пунктуация искажает духовность | Это вообще днище, хоть и потолок
1. Фандом - Deine Lakaien, Helium Vola
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Андреас Хиртрайтер
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - наверное, ближе всего к ангсту.
5. Комментарий - это вообще никак не связано с реальностью, и даже с вменяемыми фантазиями. написано по мотивам отыгрыша в ролеве, и фик получился достаточно "на любителя". кому садо-мазо и все, что около - гадость, просьба дальше не читать.
6. Предупреждение - BDSM и сопутствующие кинки.
7. Дисклеймер - все выдумано.
Цепочка
читать дальшеОни вместе из-за третьего. Они оба любят его - по-разному, но кто говорил, будто любовь однообразна? У этой гидры головы отрастают быстрее, чем в трупной гнили плодится чума.
А их соединяет множество, великое множество вещей, последнее в списке - взаимность. Впереди стоит помешательство, дурман, месть, желание обладать и сублимативное замещение... длинный список. Нет смысла перечислять.
Порой Алекс жалеет, что начал эту игру. Он жаждал близости с другим, но _другой_ по-прежнему холоден, как все айсберги Ледовитого океана. И, поскольку, игра зашла чересчур далеко, Алекс побоялся бы менять статус-кво. Если _третий_ узнает...
Айсберги опасны. Из-за одного затонул Титаник.
Плохая идея? С самого начала ошибка за ошибкой, резная хрустальная башня ошибок звенит в жарком вавилонском воздухе, Алекс мысленно сопоставляет факты - как же так получилось, где он перегнул палку, где поставил лишний сияющий кирпичик своих чар? Правильный ответ: поговорка про тихий омут и подозрительных обитателей.
Алекс всего-то искал способ подобраться к очередной пассии, не до конца уверенный - всерьез или очередное развлечение, пока Эрнст чересчур занят с записью и Тобиасом; очаровать чужого любовника - изысканная шутка с пряным ароматом надушенных отравой перчаток и придворных интриг.
Просто шутка.
Алекс не хотел становиться Хозяином. Чьим бы то ни было, в том числе Андреаса.
"Я не нарочно".
...Впрочем, заявить, что Алекс жалеет - погрешить против истины. Безумное и бездумное восхищение, почти языческое преклонение, - разве возможно пресытиться подобными дарами?
"Ты казался таким...спокойным".
Казался и кажется. Надо отдать должное Андреасу: на людях он умеет сдерживать любые эмоции и чувства, даже боль. Несколько раз Алекс проводил любимый эксперимент: незаметно для окружающих вонзал в трепетно-мягкую ладонь специально хранимую в потайном кармане и футляре, приберегаемую для подобных опытов, швейную иглу. Вонзал в припухлость между большим и указательным пальцем; Андреас вздрагивал, часто дышал от яркой тянущей боли, но вокруг проходили люди, и он продолжал разговор - нейтральный разговор, лишь срывался посреди пары фраз на выдохи. Алекс отворачивался. Хозяину не пристало чересчур подробно наблюдать реакцию раба, а еще брезгливо отдергивал собственные пальцы от просочившейся крови. Андреас часто моргал, незаметно косился на стальную запятую игольного ушка, судорога продергивала руку до плеча, почему-то чудилось - сейчас игла нырнет глубже, поплывет по венам, вонзится в сердце. Андреас глотал боль, будто чересчур горячий чай, согревался ею.
Алекс. Его Алекс. Его Хозяин. И боль волею его - подобна благословению, и возблагодарит раб Хозяина своего за всякое деяние.
Как-то Андреас проходил с иглой в ладони целый день. Алекс приказал заклеить пластырем, но не извлекать источник, и Андреас послушно покрыл вытянутое ушко белым клейким слоем. В тот день Андреас выступал в опере, и Алекс пришел понаблюдать за своим рабом. Алекс сел в первом ряду. Пристально и строго изучал поведение раба, заранее презрительно хмурился, ожидая - когда же тот выдаст себя.
А боль билась и плясала разноцветными огоньками. Уже не локально, но по всей руке. Андреасу чудилось, будто переломали все кости, и в каждую ввинтили по зажженной петарде. К вечеру стало хуже - его знобило, зловещая весть о заражении. Проступал на лбу прохладный пот. Но Андреас всегда умел скрывать свои чувства - всегда и от всех, кроме Алекса, кроме Хозяина, Хозяин повелел терпеть, Хозяин не разрешал удалять источник боли.
Совсем плохо стало ему уже на сцене, просторный зал и приглушенные освещением мириады лиц капали, стекали куда-то в единственное понятие - больно. И еще Алекс.
Андреас улыбался ему.
Позже говорили, что так хорошо он не пел никогда.
А иглу Хозяин позволил извлечь уже дома, и даже сам обработал антисептиками. Не слишком-то помогло: Андреас провалялся с температурой дней пять, но рана зажила, и он был рад, что доставил Хозяину удовольствие.
Андреас отрезал бы и себе и руку - по самое плечо, если бы того пожелал Хозяин.
Для Андреаса их отношения никогда не были подобием игры или отрепетированной пьесы. Богатым воображением природа Андреаса обделила, он прямолинеен и приземлен, поэтому одна изобретательность Алекса на различные... испытания, так называет Андреас действия Хозяина, и преклоняет мысленно колени, - достойна восхищения.
Он бы молился на Алекса прилюдно. Удерживает - разумная часть его "я". Полустертого, как мел на школьной доске.
Если Андреаса спросить, почему участь раба не только не тяготит, но приносит мутное, едкое, будто невыплаканные слезы, наслаждение - он ответил бы "Я люблю Алекса, и я готов на все ради него". Или вовсе бы не ответил. Он всю жизнь поступал логично. Он всегда мог ответить, почему сделал то или другое - все знакомые воспринимали его как "серьезного и рассудительного".
Тем мучительнее - и слаще - то, что происходит теперь.
Андреас и прежде носил цепочку на шее, тонкую золотую цепочку, Алекс остановил внимание на невинном аксессуаре - решил использовать в своих целях, и фантазия не подвела его - следующим же вечером он _придумал_.
Это происходило в номере Алекса, чаще всего встречались на его территории. Иногда Алекс подумывал о том, чтобы забрать Андреаса с собой в Берлин - но, с другой стороны, как он объяснит жене и дочери рабовладение в двадцать первом веке?
Полутемный жарко натопленный номер. Обогреватель включен на полную мощность, Алекс обожает тепло - грузную непроницаемую духоту, точно в джунглях. Горячи стены, горяча ворсистая обивка-ковролан на полу, похожая на иссушенный мох, горячи простыни и прикосновения. Андреас, замерший в ногах Алекса, тоже горячий, его кожа ощутимо влажная от пота, а между ног - от спермы Алекса. Больше всего Андреасу хочется принять душ, но Хозяин не