Эрнст Хорн/Алекс Вельянов, Жоэль Фредериксен/Андреас Хиртрайтер
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - стеб
5. Комментарий - это все антислэшеры! я вот как это увидела, так не выдержала...и остапа понесло! =)
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - все выдумано.




слэш и его жертвы))

Das Ich

Штефан *сидит за компом. Внезапно орет на весь замок* Бруно!
Бруно *как всегда, чем-то занят по уши**недовольно* чего?
Штефан *подпрыгивая от возмущения* ты глянь, чего про нас пишут!!
Бруно *не глядя* опять про аццкого сотону =) вспомнили?
Штефан *бьет по клавишам. Вываливается «стрелочка вниз»* хуже!
Бруно *вздернув бровь* *чуть заинтересовался, наблюдает как Штефан измывается над ни в чем не повинной клавиатурой* в форуме написали, что музыка-тексты отстой и сами мы уроды моральные?
Штефан *отшвыривая издохшую в страшных корчах мышь* хуже!
Бруно *проводил взглядом мышу* *глянул через плечо Штефана* *сосредоточенно читает*
Штефан *выковыривая из клавы остатки клавиш* ну и как тебе?! Это называется – «слэш»!
Бруно *читает и читает* *слегка покраснел* оуу… Штеф, какие странные…истории. Слэш, говоришь? Занятно-занятно…
Штефан *нарезает круги* это черт знает что! Поймал бы этих долбанутых на голову фанатов да попридушил всех!
Бруно *ехидно* да ладно, это же фантазии…вон тут написано *тыкает в надпись «дисклеймер»* все лучше, чем когда с тебя штаны снимают…
Штефан *остановился* ты так думаешь? По крайней мере, штаны с меня снимают девки!а тут вранье какое-то!
Бруно *продолжает читать* ой, Штеф, они тут тааак нас описывают. Я что, правда похож на женщину?
Штефан *критически осмотрел Бруно* ну… как тебе сказать…. *пожал плечами* в молодости – был. И вообще, ты во всем виноват. Юбки всякие виниловые…
Бруно *быстро* а ты целовался с каким-то парнем недавно!
Штефан *зло* там темно было! По-твоему, я понял какого оно полу?! *потрясая кулаками* так, Бруно, пусти меня, ща я каак напишу им всем ответ…
Бруно *игнорируя угрозы* Штеф, а про тебя тут написали, что у тебя «инфернальное обаяние»… ммм, какая прелесть… *ухмыляется* да успокойся ты. Лучше пусть такое пишут, чем домогаются…
Штефан *снова орет на весь замок* я не пидор! И ты тоже!
Бруно *лыбится* конечно-конечно…
Штефан *с наездом* эй, ты о чем?
Бруно *невинно* ни о чем, ни о чем…вот тут читаю…поворот сюжета интересный…
Штефан *глянул на монитор**сплюнул* тьфу, какая гадость! Ладно…если ты не хочешь, чтобы я им ответил – я не буду. *разворачивается и с хмурым видом уходит*
Бруно *вслед* эй, это значит, что сегодня ты не в настроении? *пожимает плечами* ну и ладно… *достает мобильник* Тони? Привет. Что ты делаешь сегодня вечером?..



Deine Lakaien

Алекс *врывается к Эрнсту в студию с распечатанным текстом в руках* Эрнст! Немедленно посмотри на это!
Эрнст *в астрале, вернее, возится с музыкой**Алекса игнорирует как явление*
Алекс *двинул кулаком по клавишам пианино* Эрнст!!!
Эрнст *трагическим тоном* Алекс! Ты что творишь, ты мне пианино поломаешь! *теперь проверяет, насколько загублено пианино**Алекса снова – в игнор*
Алекс *шипит сквозь зубы* Эрнст, если ты НЕМЕДЛЕННО не выслушаешь меня, одним вокалистом у тебя в проектах будет меньше!
Эрнст *минуты через три мееееедленно выходит из астрала* ну?
Алекс *патетично* я оскорблен до глубины души! мне – и тебе тоже, Эрнст – нанесли ужасное оскорбление! Вот… *швыряет распечатку, будто дуэльную перчатку*
Эрнст *изучает* ну и что это? Фанатки опять выследили что ли?..
Алекс *ядовито* а ты почитай-почитай…
Эрнст *послушно читает* гм… они говорят, что мы геи? Какое издание, дай телефон, я разберусь…
Алекс *чуть смутившись* нуу…вообще-то не издание. Это я в Интернете нашел. Но как они посмели, Эрнст! Как у них только наглости хватило! *срывается на фальцет* я немедленно подам в суд на сайты, хостинги, на весь Интернет…
Эрнст *саркастично* вот-вот. Сразу уж на весь Интернет и подавай. *откладывает распечатку* это ж какое-то фанатское творчество да и все…мало ли что напишут… *снова собирается уткнуться в свою пианину*
Алекс *чуть не визжит* Эрнст!!! Я не могу допустить, чтобы с моим именем были связаны столь грязные и непристойные слухи!
Эрнст *скрипнув зубами* и что ты предлагаешь? Судиться? Да это курам на смех, судиться с фанатскими сказочками… игнорируй и все, пусть себе фантазируют что хотят, все лучше, чем если бы тебя опять возле дома сторожили… *взгляд падает на какой-то отрывок текста* ого, ничего себе они придумали. Алекс, а ты правда на такое способен в постели?
Алекс *схватил злополучные листы бумаги**рвет в клочья* как. Ты. Можешь. Спокойно. воспринимать. Такую. Мерзость?!
Эрнст *пропустил мимо ушей* *изучает остатки текста* …и на такое способен, и на это… ух ты. *индифферентное выражение сменяется загадочной улыбкой* да ты просто секс-машина…
Алекс *чуть успокоившись* нуу… *кокетливо* в общем-то, что-то в этом есть…
Эрнст *качая головой**монотонно* ну фанаты, ну понаписали… и все-таки, не понимаю, чего ты так возмущаешься…
Алекс *с наслаждением превращая в клочья последний лист* а какого дьявола они меня все время изображают пассивом?! *фыркнул* …Ведь на самом-то деле я и «сверху» бываю!



Helium Vola

Жоэль *сидит в каком-то баре с ноутбуком на коленях и с неимоверно ехидным видом*
Андреас *вошел в бар, подсел к нему* привет, Жоэль. Что-то случилось, что ты меня звал встретиться?
Жоэль *еще ехидней ухмыляется* привет. Ты даже не представляешь что я откопал про нас в сети…
Андреас *по лицу видно, что страшные слова типа «сеть» знакомы весьма смутно* гмм…какая-то негативная рецензия на выступление?
Жоэль *демонстрируя все тридцать два зуба* неа. Другое.
Андреас *озадаченно* тогда на альбом?..
Жоэль *с трудом сдерживая смех* мимо. Ты знаешь, что такое слэш?
Андреас *смущенно* Жоэль, я в компьютерных терминах вообще-то…
Жоэль *не выдержав, все-таки заржал* при чем тут компьютеры…Читай.
Андреас *уткнулся в монитор. Читает. Через некоторое время снял, протер очки, вернул на место* *абсолютно офигевшим тоном* что это такое, Жоэль?
Жоэль *невинно* это слэш. Про нас с тобой.
Андреас *читает дальше* *покраснел до ушей* Жоэль, это форменное безобразие! Я не понимаю, как такое могло прийти кому-то в голову…
Жоэль *меланхолично* там же написано – ВЫДУМКА.
Андреас *обиженно* но почему про нас?! Я еще понимаю, почему про… гммм… Эрнста и Алекса, они… кхм… *осуждающим тоном* они, если честно, просто непозволительно порой провоцируют публику. Но мы! Мы ведь приличные люди, никогда не давали никакого повода!..
Жоэль *зажимает себе рот, чтобы хохотом не перепугать остальных посетителей* слушай, а мне даже местами нравится. Забавно, не находишь?
Андреас *с праведным возмущением* не нахожу! Это грязь и гадость, и вообще…
Жоэль *перечитывает что-то, явно смакуя детали* …и вообще, ага. Слушай, а ты в какой позе вообще-то предпочитаешь?
Андреас *чуть не свалившись со стула* Чего?!
Жоэль *ткнул в монитор* ну вот тут написано…
Андреас *захлопнул ноутбук* *решительно* мне дела нет, какая дрянь там написана! Я не собираюсь это читать и тебе не советую. Все, извини, я поехал домой, у меня куча дел поважнее, чем читать плоды чьего-то больного воображения… *разворачивается и уходит*
Жоэль *догоняет его* эй, ну не обижайся. Считай это дурацкой шуткой.
Андреас *идет, не оглядываясь* вот именно. Даже думать больше не хочу.
Жоэль *кладет руки на плечи*…Я знаю, ты на самом деле не любишь садо-мазо… *украдкой лапнул за талию* кстати, надеюсь, не помешаю сегодня вечером твоим планам?..

@темы: HUMOR, все, кто только можно, PG, DRABBLE, Deine Lakaien, Das Ich, Helium Vola

---

Сувенир

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Роберт Уилкокс
3. Рейтинг - R
4. Жанр - romance
5. Комментарий - Маленькая фиха-экспромт, придумалась как то спонтанно, в ванной.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - все выдумано.



Сувенир


Домой возвращаться всегда приятно, что ни говори.
Тем более, что для Алекса возвращение домой, к семье, всегда было чем-то большим, чем просто перемещение от казенных гостиничных номеров, самолетов, поездов и автомобилей, в свою уютную скорлупу, наполненную своими, родными людьми и вещами. Все же здесь он был таким, каким его не знал никто... Но был и еще один немаловажный момент. Семья- это другой мир. В нем он находит прибежище от интриг, проблем... романов. Здесь, в уютном, как домашние тапочки, берлинском доме, интриги превращаются в интрижки, проблемы- в проблемки, романы-в романчики. Мой дом-моя крепость/.
Жена как всегда встречает с распростертыми объятиями, дочка повисает на шее, и тут же уносится в свою комнату с привезенным подарком.
- Смою дорожную пыль, - и Алекс, кинув вещи в холле, устремляется в ванную.
Горячие струи из душа и ароматный гель смывают усталость, как будто проникают под кожу, успокаивают. «Черт возьми, я дома», - Алекс закрывает глаза и улыбается, подставляя лицо стекающей воде.
Туры, даже такие изматывающие, как этот, определенно хорошо влияют на фигуру. Алекс критически оглядел свое отражение в большом зеркале. Да, до отъезда его было больше...Он втянул живот, поиграл мускулами... и замер, подняв руку и глядя на внутреннюю сторону предплечья. Рот потихоньку растянулся в благостную улыбку.
Сувенир. Подарок на память о всего одной буйной ночи... С виду – просто несколько маленьких округлых синяков, похожих на следы от чьих-то крепких длинных пальцев. Они и есть.
Алекс прижался лбом у зеркалу и закрыл глаза. О да. Как сейчас, перед глазами. Тело любовника распростерто на белых простынях, голова запрокидывается, когда Алекс хватает его под колени, начиная двигаться резко, глубоко, страстно. Роб зажмуривается, как от боли, из открытого рта вырывается едва слышный стон. Обхватывает Алекса ногами, двигается... эй, солнце мое длинноносое, кто кого трахает? Какой-то ты слишком активный пассив. Алекс наращивает темп, теряя разум от похотливых стонов любовника, длинные пальцы которого сначала впиваются в простыни, а потом – в предплечье Алекса... И все сильнее стискиваются там, впиваясь в кожу, пока обоих сотрясают сладкие судороги...
Надо же... Оставил на память.
Алекс накинул белоснежный банный халат, обмотал влажные волосы полотенцем, и, сунув ноги в мягкие тапочки, пошел пить чай. Иногда он все же загадочно улыбался, вспоминая о следах, которые в другой раз его острые зубки оставили на жилистой, рельефной шее любовника.
Алаверды?

@темы: ROMANCE, VIGNETTE, R, Deine Lakaien

---

Цепочка

[Achenne]

1. Фандом - Deine Lakaien, Helium Vola
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Андреас Хиртрайтер
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - наверное, ближе всего к ангсту.
5. Комментарий - это вообще никак не связано с реальностью, и даже с вменяемыми фантазиями. написано по мотивам отыгрыша в ролеве, и фик получился достаточно "на любителя". кому садо-мазо и все, что около - гадость, просьба дальше не читать.
6. Предупреждение - BDSM и сопутствующие кинки.
7. Дисклеймер - все выдумано.



Цепочка

Они вместе из-за третьего. Они оба любят его - по-разному, но кто говорил, будто любовь однообразна? У этой гидры головы отрастают быстрее, чем в трупной гнили плодится чума.

А их соединяет множество, великое множество вещей, последнее в списке - взаимность. Впереди стоит помешательство, дурман, месть, желание обладать и сублимативное замещение... длинный список. Нет смысла перечислять.

Порой Алекс жалеет, что начал эту игру. Он жаждал близости с другим, но _другой_ по-прежнему холоден, как все айсберги Ледовитого океана. И, поскольку, игра зашла чересчур далеко, Алекс побоялся бы менять статус-кво. Если _третий_ узнает...

Айсберги опасны. Из-за одного затонул Титаник.

Плохая идея? С самого начала ошибка за ошибкой, резная хрустальная башня ошибок звенит в жарком вавилонском воздухе, Алекс мысленно сопоставляет факты - как же так получилось, где он перегнул палку, где поставил лишний сияющий кирпичик своих чар? Правильный ответ: поговорка про тихий омут и подозрительных обитателей.

Алекс всего-то искал способ подобраться к очередной пассии, не до конца уверенный - всерьез или очередное развлечение, пока Эрнст чересчур занят с записью и Тобиасом; очаровать чужого любовника - изысканная шутка с пряным ароматом надушенных отравой перчаток и придворных интриг.

Просто шутка.

Алекс не хотел становиться Хозяином. Чьим бы то ни было, в том числе Андреаса.

"Я не нарочно".

...Впрочем, заявить, что Алекс жалеет - погрешить против истины. Безумное и бездумное восхищение, почти языческое преклонение, - разве возможно пресытиться подобными дарами?

"Ты казался таким...спокойным".

Казался и кажется. Надо отдать должное Андреасу: на людях он умеет сдерживать любые эмоции и чувства, даже боль. Несколько раз Алекс проводил любимый эксперимент: незаметно для окружающих вонзал в трепетно-мягкую ладонь специально хранимую в потайном кармане и футляре, приберегаемую для подобных опытов, швейную иглу. Вонзал в припухлость между большим и указательным пальцем; Андреас вздрагивал, часто дышал от яркой тянущей боли, но вокруг проходили люди, и он продолжал разговор - нейтральный разговор, лишь срывался посреди пары фраз на выдохи. Алекс отворачивался. Хозяину не пристало чересчур подробно наблюдать реакцию раба, а еще брезгливо отдергивал собственные пальцы от просочившейся крови. Андреас часто моргал, незаметно косился на стальную запятую игольного ушка, судорога продергивала руку до плеча, почему-то чудилось - сейчас игла нырнет глубже, поплывет по венам, вонзится в сердце. Андреас глотал боль, будто чересчур горячий чай, согревался ею.

Алекс. Его Алекс. Его Хозяин. И боль волею его - подобна благословению, и возблагодарит раб Хозяина своего за всякое деяние.

Как-то Андреас проходил с иглой в ладони целый день. Алекс приказал заклеить пластырем, но не извлекать источник, и Андреас послушно покрыл вытянутое ушко белым клейким слоем. В тот день Андреас выступал в опере, и Алекс пришел понаблюдать за своим рабом. Алекс сел в первом ряду. Пристально и строго изучал поведение раба, заранее презрительно хмурился, ожидая - когда же тот выдаст себя.

А боль билась и плясала разноцветными огоньками. Уже не локально, но по всей руке. Андреасу чудилось, будто переломали все кости, и в каждую ввинтили по зажженной петарде. К вечеру стало хуже - его знобило, зловещая весть о заражении. Проступал на лбу прохладный пот. Но Андреас всегда умел скрывать свои чувства - всегда и от всех, кроме Алекса, кроме Хозяина, Хозяин повелел терпеть, Хозяин не разрешал удалять источник боли.

Совсем плохо стало ему уже на сцене, просторный зал и приглушенные освещением мириады лиц капали, стекали куда-то в единственное понятие - больно. И еще Алекс.

Андреас улыбался ему.

Позже говорили, что так хорошо он не пел никогда.

А иглу Хозяин позволил извлечь уже дома, и даже сам обработал антисептиками. Не слишком-то помогло: Андреас провалялся с температурой дней пять, но рана зажила, и он был рад, что доставил Хозяину удовольствие.

Андреас отрезал бы и себе и руку - по самое плечо, если бы того пожелал Хозяин.

Для Андреаса их отношения никогда не были подобием игры или отрепетированной пьесы. Богатым воображением природа Андреаса обделила, он прямолинеен и приземлен, поэтому одна изобретательность Алекса на различные... испытания, так называет Андреас действия Хозяина, и преклоняет мысленно колени, - достойна восхищения.

Он бы молился на Алекса прилюдно. Удерживает - разумная часть его "я". Полустертого, как мел на школьной доске.

Если Андреаса спросить, почему участь раба не только не тяготит, но приносит мутное, едкое, будто невыплаканные слезы, наслаждение - он ответил бы "Я люблю Алекса, и я готов на все ради него". Или вовсе бы не ответил. Он всю жизнь поступал логично. Он всегда мог ответить, почему сделал то или другое - все знакомые воспринимали его как "серьезного и рассудительного".

Тем мучительнее - и слаще - то, что происходит теперь.



Андреас и прежде носил цепочку на шее, тонкую золотую цепочку, Алекс остановил внимание на невинном аксессуаре - решил использовать в своих целях, и фантазия не подвела его - следующим же вечером он _придумал_.

Это происходило в номере Алекса, чаще всего встречались на его территории. Иногда Алекс подумывал о том, чтобы забрать Андреаса с собой в Берлин - но, с другой стороны, как он объяснит жене и дочери рабовладение в двадцать первом веке?

Полутемный жарко натопленный номер. Обогреватель включен на полную мощность, Алекс обожает тепло - грузную непроницаемую духоту, точно в джунглях. Горячи стены, горяча ворсистая обивка-ковролан на полу, похожая на иссушенный мох, горячи простыни и прикосновения. Андреас, замерший в ногах Алекса, тоже горячий, его кожа ощутимо влажная от пота, а между ног - от спермы Алекса. Больше всего Андреасу хочется принять душ, но Хозяин не позволяет. Алекс лениво дергает ресницами, щурится на приглушенный древесный свет, и размышляет о наручниках. Они никогда не практиковали связывания. Андреас чересчур покорный, его нет необходимости укрощать. Зато есть цепочка.

Алекс тянет цепочку на себя, скручивает вдвое - так, чтобы звенья впились в кожу. Андреас инстинктивно пытается перехватить Алекса. Тот опережает.

"Если я захочу тебя задушить - так и сделаю, можешь не сомневаться".

Вполне достаточно, чтобы Андреас прекратил сопротивление. Но душить Алекс пока не намерен. Иные планы. Цепочка сродни ошейнику.

Алекс ухмыляется и прилаживает к прочным звеньям тонкую леску-поводок.

"Теперь ты будешь ходить со мной "рядом". Как собачка".

"Как скажешь, Алекс", - улыбка полностью меняет неприметное лицо. Алекс думает о том, что его _бесят_ люди, которым идет улыбаться. Ему - нет: смахивает на оскал.

Подвох в том, что леску Алекс набрасывает в два слоя, аккуратно вплетает в цепочку, но при натягивании бесцветная нить вонзится в кожу, а металлическая - всего лишь натянется потуже..

Они отправятся в душ вместе. Алекс ведет Андреаса на поводке, мог бы заставить ползти на четвереньках, однако это излишне.

Андреас идет чуть ссутулившись, хотя обычно держится с характерной для оперных исполнителей "микрофонной" выправкой.

Эта чертова покорность, как _можно_ быть настолько бесхарактерным, - бесится Алекс, и уже под струями воды натягивает леску. Миллиметр за миллиметром, поначалу Андреас продолжает сосредоточенно смывать с бедер подсохшие белые потеки, потом его голова резко запрокидывается назад. Он хрипит.

Черед Алекса улыбаться. Заголять ровные, но неприятно-острые, будто у хищного зверька вроде ласки, зубы. Алекс отступает, тянет леску. Андреас хватается за горло, потому что леска вонзается все глубже, перетягивает шею, бисеринки крови тут же смывает потоком воды. Андреас извивается, темные глаза будто расплываются по лицу. Он падает на колени, гулко ударившись о фаянсовый край ванны, вода затекает в открытый рот, нежно-розовый изнутри.

Алекс отлично знает, что закричал бы Андреас.

"Только не горло. Только не _горло_!"

На долю мгновения Алекса тянет переступить грань отношений Хозяина и раба - это сродни любопытству, поглядеть, захлебнется ли Андреас водой из под крана, сейчас она заполнила открытый в букву "О" рот, будто чашу, или же крепкая леска придушит его. Пока - не слишком глубоко, несколько капель крови (вода заботливо удаляет их с гладкой и светлой, на несколько тонов светлее, чем у Алекса, кожи). Алекс заворожен зрелищем.

Андреас размахивает руками. Он подобен жуку с тяжелым панцирем, которого перевернули на спину. Или - пойманной рыбе.

Я хороший рыбак, Андри, - усмехается Алекс.

Размазанные пятна глаз подернуты слезами. Конечно, Андреас не плачет по-настоящему, он слишком терпелив - не подобрал Алекс еще такой пытки, чтобы заставить этого святого-чтоб-ему-пусто-было-мученика зарыдать.

Алекс приослабляет нить. Наклоняется к Андреасу, гладит по щеке.

"Ты любишь меня?", спрашивает Алекс самым чувственным из своих голосов, а потом ерошит коротко стриженые волосы Андреаса, у него мягкие волосы, не испорчены лаком. Еще одно различие, которое бесит Алекса. Искренность.

Алекс ощущает себя фейком. Резиновой куклой.

ктоизниххозяин?!

"Люблю", - Андреас силится улыбнуться даже теперь. Леска отступила. Приоткрыт рот Андреаса и узенькие кровоточащие царапины на шее. Придется носить одежду с закрытым воротником, машинально думает Андреас, если позволит Хозяин, если...

"Люблю", повторяет он. Он живет этим словом, он умирает и возрождается, на языке оно слаще благородного вина, Андреас снова дышит чаще, потому что боль затихает, а слово остается. Люблю. Люблю. Чрезмерно горячая вода хлещет спине, по щекам, Андреас заставляет себя встать и закрыть кран. Горячо. Хозяину тоже - Хозяин здесь, близко, Андреас не столько видит, сколько чувствует его.

Алекс вновь натягивает леску. Золотые звенья цепочки собираются в гармошку, а леска послушно ложиться частично в старые ранки, частично - взрезая новые.

Андреасу не удается удержать равновесие. Он ломает ноготь, падая. Он плюхается на колени, похожий на распластанную лягушку. Алекс морщится: Андреас неуклюж, это неэстетично.

"Тюфяк", брезгливо бросает Алекс. Леска ложится ровными слоями на катушку, и Андреас - на ней, марионетка, он и впрямь похож на тряпичную куклу, словно ни единой кости нет в этом безвольном мягком теле. Алекса тянет пнуть его, но леска надежнее.

Тянет.

Андреас хрипит. Теперь, когда вода не смывает кровь, потеки – тоньше волоса, тоньше самой изысканной кисти – расплываются от шеи по груди, вниз.

Андреас давно разучился чувствовать боль. Лишь то-что-делает-Хозяин, и о большем Андреас не мечтает, даже сейчас ему хорошо. Куда лучше, чем когда Алекс неделями не вспоминает о нем, заставляя забиваться в темный угол. Андреас никогда не был общительным, а теперь окончательно замкнулся в себе и Алексе, в этой странной не-игре: люблю его, люблю его.

Андреас выбрался из ванны, и бьется теперь у ног Алекса, пытаясь высвободиться из паутины-лески, Алекс – где-то за облаками мутнеющего сознания. Хозяин. Я стараюсь видеть тебя. Я не могу. Прости. Хозяин.

Удушье расцветает желто-синими кляксами, будто швыряют в лоб радиоактивные снежки. Андреас дергается на нити, каждый раз, когда Алекс шевелит рукой – иначе нельзя, иначе леска задушит его.

Такова любовь Хозяина, Андреас захлебывается ею, но не страшно ни на мгновение – Алекс здесь, он знает, что делает… рабу не пристало осуждать Хозяина, размышлять о праведности его.

Алекс пинает его. Алексу страшно, потому что сиплое дыхание и спазмы – похожи на предсмертные, Алекс давно отпустил леску, но то ли заклинило, то ли передержал. Андреас цепляется пальцами за глотку, но пальцы у него слишком пухлые, а прозрачная плотная нить тонка. Приходится погружаться.

«Черт!» - Алекс пинает его вновь, и еще, босые ступни почти не встречают сопротивления, словно пинает подушку. Алексу страшно. Если Андреас умрет здесь, то… то что Алекс скажет полиции? Эрнсту?

Жоэлю, черт подери.

Алекс попросту не доживет до суда.

Он запинается о распластанное тело на пути к аптечке и ножницам. Андреас следит за действиями Хозяина с легким удивлением: зачем? Я твой раб. Не надо обо мне заботиться, я сам…сейчас все пройдет, наверное, я научусь не-дышать, если такова-твоя-воля.

«Люблю тебя», пытается выговорить Андреас, но кислород в легких, в крови – закончился. Кафель под ним прохладный. Это приятно после кипятка в кране. А тело непривычно легкое, или вовсе – чужое.

Когда Алекс перерезает леску, а заодно рвет и цепочку – золотые капли-звенья рассыпаются с перезвоном бубенцов – Андреас гладит смуглые руки Хозяина. Андреас счастлив.

«Ненавижу тебя!» - выкрикивает Алекс. – «Что только Жоэль нашел в тебе, ты, размазня!»

Алекс забыл об игре.

Но для Андреаса происходящее никогда не было игрой, и умирал он минуту назад непритворно.

«Не знаю», тихонько отвечает он. Говорить еще тяжело, но серьезных повреждений нет, только перекрестья-ранки от вгрызшейся нити, они подобны изысканным украшениям или ритуальным татуировкам.

«Прости меня», добавляет Андреас.

Алекса перекашивает.

«Хватит, довольно! Лучше бы ты мне строил козни, мстил, ненавидел в ответ – да что угодно, только не твоя покорность, не твоя щенячья влюбленность, надоел, не могу больше, убирайся!»

Андреас сидит на полу, закрывая ладонями лицо. Хозяин прогревался на раба – за что? Следовало не хрипеть, задохнуться…?

«Алекс…»

Он подбирает с пола обрывки цепи, и в его ладони – маленькая горстка, светится, будто желтый топаз.

«Алекс, я люблю Жоэля, и никогда не лгал тебе, будто это не так. Но я не в силах подарить его тебе. Я могу подарить только себя…»

Он стоит на коленях перед Хозяином. С шеи тонко и щекотно стекает кровь.

Алекс пялится на Андреаса, будто вошел в ванную и наткнулся на незнакомца. Голого, к тому же. Алексу охота смеяться, выть, бить Андреаса, целовать его, бежать к Жоэлю, застрелить Жоэля, застрелить себя, всех…

Он понимает, почему Жоэль выбрал _не его_. Алекс неспособен _дарить_.

Он подходит к аптечке и достает йод.

«Обработай царапины», - командует он. – «А потом одевайся. Пойдем вниз ужинать».

@темы: CROSSOVER, ANGST, NC-17, BDSM, Deine Lakaien, Helium Vola

---

Кошки-мышки на исчезающей местности

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien, Otto Dix
2. Пэйринг - Вельянов/Драу
3. Рейтинг - почти невинный
4. Жанр - Немного АУ...немного бреда...
5. Комментарий - Дровь, поздравляю тебя с днем варенья, желаю сбычи мечт. Люби себя, наплюй на всех, и в жизни ждет тебя успех )" >
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - все выдумано.




Кошки-мышки на исчезающей местности

Шаг, другой, ноги очень легко отрываются от земли. Впрочем, сложно было разобрать, где заканчивалось заложенное серыми тучами небо и начиналась земля, покрытая то ли грязным снегом, то ли пылью, то ли... Драу наклонился и набрал в щепотку. Истлевшая трава? Странно. Такое бывает, если, завяв и умерев, растение так и не дожидается снега или воды. Не сгнивает, превращаясь в плодородную почву, а просто медленно истлевает, рассыпаясь пылью при малейшем прикосновении.

Насколько видит глаз, до самой линии горизонта, прямой и гладкой, как будто отрезанной канцелярской бритвой – тлен. Ни ориентиров, ни следов на 360 градусов вокруг, от зенита до надира – оттенки серого, глаз тщетно пытается зацепиться хоть за что нибудь. Драу намеренно потоптался на месте – следов не осталось.

Как всегда бывает во сне или в бреду, ты не знаешь, где ты, не знаешь, как попал сюда, но это абсолютно не удивляет. Карман сознания? Впрочем, если это сон, то... Им можно управлять? Драу обернулся. Снова – идеально серая линия горизонта, линии перспективы сходятся в точку.

Нет, так не пойдет. Что то должно быть, должен быть ориентир... или хотя бы понимание, в какую сторону двигаться. Или ощущение... напрячь все чувства гипертрофированно обостренные в этом мире... зрение становится объемным, осязание становится настолько чутким, что чувствуются движения воздуха.

Здесь кто то есть. Но где? И кто? «Как будто сам не знаешь,» - промелькнуло в мыслях.

Драу продолжал озираться, как будто от многократного созерцания местности эта самая местность изменится. Изменится. На горизонте – темное пятно. Туда!

Темное пятно приближалось и принимало очертания намного быстрее, чем к нему шел Драу. Очень приятно. Дверь.

Что может быть за дверью в чистом поле, в мире, как будто выпавшем в подкладку реальности? Да что угодно. Драу обнаружил себя среди недостроенных руин. Завод? Элеватор? Ангар? На ветру поскрипывали распахнутые ржавые ворота. За ними – свет, такой же, как и везде. Надо всем этим – костлявые вышки ЛЭП с безжизненно повисшими проводами. И брешь в пелене облаков, как будто небо разомкнуло гигантские веки, наблюдая, под микроскопом рассматривая одинокую черную точку среди бетона, ржавчины, рваной рабицы и запустения.

Тугое колыхание воздуха. Воздух плотен, как желе, и Драу сейчас отчетливо ощущал движение. Точно так же он чувствовал, что оставаться на месте опасно. Осторожно проскользнув в приоткрытые ворота, он оказался внутри «ангара».

Пол покрыт трухой, противоположная стена – обрушена, и открывает вид на лежащий чуть в отдалении заваленный на бок гигантский карьерный экскаватор. Вдоль левой стены – гулкая металлическая лестница. Туда?

Каждый шаг отдавался неестественно громким, пробирающим до костей звуком, Драу почти бежал вверх, чтобы побыстрее подняться и покончить с этой пыткой ржавым железом.

Крохотный бетонный пятачок, висящая на петлях деревянная дверь – и еще одно помещение, потолок проломлен, и «глаз» небес смотрит точно на покрытый битым щебнем пол. И звук. Как будто с полсотни гремучих змей собрались на шабаш. Шаги.

В следующий же момент Драу вжался в стену, не рискуя обнаружить свое присутствие, так как на фоне серого неба и молочно-белого глаза появилась человеческая фигура.

Кого еще ты ожидал здесь увидеть? И, заметь, он именно такой, каким ты представлял его себе, идеальным. Настороженный силуэт, темные волосы развеваются на ветру, стройная фигура затянута в длинный камзол. Малейший звук – и он насторожился, повернулся, пара ловких движений – и Алекс уже приземляется на битый щебень, быстро выворачиваячь, ища источник, и безошибочно находя. Грация пантеры...Но любоваться – некогда.

Драу метнулся назад, чуть не свалившись с бетонного пятачка наверху ступенек. Все это до отвращения похоже на игру в кошки-мышки, и роль кошки уже занята. Он прыгнул, рискуя разбиться о пол ангара, на удивление мягко приземлился и рванул прямо в пролом в стене, спиной чуя преследование.

Экскаватор куда то исчез, вместо него тянулись насколько хватало взгляда однотипные остовы недостроенных цехов, огромных, как скелеты мастодонтов. Раздумывать некогда, нужно бежать.

Очень легко прыгается. А вот бег получается – не очень. Ты как будто привязан, натужно перебираешь ногами, мучительно долго двигаясь к цели. Бред.

Драу вбежал по наклонному коридору, оказавшись в одном из «цехов». Ржавое железо конструкций торчало из бетона как кости из разлагающейся плоти.

Вжавшись в нишу в стене, он немного перевел дыхание.

Логики в происходящем – никакой. Время, место, причина, следствие... нет ничего, кроме смутных ощущений и какой то отвратительной закономерности, непонятной разуму, но незыблемой в своей логичности. Он – непонятно где, скорее всего – в собственном подсознании. Или не в собственном? Или это – ментальное поле? Так вот ты какой, северный олень...

Но почему?

Почему он убегает?

И почему вдруг стало невозможно управлять всем этим безумием, как сном по Кастанеде? А может, и изначально было нельзя... только задать исходные условия, и разбираться с последствиями.

Непонятно, но лучше и не пытаться понять. Александр, та проекция Александра, что приникла в этот мир – опасен. Твой разум вообще умеет создавать или притягивать безопасные вещи?

Мягкие, крадущиеся шаги, хруст вездесущего щебня. Драу выглянул из ниши и едва успел увернуться от катаны, мгновенно саданувшей по стене там, где еще секунду назад была его шея. Перекатившись по полу, он мгновенно рванулся в сторону, пытаясь поставить между собой и преследователем какую то балочную опору, увидел еще одну лестницу, ведущую вверх, и, не думая, побежал по ней, не оглядываясь.

Лестница привела в бесконечно извивающуюся галерею, время от времени превращающуюся в тоннель из ржавых.решеток и сетки-рабицы. Преследователь не был виден, но ощущался кожей, всеми обостренными чувствами, воспринимающими любой шорох, любое колебание воздуха, малейший запах.



Тоннель оборвался, и Драу, не успев понять, что кончался он просто отверстием в высокой стене, полетел вниз. Падение было – как в замедленной съемке. Он перевернулся в воздухе, и увидел, что Александр прыгнул следом, обнажая неестественно горящую в полумраке катану.

Падение было жестким. Ноги подкосились, и Драу упал навзничь, на битый щебень и известку, успев удивиться, что вообще остался жив, до того, как острие самурайского меча уперлось прямо в горло.

Александр стоял над ним, и глаза его не были обычного, такого притягательного кофейно-шоколадного оттенка. Почти желтые радужки рассекали узкие щели злых кошачьих зрачков.

«Я же безоружен!» - хотел закричать Драу, но, так всегда бывает во сне или в бреду, – слова застыли в пересохшем рту, словно бы набитом цементной крошкой. Александр... точнее, то инфернальное нэко, в которое он был превращен фантазией Драу, опустился на одно колено, заглядывая в расширенные от ужаса зрачки своей жертвы. Но только ли от ужаса?

- Зачем... это все? – все таки просипел Драу, весь как будто замерев в одной точке – где холодный металл катаны касался бледной кожи.

Ксандер улыбнулся, обнажив хорошо различимые белоснежные клыки под мягкими губами.

- Понятия не имею, - катана скользнула чуть вниз, срезав верхнюю пуговицу рубашки.

Кошка играет с мышкой?

- Ты хочешь меня убить?

Александр пожал плечами и посмотрел куда то в сторону. Потом внезапно рассмеялся.

- Скорее всего, нет.

- Тогда... какого хрена, - Драу уже начинала бесить неопределенность, еще больше, чем собственная беспомощность.

- Я пришел сюда, значит было надо.

- Куда – сюда? И как пришел?

- Так же как ты – через дверь.

От дальнейшего рассуждения их отвлек скрежет, как будто водили пенопластом по стеклу. По стенам вокруг побежали трещины, и, еще раньше, чем Драу успел опомниться, Алекс перехватил его на плечо и, в три прыжка преодолев расстояние до ближайшей двери, буквально выкатился из стремительно рущащегося цеха. Бетонно-железная громадина осела, обдав двоих облаком едкой строительной пыли.

Когда туман рассеялся, Драу обнаружил себя лежащим навзничь, немного поодаль от него точно так же свалился Александр. Оба были немного оглушены, но целы.

- Ты живой? – Драу подполз и осторожно заглянул в лицо своего нечаянного спасителя.

- Вроде бы да, - Алекс открыл глаза, теперь они были своего обычного цвета, - А ты?, - странно, теперь весь тот флер опасности и таинственности исчез.

- Ты хочешь об этом поговорить? – усмехнулся Драу, помогая Алексу подняться, - Между прочим, кое кто только что гонялся за мной и со всей дури махал катаной.

- Между прочим, этот кое кто тебя спас, - прищурился Алекс, слегка пошатываясь и опираясь на плечо Драу.

- Но тем не менее! – осклабился Драу, обхватывая Алекса за талию, - Сначала – чуть не прирезал!

Они шли по широкой бетонной плите, похожей на разгрузочную площадку для БелАЗов. Алекс уже не прихрамывал, но Драу все равно не отпускал его талию, чувствуя взаимное объятие. Глаз в небесах смотрел безучастно, изредка моргая. В сером воздухе плыли массивные черные стратостаты.

Бетонная плита закончилась неожиданно, и глубоко внизу, прямо под ногами насколько хватало взгляда, разверзся огромный кратер карьера. Алекс пошатнулся, едва не потеряв равновесие, и перехватив Драу, слишком увлекшегося созерцанием стратостатов.

- Это еще что...

- Не знаю, но мы туда чуть не грохнулись.

Прижавшись друг к другу, они ошалело пялились в бездну, на дне которой, похожий сейчас на крохотную детскую игрушку, лежал уже виденный раньше экскаватор. Возле него чернелась крохотная точка.

- А вон и дверь, - протянул руку Алекс.

Драу щурился, пытаясь разгледеть то, на что Алекс указывал. Эта крохотная точка... Но сколько же до нее идти? И как? Отвесные стены котлована не имели и намека на лестницу, подъемник или спиральную дорогу.

- Может, другую поищем? – сглотнул Драу

- Другой нет.

- И ... кто только догадался ее туда поставить?

- Ты.

Алекс смотрел, слегка щурясь и обнажая клыки в ехидной улыбке. Лицо его сейчас было настолько близко, что, наверное, Драу должен был бы ощущать его дыхание. Они не разнимали руки, так и стояли, обнявшись, на краю обрыва. На зубах скрипела цементная пыль, по странной случайности не оставившая никаких следов на одежде.

- Но зачем? И как? -Драу уже отказывался что либо понимать.

- Затем, что тебе захотелось запрятать эту дверь подальше, не так ли?

Внезапно Драу осознал, что он не понимает, на каком языке они говорят. И вообще- говорят ли? Или просто – обмениваются мыслями по воздуху? Через пульсацию тел?

Бред.

Подожди, так не бывает. К загадке должна прилагаться подсказка и разгадка, в любой фантастической ситуации должен найтись тот, кто расскажет и объяснит. Драу ничего объяснить не может, а кроме него и Алекса в этом мире никого больше нет. Совсем никого?

Они одновременно посмотрели в небо. Глаз все так же смотрел, но уже не моргал. Мутно-серый зрачок чуть двигался. Стратостаты тихо опускались вокруг, и мир под ними тихо и медленно рушился, как будто под потоками кислоты, с шипением сжимаясь до размеров бетонного пятачка.

Драу непроизвольно вцепился пальцами в спину Алекса, как будто проверяя, здесь ли он, и видит ли он то же самое. От взгляда одинокого глаза пробирало до костей.

- Нужно бежать отсюда, - прошептал Алекс куда то в шею Драу.

- Точно?

Непонятно, что заставляло дрожать больше – холодно-безучастный взгляд с небес, стратостаты, медленное, как в замедленной съемке, но какое-то будничное и слишком тихое крушение мира, или теплое дыхание Алекса, которе он наконец то ощутил на своей коже.

- Но...

- Ты не видишь? Все рушится. Надо выбираться.

- Прыгать?

- Да.

Взявшись за руки и стараясь не смотреть вниз, они подошли к краю бетонного обрыва, и легко взлетели в воздух.



Мир складывался как карточный домик, Драу видел это сквозь полет, но лишь боковым зрением. Жесткие волосы Алекса лезли в лицо, ветер свистел в ушах, руки сжимались до боли в костяшках. Иногда казалось, что котлован вокруг вращается, сжимается, как будто затягивая обоих в водоворот. Камень, стремительно приближающийся экскаватор, поворот – и вот уже край котлована, небо, стратостаты, глаз, снова стены, волосы Алекса, кофейные глаза, смуглая кожа, земляные надолбы, терриконы отваленной породы, арматура, торчащая из земли, снова небо, снова стратостаты. Удар. Боль. Темнота.



В темноте – мягкое касание рук.

- Где мы?

- Где то. Рассмотрим, как рассветет.

Тепло.

Трепещущий свет – это Алекс нашел и зажег невесть откуда здесь оказавшийся огарок свечи. Но кроме них двоих и земли, покрытй чем то мягким, вроде сухого мха, ничего не видно.

- Так лучше?

- Наверное

- Мы живы?

- Не уверен... но ты вроде теплый, - Алекс прикоснулся ладонью к щеке Драу.

Теплый. Даже горячий. В этой темноте воздух не столь плотен, но все равно укутывает, как будто заворачивая в шерстяное одеяло. Зачем одежда? Понимать здесь было нечего. Алекс задержал ладонь на щеке Драу и легко коснулся губами виска, проскользил по щеке и схватил послушно разомкнувшийся рот.

- Здесь всегда темно?

- Наверное, нет. Просто – ночь.

- А долго... до рассвета?

- Не знаю, но, думаю, успеем.

Да, наверное, они все же обменивались мыслями, так как говорить, лаская губы друг друга, переплетая языки и как будто растворяя теплом ладоней одежду – невозможно. До рассвета еще много времени, огарка свечи хватит ненадолго, но нужен ли свет, когда закрыты глаза?

Впрочем, даже если бы кто сейчас и сказал, что рассвет не наступит никогда – ни один из двоих не придал бы этому значения.

@темы: CROSSOVER, укроп, AU, PG, Deine Lakaien, Отто Дикс

---

User friendly

[Achenne]

1. Фандом - Skorbut, Seleenzorn
2. Пэйринг - Даниэль Гальда/Тони Антогалидис
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - PWP
5. Комментарий - немного сиквел к "Черному винилу"...Драва, с днем рождения! хотелось бы подарить тебе обоих товарисчей в блестящей обертке и с розовым банЬтиком, но пока вот слэш про них
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - все выдумано.



User friendly

Тони считался эгоистом. Он редко интересовался кем-то, кроме собственной персоны, да и кем интересоваться неженатому одиночке? Не согруппниками же, в самом-то деле. Из предназначенных мужчине жизненных миссий Тони не выполнил ни одной - ни сына, ни дома, ни дерева. Музыка также не занимала центрального места, скорее хобби. За славой и лавровыми венками пусть гоняются другие. У Тони был он сам, и до сих пор этого вполне хватало.

Впрочем, почему "до сих пор"? Разве что-то изменилось?

Просто свежа в памяти история с кожаным прикидом и пистолетом, и Тони чувствовал: должен поставить свою точку. Выяснять подробности у Бруно он не рискнул. Вряд ли тот выстрелит, а разорвать контракт - вполне способен. Йенса-то зачем подставлять?

Тони эгоист, но не до такой степени.

Тони перелистал телефонный справочник на букву "Г". Зубами открыл салатовый маркер, подчеркнул с полдюжины кандидатов.

Гальда. Не самая распространенная фамилия, а Даниэль и вовсе один. Тот. Если не сменил номер.

Тони поколебался, повертел в ладонях телефонную трубку, прежде чем набрать цифры. Неловко как-то звонить незнакомому человеку с заявлением "знаете, меня тут ваш бывший босс трахает, но после дозы кокса - представляет вас, вот я и решил познакомиться со своим прототипом". Тони хмыкнул, подкинул в воздух и поймал скользкую пластмассовую трубку. Цифры на черно-белом табло уже мигали, оставалось нажать кнопку... ну, и?

Ситуация смахивала на дурацкий мексиканский сериал, всякие потерянные братья и прочие двойники. Тони не любил копаться в прошлом, в своем и чужом, но порой прошлое выбирается из уютных шкафов...и угрожает игрушечными пистолетами. Пока игрушечными. Кто знает этого припадочного Крамма, чего он выкинет следующий раз, перебрав кокса.

"Может, к черту этого Даниэля...что я ему скажу?"

На страницах телефонного справочника появился здоровенный знак вопроса, похожий на пятно от пролитого пива. Затем, Тони все-таки ткнул кнопку с пиктограммой трубки.

Ответили быстро. Голос был низким, на пару тонов ниже, чем у Тони, а еще звучал, словно хозяина звонок разбудил. Это в пять вечера-то!

-Здравствуйте, - Тони среагировал не сразу. Мысленно обругал себя: чего бояться-то? Он ведь не собирался выяснять подробности Даниэлевой личной жизни. Не сразу, по крайней мере. – Даниэль Гальда?

-Да, - и пауза. Подоплека: что вам надо?

-Это Тони, вы меня не знаете, я… - он набрал воздуху в легкие, чтобы не останавливаться посередине фразы, но кислород закончился раньше, будто в шарике с дыркой. – Я… из группы Seelenzorn, и… Послушайте, вы ведь раньше играли в Das Ich?

-Предположим, - температура на том конце провода упала градусов на двадцать. Тони почудился иней на пластмассе.

Знак вопроса преобразился в восклицательный, а потом маркер сломался.

-Я хотел бы встретиться с вами. Поговорить.

-Зачем? – меланхолично отозвался Даниэль. – Я больше не участник Das Ich. Если вас интересует информация о группе…

-Нет, нет, - Тони сжал в кулаке обломки маркера. – Не о группе. О вас. И обо мне, раз на то пошло. Даниэль, мы могли бы встретиться?

Длинная пауза. Того гляди превратится в короткие гудки. Почему-то такая перспектива пугала Тони.

Выяснить… расставить точки, запятые, прочие пунктуационные символы. Раз и навсегда. Пожалуйста, не кидай трубку.

-Хорошо, - наконец, сказал Даниэль. – Через пару часов устроит?



В объемистый рюкзак Тони положил свой концертный костюм, включая злополучную кожаную «рубашку» на замке-молнии. Зачесал «косички»-дрэды в точности, как в тот вечер, когда Бруно принял его за другого. Привычно слегка подкрасил глаза, но потом стер макияж. Кажется, Даниэль не пользовался косметикой, если судить по большинству фото и видео.

К бару, где договорились встретиться, Тони подъехал минут за десять до урочного часа. Минут пять он курил у входа, размышляя – не лучше ли избежать лишних проблем, вернуться домой и выкинуть из головы Даниэля. А заодно посоветовать Крамму перестать заниматься некромантией и вызывать призраков в собственном разуме.

Ха. Можно подумать, «виниловую игрушку» кто-то послушает. В особенности – такой самоуверенный невротик, как Бруно.

Впрочем… ведь не ради Бруно Тони решил искать Даниэля? Ради себя. Как и полагается.

Он решительно отбросил окурок.

Изнутри бар мерцал стеклом. Преобладали оттенки темно-синего и черного, под цвет сценического костюма Тони, индиго и приглушенная темнота проницали стеклянные столики, разнокалиберные бокалы над барной стойкой, стелились бликами по полу. В углу кто-то закидывался таблетками – откровенно, не пряча улыбающихся пилюль-смайликов.

Здесь привыкли к подобным улыбкам, подумал Тони.

Он огляделся. Никого похожего на Даниэля не заметил, покачал головой: может, этот сомнамбула еще и решит, что ему приснилось и никуда не поедет? Ладно, подождем дежурные полчаса.

Тони занял столик в противоположном от «смайлика» углу. Спрятанный словно в стеклянном гроте, столик скрывал посетителей от лишних глаз, но позволял видеть каждого, кто перемещался по бару. Тони заказал минералку. Он за рулем.

Даниэль появился ровно через пять минут.

Тони сразу понял, что это _тот_ Даниэль. В свободном сером балахоне и широких джинсах, он мало соответствовал сценическому имиджу, более напоминая флегматичного экс-спортсмена или солдата элитных войск. На принадлежность к EBM-субкультуре указывала только эксцентричная прическа-«пальма». Но спутать невозможно: двухметровый рост, фигура… и лицо, будто отлитое из пластика, ускользающе-пустое выражение, когда-то почти неприятно задевшее Тони на фотографиях и видео.

-Здравствуйте, - Тони выбрался из своего убежища. Даниэль моргнул, оглядел его с ног до головы, но не «оценивал», скорее – «а, так это ты меня вытащил».

- Вы Тони, верно? Так чего вам нужно? – спросил Даниэль.

Вопрос поставил в тупик. Чересчур быстро, чересчур прямо. Тони открыл рот, закрыл, а потом извлек из рюкзака кожаную рубашку.

-Вот.

На мгновение отсутствующее выражение сменилось заинтересованностью – вернее, исказилось, будто целлулоидного пупса крутили над свечкой. Даниэль потрогал одежду.

-Зачем… это?

-Затем, - Тони придвинулся. Вновь пришлось запасаться кислородом и храбростью. – Твой бывший босс… Бруно… в общем, вы бы с ним поговорили, а? А то…

-Отвали, - перебил Даниэль. – Не твое дело.

-Очень даже мое, - Тони понизил голос до шепота. – Он со мной то же самое, ну, понимаешь. Только видит во мне тебя. Штеф посоветовал вырядиться вот в эту чертову кожанку, так Бруно чуть не пристрелил меня, псих истеричный…

-Бруно? Чуть не пристрелил? – Даниэль потер бритые виски. Теперь он смахивал на подзависший от перегруза информацией компьютер. – Гм… но что _тебе_ нужно от _меня_?

-Чтобы ты разобрался! – Тони сорвался на крик. Даниэль начинал его бесить. Болванчик китайский, не человек.

-Не буду, - Даниэль отодвинулся. – Я ушел из группы. Теперь ты на моем месте – не думай, я не завидую. Мне все равно. А насчет Бруно не бойся – не пристрелит, он на такое не способен.

Его голос чуть дрогнул, прежде чем он добавил последнюю фразу:

-Ну и надеюсь, у него это скоро пройдет – забудет меня окончательно.

Даниэль встал. Разговор окончен. Тони проводил его взглядом, а потом кинулся вслед:

-Стой.

-Что-то еще?

-Нет… да… слушай, я так не могу. Теперь все время буду думать, что меня сравнивают.

-Так что предлагаешь? – Даниэль отворачивался, но потом с неожиданной для своего роста и габаритов грацией, полу-прижался к щеке Тони:

-Или ты хочешь меня отыметь? Чтобы самому почувствовать себя на месте Бруно…Или проверить насколько мы похожи?

-Че-го? – Тони отшатнулся. Мысли вспорхнули стаей напуганных кошкой воробьев. Он схватился за стеклянный столик, тот хрупнул под его весом. – Нужен ты мне больно! Воображаешь, будто все спят и видят как бы тебя трахнуть?! Подумаешь, роковая красавица, - Тони заржал чересчур громко. Смех звучал неискренне, пусто. Будто разбили стекло. – Или ты под всех ложишься, как там у тебя с Йоргом и прочими…а?

-Ты вызнал много подробностей о моей... деятельности, - Даниэль улыбался одними губами. Тошнотворная ассоциация с расплавленной куклой сделалась ярче. – Удовлетворю любопытство: да, Йорг спит со мной. Иногда. А еще он выгнал третьего участника группы из-за меня. Ну, доволен?

-Тьфу, - еще минута и Тони сблюет прямо здесь. Словно намешал всей наркоты на свете: суставы плавятся и прыгают поплавками, координировать движения все труднее. Но Тони ведь не хочет этого Даниэля, правда?

Больно нужно!

-Да ладно, - Даниэль ухмылялся близко-близко от Тони, губы у него припухлые и чувственные, на зубах поблескивает слюна. – Я шлюха, ты шлюха. Всех нас они используют. Знаешь, на компьютерах есть USB-вход – туда втыкают все подряд, от флэш-носителей до принтеров. Так вот это мы и есть.

-Пошел ты, - выругался Тони.

-Пойду, - Даниэль пожал плечами. – Ты меня вызвал на откровенный разговор – его и получил, какие-то проблемы?

Проблемы? Тони пялился на Даниэля, словно загипнотизированный сочетанием живого и мертвого в одном человеке, пахло терпким одеколоном, а он боялся почуять горящий пластик, дрожащие в пламени волоски микросхем. USB. Забавное определение. Даниэлю подходит. Как насчет самого Тони?

-А ты хочешь меня?

-Возможно, - Даниэль взял руку Тони в свою. Тот отметил, что рука у Даниэля больше и грубее, хотя он и клавишник. – Мне тоже интересно, что в нас общего кроме прикида. Ну, ты по-прежнему собираешься строить из себя девственника или мы едем?

Стеклянные блики метнулись куда-то вниз, под ноги Тони. Он подхватил рюкзак.

-Едем.



Приехали в не слишком фешенебельный отель. Тони поджал губы: домой везти случайного встречного – это не для «внутри-правильного Даниэля», да? USB-устройство сохранило понятие о гордости? Ха.

А может быть, Даниэля попросту дома ждет подружка. Или Йорг. Или… а, ну его.

Обстановка номера напомнила Тони о том, как он пришел к Бруно, как тот набросился на него с безумным и голодным выражением лица. Тони стоял в дверном проеме, загораживая собой вход, и отстраненно пялился в душную, пахнущую казенным бельем и чистящими средствами, пустоту.

-Ну и чего застрял? – Даниэль подтолкнул его.

-Койки сдвигать придется, - кивнул Тони на стоящие раздельно кровати.

-В первый раз, что ли? – Тони не мог сообразить, издевается над ним Даниэль или нет, интонация менялась неуловимо. Тони снова подумал о пластике, а еще почему-то о красной лампочке в некоторых флэш-накопителях. Мигает, когда приконтачена к USB.

-Не в первый, - с вызовом ответил он.

Даниэль повернул ключ в замке.

-Послушай, зачем ты это все-таки делаешь? – сдвинутые кровати ухмылялись белыми простынями. Тони отступил на пару шагов.

-Какая тебе разница? – Даниэль стянул свободную рубашку. Тело у него было крупное и сильное, хотя и более рыхлое, чем у Тони. Оно и понятно: худощавому изначально Тони приходилось тратить ежедневно несколько часов в спортзале, чтобы держать форму, чтобы не стыдно было надевать футболки-сеточки, чтобы демонстрировать рельефные мышцы. Даниэлю все досталось от природы. Только ему плевать – как и на многое другое. На вот этот спонтанный секс тоже?

А самому Тони?

-Ты странный, - вынес вердикт Тони.

-Как и все мы, - меланхолично ответил Даниэль. Он развязывал шнурки на кроссовках. Тони уставился на широкую спину – кожа оттенка сливок на молоке, Тони не удержался от искушения положить ладонь на лопатку Даниэля, сравнить.

Темнее. Забавно.

-Не терпится? – прокомментировал Даниэль, по-прежнему занятый шнурками.

Тони отдернул руку.

-Слушай… я сам не уверен, что хочу этого, мы не знакомы вовсе, и вообще это идиотская затея, - он усиленно отворачивался от Даниэля – кожа светлая до ожога на сетчатке, а на ощупь – не пластмасса вовсе, живое и теплое, слегка влажное от пота. Под кожей мышцы екают, будто у породистой скаковой лошади.

Даниэль коснулся подбородка Тони. Насмешка или ободрение? Непонятно, нераспознаваемо, вроде экзотической кодировки.

-Они используют нас, - проговорил Даниэль. Он выпрямился, вблизи оказалось – он немного ниже Тони, где-то на полсантиметра, но шире в плечах и талии. Непонятно к кому он обращался. И кто «они». – Но ни я, ни ты… не используем. Безумная идея? И что теперь?

«Черт! На вид - аутик тихий, а в башке все шестеренки перевернуты», - Тони сглотнул, когда Даниэль провел по подбородку. С характерным задумчиво-отстраненным выражением лица, словно слепой, читающий текст Брайля.

Но в конце-концов, Тони и впрямь не наивная девственница, чтобы теряться от подобного поведения. В сексе искать логику - глупее только воевать за мир. Привет от поколения хиппи.

Тони перехватил инициативу. Он еще покажет Даниэлю, кто тут профи – Даниэль сам напросился, пусть теперь не жалуется.

Он томно прильнул к Даниэлю, захватил одной ногой его бедра, требовалась гибкость и ловкость, чтобы балансировать в подобной позе, но того стоило – Тони знал, как выглядит со стороны.

«Уж точно не хуже тебя».

Открытым ртом, мокрым и чувственным, он прильнул к шее Даниэля. Тот стоял неподвижно, будто прислушиваясь к ощущениям, хмурился.

«Вздумал доказать свою крутость, а?»

Даниэль резко дернулся, когда Тони перебрался к соскам – быстро, почти безволосая грудь – зеленый свет. На секунду почудилось, что Даниэль сейчас закроется, накинет свою бесформенную рубашку и… все. Придется оплатить номер за полчаса.

Тони чмокнул губами на соске. Даниэль снова вздрогнул, выдохнул через рот и вцепился в волосы.

Тони сделал бы точно так же. Чувство «я собираюсь трахнуть собственного клона» - дурацкое, похожее на смесь дежа-вю и похмельного предутреннего сна, - нахлынуло на него. Слюнные железы среагировали выбросом влаги. По животу Даниэля стекла капля слюны.

-Так и будешь… вылизывать? – сказал Даниэль.

Рот у Тони был занят, потому не ответил. Вместо ответа – быстро и умело расстегнул ремень на джинсах, забрался обеими руками внутрь, сжимая ягодицы и попутно освобождая от лишней ткани.

Преград.

Ну же, Даниэль. «Дани», так тебя звал экс-босс. Интересно, как кличет новый?

User friendly device?

Тони слегка раздвинул ягодицы. Указательный палец упирался в ямочку, где заканчивается позвоночник, прежде чем продвинуться дальше, Тони поиграл языком с кубиками пресса – могли бы быть четче, но регулярные занятия спортом не первоцель, а? - и обхватил губами наполовину возбужденный уже член.

Даниэль снова дернулся. И дернул за волосы. Тони шлепнул его по заднице:

-Будь хорошим мальчиком, Дани, - проворковал он, вводя указательный палец. Отметил: довольно туго, хотя и далеко не в первый раз. Под размеры Тони подойдет идеально. С взаимным удовольствием.

User friendly.

На сей раз Тони забрал член Даниэля в рот полностью, осязал проступающие вены. Член набухал у него во рту, выскальзывал. Тони потеребил кончиком языка головку, небольно зацепил зубами, потом снова втянул, насколько позволяла глотка.

«Сейчас я на месте Бруно», думал Тони. Даниэль снова дергал его за волосы, непроизвольно, а еще фыркал ноздрями и выгибался вперед, сжимал ягодицы. Впрочем, рукам Тони нашлось иное применение: он поглаживал яички, настойчиво теребил, будто помогая рту. Горячая пульсация частила, было что-то странное – ловить пульс Даниэля. Он и правда живой? Не верится.

«Я на месте Бруно», вновь подумал Тони. Бруно обожал начинать с такого, вне зависимости – сверху или снизу был после.

-Эй… не так быстро, - сквозь зубы выговорил Даниэль.

Конечно, ответил Тони мысленно, думаешь, я позволю тебе кончить раньше времени? Тем более, давно уже тесно в собственных штанах.

Он выпрямился. Во рту держался характерный привкус кожи и эякулята. Не неприятный, но вряд ли Даниэлю понравится, поцелуй его Тони сейчас в губы.

Ну и ладно, они не же влюбленная парочка, чтобы беспрерывно целоваться. Они просто… проверяют друг друга? Тестинг, именно так это называется. Пока Тони устраивает. Даниэля тоже?

Руки тряслись, когда Тони расстегивал ширинку. Снимать обтягивающую майку он не стал, все равно уже мокрая от пота – ничего, сойдет и так.

-Какую позу предпочитаешь? – ухмыльнулся Тони.

Даниэль моргнул. Тони почему-то отметил длинные ресницы, не накрашенные – самому Тони приходилось изводить немало туши, подчеркивая глаза, у Даниэля все естественное. Или искусно имитирует естественное.

Даниэль молча лег на постель.

-Предпочитаешь видеть лицо? – Тони не удивлен. Лицо собственной upgrade-версии – почему бы и нет?

Тони поступил бы так же.

Тони согнул его ноги в коленях, закинул на свои бедра. Выражение лица Даниэля было едва ли не мученическим, он запрокинул голову назад, уставился в потолок. Тони взбесился:

-Эй, тебя не насилуют в кустах! Ты сам хотел!

-И сейчас хочу, - пробормотал Даниэль, а тело его подтверждало. Лицо и тело у него от разных людей. На заводе запчастей не хватило, что ли?

Тони выудил из кармана потрепанную пачку презервативов, из набора в десять штук оставалась пара, что ж, Даниэль далеко не единственный. Почему-то Даниэль поморщился.

-Что?

-Я не заразный. Надеюсь, ты тоже.

-Предпочитаешь без резинок? – Тони заржал. – Как хочешь. Они, кстати, со смазкой – но тебе нравится жестче?

Он плюнул в ладонь, поелозил мокрыми пальцами между ног Даниэля. Тот пару раз мигнул, будто спрашивая себя: будет ли Тони резок, жесток или… или как Бруно, когда тот был «сверху»?

Никого я не хочу изображать, обозлился Тони. Я – это я. Не Бруно, не твой клон. Отвали.

Даниэль смотрел в потолок, когда Тони вошел в него, отсутствующее выражение пугало Тони, лучше бы в классической позе – но остановиться Тони не мог, возбуждение замешано на почти ярости, обиде и каком-то соревновании.

Кого, с кем?

Неясно.

Даниэль был узок и горяч внутри. Он явно солгал насчет большого количества партнеров, два-три – не более. Тем лучше. Тем…

Тони наклонился к Даниэлю, вжимаясь узкими колючими бедрами между ног, длинные «косички» ползали, немного напоминая темных ядовитых змей. На белом фоне кожи – особенно ярко. Тони успел десять раз пожалеть, что не снял рубашки, пятна пота выступили на спине, подмышках и груди, горячо и мокро было везде, и Даниэль тоже скользкий и влажный, только лицо ничего не выражает, снова чудится – будто голова у него отдельно, валяется отрезанная с навеки приколоченной табличкой «не беспокоить».

Тони вцепился зубами в плечо Даниэля.

-Эй, больно же! – рявкнул тот. Оттащил Тони за волосы, но сам двинулся навстречу фрикционным рывкам. Впрочем, от истинного удовольствия то было далеко, горько отметил Тони, скорее – «кончай по-быстрому и дай кончить мне, да и разбежимся».

Что ж… Тони хотел как лучше.

Он позволил Даниэлю кончить первым. Сел на пол, закурил, скидывая пепел прямо на пол.

Даниэль молчал. Долго.

-Дай сигарету, - наконец, выдал он.

Тони протянул пачку.

-Черт… я так и не понял, зачем это все было, - пробормотал он.

Даниэль свесился с кровати. Пепел с его сигареты падал точно в выбранную Тони точку.

-Просто так, - сказал он.

Во рту загорчило. Сигарета протухла, что ли? Тони мотнул головой, выпрямился и выкинул окурок в открытое окно.

-Черт.

Даниэль лежал на животе, свесив голову вниз, и почему-то Тони почудился похожим на часов десять назад остывший труп.

-Эй, - позвал он.

-Ну…расходимся? – Даниэль не поднимал головы. Сигарета тлела между полурасслабленных пальцев.

Тони пожал плечами.

-Всю жизнь меня используют, - без интонации сказал Даниэль. Тони прислонился к подоконнику, вздернул бровь. Кажется, еще не расходимся. – Всю жизнь. Просто делают что хотят, а я никогда не умел сопротивляться. Сначала Бруно, черт, ну он неплохой, конечно… даже не слишком авторитарный, если с Йоргом сравнивать.

-Этот Йорг… ты сказал, что он…

-Выгнал Роберта, ага, - пряди дрэдов шевельнулись, подобно земляным червям. – Я мог уйти следом. Но не ушел.

Даниэль выпрямился:

-Ненавижу.

«И это относится не только к Йоргу», подумал Тони.

-Из-за этого поехал со мной?

-Да. Когда ты позвонил, было несколько вариантов: напиться, накидаться наркотой или вот этот. Ну я и выбрал. Все равно все используют. Разом больше, разом меньше… - он отмахнулся от Тони.

Существовал ли Тони в его мире вовсе? Хороший вопрос.

Даниэль закрыл лицо руками, продолжал бормотать что-то о Йорге и Бруно, о Роберте и USB-девайсах. Когда он убрал руки, то увидел Тони, одетого в кожаную безрукавку.

-Зачем?

-Ну… я был на месте Бруно, или Йорга… вроде того. Теперь твоя очередь. Так будет справедливо.

Даниэль подошел и обнял его, зацепил ногтем указательного пальца молнию на кожанке. Тони улыбнулся, полуприкрыл глаза.

Тони улыбался и когда Даниэль раздевал его – медленно, задумчиво, будто изучая в мельчайших деталях; несколько мгновений Тони простоял голый, а Даниэль ничего не предпринимал – стоял и смотрел, оценивая или вспоминая кого-то.

-Жаль, ты не носишь бородку, - сказал он, и Тони с тоской отметил – снова он чья-то память, манекен, на который наклеивают нужную маску.

И выкинул эту мысль к чертям.

Они оба user friendly-устройства, но кому-то надо быть и… такими.

Даниэль ласкал его член руками; возбуждение Тони было спокойным, каким-то осознанным, он думал о себе как о добром самаритянине и наслаждался подобной мыслью; так лучше, чем вызов, чем поединок или игра. Он тоже обхватил член Даниэля всей рукой, и так они ласкали друг друга – стоя у открытого окна, под ногами дымились недокуренные сигареты. Падал тускнеющий свет на их тела, обрисовывая линии фигур и лиц, а потом поглощая краски, превращая их в силуэты.

Даниэль аккуратно уложил Тони на спину. Тони не удержался, всмотрелся в выражение лица.

Отстраненное… по-прежнему, но теперь это больше похоже на сон наяву, чем на смерть. Что ж, можно считать прогрессом.

Даниэль был осторожен и ласков, невзирая на свои размеры – когда он вошел, Тони не почувствовал никакой боли, только наполненность, и плотнее обжал внутренними мышцами его член. Даниэль удерживал Тони за бедра, чтобы тот сохранял наиболее удобную позу. Тони усмехнулся, прежде чем полностью отдаться ощущениям.

Совсем не плохо. Возможно, не так искушен, как Бруно и как большинство партнеров Тони, но… совсем не плохо.

-Роберт, - шептал Даниэль, зажмурившись, и припухлые губы нежно подрагивали, Тони хотелось коснуться, поцеловать их, но Даниэль запрокидывал голову назад.

«Я не Роберт… но будь по-твоему».

Даниэль назвал имя Роберта еще несколько раз, но Тони не подал виду, что заметил.

А потом Даниэль уснул, прижавшись к плечу Тони.



Они проснулись одновременно. За окном давно расползся вечер, будто разлили ведро грязной воды. Тяжелая рука Даниэля лежала на груди Тони, он аккуратно убрал ее. Выбрался из постели – вернее сдвинутых и ныне разъехавшихся двух, принялся одеваться.

-Хочешь подвезу? – предложил Даниэль. Он тоже встал, подобрал и выкинул в окно окурки. Стряхнул на пол смятые и запачканные простыни.

-Да не. Сам доберусь, - мотнул плечом Тони. Внезапно он схватил рюкзак.

-Что это?

-Забери безрукавку… Дани, - Тони назвал его так с полным правом. Край Даниэлевых губ дернулся в подобии улыбки. Тони поймал момент и коснулся собственным ртом. – Не хочу, чтобы призраки за мной гонялись, знаешь ли. И… это твое. По праву.

-Хорошо, - Даниэль провел по его волосам, сжимая сплетенные дрэды. Снова сравнивал… с кем-то, у кого просто длинные волосы, не правда ли?

Тони поцеловал его еще раз.

-До свидания, Дани. Ты супер. Если что… звони.

Тони выскочил из номера, прежде чем Даниэль ответил; Тони убегал – в точности, как в тот день от пистолета и безумия, сегодня он расставил точки над “I”… или рассыпал содержимое ящика Пандоры.

Все возможно.

На улице Тони закурил, ощущая странный, похожий на тонкий слой пыли, покой. Впервые в жизни Тони не чувствовал себя эгоистом.

@темы: CROSSOVER, NC-17, PWP, Skorbut, Seelenzorn

---

Между кошкой и собакой

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Эрнст Хорн/Тобиас БиДойтунг
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - Да практически POV, а там фих его разберет...
5. Комментарий - Чувства - сродни наркотику. С него очень сложно слезть. Тем более если ты - дилер.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё просто выдумка



Между кошкой и собакой

Кошка гуляет сама по себе. Прописная истина, банальность. Она сама знает, куда ей идти и к кому, она вряд ли почтит своим обществом того, кто в ней нуждается, скорее- того, в ком нуждается она в данный отрезок времени, длиной в сиюминутное желание.

Зови ее, кричи, умоляй, изнемогай от желания видеть и ощущать ее здесь и сейчас- не придет. У нее свои планы, свой список сугубо важных дел, и ты далеко за его полями с пометкой "личное". Но она может появиться неожиданно, когда уже отчаялся, заставил себя не надеяться, и тереться о ноги, забираться на колени, требуя ласки.... Даже если в данный момент ты не можешь разделить с ней ничего, кроме пустоты.

Ох уж эти кошки.

Александр сегодня пьян. Какая то нелепая встреча получилась. Планировали поговорить о делах, обсудить сугубо рабочие моменты, согласовать графики, а вышло как всегда... Впрочем, какие графики у кошек. Сейчас Алекс непредсказуем, алкоголь действует на него всякий раз по новому. То он вызывает тоскливо-меланхоличное-настроение, то небывалую веселость, то агрессию к окружающим, то ненависть к себе. Какие там стадии опъянения различали древние? Обезъяна, петух, лев, свинья. У Александра есть одна стадия- кошка. Перебравшая валерьянки.

Пока что непонятно, сейчас он сидит в кресле, поддерживая голову руками, смотрит в пол. В следующий момент может вскочить и вцепиться в горло сидящему напротив Эрнсту.

- Рассказывай.

Эрнст немного полистал журнал. Реклама, что еще может быть в бесплатных журналах, которые кладут в номерах не шибко пафосных берлинских гостиниц?

Алекс все так же сидит, слегка покачиваясь. Засыпает?

- Алекс, отвезти тебя домой?

Качает головой. Поднимает глаза. Пьяное лицо в ворохе растрепавшихся и выбившихся из "хвоста" волос. На кого он похож...

- Прогоняешь, да?- странно, голос почти трезвый, если не считать легкой путаницы в словах.

- Не говори глупостей. Просто ты перебрал, тебе надо отлежаться

- Я сам знаю, что мне надо! Хватит разговаривать со мной как с ребенком. И я не перебрал. Я нажрался.

- Сути дела это не меняет. Ты пьян, и к деловому разговору непригоден.

- К деловому! А больше я ни для каких разговоров и не нужен. Понятно. Все понятно, - Алекс закивал и снова опустил голову на руки.

Что произошло- непонятно. Очередная неудача на личном фронте? Очередной роковой блондин? Неважно.

Эрнсту захотелось курить. Все же те деньги, которые берут частные психологи, весьма оправданы...

- Эрни, скажи, вот ты дольше меня живешь, почему люди такие суки?- Алекс немного помотал головой, как будто пыьался вытряхнуть что то, буравящее мозг и не дающее сосредоточиться.

И снова поднял на Эрнста полные пьяных слез глаза,

- А?

Эрнст сложил руки на груди. Поза мыслителя.

- Почему? А? Почему во всем этом городе одни суки? Говорят что любят, уважают, а на деле- ну кому я нужен нахер? Только этим долбанутым на голову фанаткам. Отстреливал бы. Да я и им нужен только пока я, мать вашу, звезда!

- Алекс, не говори чушь. Подумай о своей семье.

Алекс только махнул рукой.

Эрнст встал. Неумолимо хотелось выйти на балкон, вдохнуть подсвеченный неоном берлинский вечер.

Заныло под ребрами, с левой стороны. Нет. Сочувствие – наркотик. Люди очень легко на него подсаживаются, требуя все больших и больших доз, а кошки – и подавно.

- Эрнст, ты тоже меня презираешь, да?

- Почему я должен тебя презирать?

Алекс только качал головой.. Хватил со столика журнал

- Тут есть номер вызова такси?



Посадив Алекса в машину, Эрнст еще некоторое время стоял под мокрым снегом. Небо над мегаполисом- неестественного темно-бордового оттенка. Где то там должны быть звезды.

Зажигалка сломалась, так и не зажженная сигаорета полетела в урну. Может, это знак, пора бросать? Ну что же, от вредных привычек нужно избавляться скопом.

Эрнст прогулялся вдоль отеля и свернул в небольшой скверик – две скамейки и фотнан среди голых деревьев. Мокрый снег не переставал. Погода неуютная, как и сам город, прибежище молодых и честолюбивых. Вон они, стоят кучкой, о чем то громко говорят, пьют пиво

Слишком холодно, не время и не место для прогулок. Вечер все более и более походил на вопросительный знак, повисший в сыром воздухе.

Изумрудный свет экрана мобильника

- У меня освободился вечер, можешь приехать, если не занят,- сухие слова в телефон.

Снаружи – сыро, внутри – сухо. Слишком сухо. Слишком пусто.

Алекс наверное прав, что называет его "сухарем" и "машинными мозгами". "В тебе нет ни капли сострадания!"- вырвется иногда в запале. Ты прав, Нет. Уже нет. Выпит до дна. Вылакан шершавым кошачьим языком.



То ли дело- собаки.Преданные, верные, готовые прийти на первый зов. Подсознательно чувствуют, когда хозяин в них нуждается, и не докучают. Не требуют внимания и ласки,

Когда ты к этому не расположен, но готовы часами лежать у ног хозяина, погруженного в тяжкие раздумия и смотреть влюбленным взглядом. Зализывать раны, оставленные кошачьими когтями.

Конечно же, Тобиас не занят. Даже если и занят чем- даже самое важное дело задержит его встречу с Эрнстом не более чем на 45 минут. Забавно. Сейчас он наверное в спешке собрался, побрился. Немного подумал, и все же принял душ. Вылетел из квартиры с мокрыми волосами, забыв ключи от машины на столике.

Эрнст улыбнулся своим мыслям. Тобиас предсказуем и понятен, весь на ладони. Его не надо разгадывать- его надо читать, все загадки снабжаются подсказками и отгадками. Милый юноша, увлеченный музыкант. Как то уж очень быстро они сошлись.

Встреча. Разговор. Алкоголь. Тобиасу идет быть пьяным.



Да-да, 10 минут- ровно столько нужно, чтобы заехать по дороге в супермаркет на углу и купить пива, на выходе заглянув в отдел co свежими булочками.



Эрнст не стал ждать лифта, в конце концов, иногда полезно прогуляться пешком. В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что почти перестал ходить, бегать. Весь день-сидя. В студии, в автомобиле, дома перед телевизором. Впрочем, он в свое время достаточно побегал, может позволить себе и успокоиться, отрастить пивное брюшко и волосы до плеч. Хотя со вторым- сложновато, и иногда, кажется, легче постричься, чем за всем этим ухаживать, поддерживать в нормальном виде.

Кошки любят глазами? По крайней мере, Алекс в свое время был единственным, кто мог заставить Эрнста хоть немного позаботиться о своем внешнем виде, стоило только фыркнуть "Эрни, ты выглядишь как бомж". Собаки? Им все равно. Во время встреч казалось, что Тобиас вбирает его всеми пятью чувствами, как будто пытаясь изучить? полностью познать, раствориться в нем. Таком, какой есть. Огромные влюбленные глаза следили за каждым жестом, пусть даже малозначительным, руки изучали его, уши были готовы внимать каждому его слову, пусть даже грубому. Губы пробовали на вкус его кожу, а ноздри, совершенно по собачьи, с шумом втягивали в себя его запах.

Так, ну сейчас он наверное уже выезжает из своего дурацкого района, с вечной пробкой у единственного съезда на автобан. В это время суток стоять минут 15.



Какой же Тобиас мягкий и податливый. Напускная грубоватость и рок-н-ролльная безбашенность исчезали мгновенно, они даже менее устойчивы, чем его сценический макияж. Тело - теплое и покорное, настолько покорное, что хочется ударить. Но любая грубость амортизируется мягкостью. Эрнст упивался этой мягкостью, ел и пил ласку Тобиаса, впитывал порами кожи его тепло. Как лекарство для истощенного бурями сердца.

Эрнст откинулся на спинку дивана, закинув руки за голову, смотрел куда то на карниз, держащий темно-синие ночные шторы.

В отношениях всегда так: один целует, другой подставляет щеку. Можно сколько угодно обманывать себя, строить иллюзии, но схема останется прежней, с небольшими нюансами в виде наличия или отсутствия розовых очков. Мои – давно уже сорваны и растоптаны. Я буду подставлять щеку, и пусть лучше ее никто никогда не поцелует, чем... чем снова бросаться в это безумие, тянущее кровь и жилы. Любовь- война, а я ушел в увольнение, имею право на пенсию по выслуге лет. И мне как то все равно, состоится ли трибунал.



Наверное, пробка уже рассосалась и Тобиас, быстро промчавшись по восьмиполосному автобану, уже свернул на шоссе, ведущее в район парков, отелей, и скучной культурно-офисной жизни.



Раны, полученные на этой войне, уже заживают. После стольких лет в водовороте чувств несколько непривычно начинать жить разумом, как будто после бурной стремнины горной реки вдруг попал в зеркальное чистое озеро, умиротворенно возлегающее меж горных хребтов. Трезвость, расчет, ясность, справедливость. Чувства сродни запою, похмелье – неизбежное зло, но оно пройдет.И будет хорошо. Я говорю-будет. Мне уже хорошо. Я подставлял щеку, и в свежую рану от кошачьих когтей ткнулся влажный собачий нос.

Без неожиданностей, без нервов, без терзаний. Тобиас дает то, что мне нужно, дает щедро и с наслаждением, по большому счету ничего не требуя взамен. Я не обижу его, с самого начала я был с ним честен, не обещая многого. И тем не менее – он до сих пор со мной. Приходит на первый же зов, остается, заключает в объятия, позволяет мне делать с ним все, что хочу. А мне ведь не так многого и надо. Снять напряжение, да и заснуть, прижимая к себе теплое мягкое создание, готовое чутко сторожить мой сон, оберегая меня от призраков прошлого.

И я спокоен

Ну что же, пора уже. Эрнст отложил рекламный журнал, который все еще чисто машинально перелистывал. Интересно, он на лифте или пешком? Скорее всего-второе. Взбегает по лестнице, прыгая через ступеньку, разглядывает таблички с указателями. Вот он уже на нужном этаже, наверняка опять запутался в коридорах. Эрнст еще раз усмехнулся своим мыслям.

Стук в дверь.

@темы: POV, PG, Deine Lakaien

---

Нарочно не нарисуешь :))

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Шарифа/Иви
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - angst, pre-slash, хумор))
5. Комментарий - Нашла в Сети вот такую милую картинку. Если это не Иви и Шарифа - то кто?
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - не моё, какого-то художника.

@темы: фэм-слэш, HUMOR, арт, PG, Deine Lakaien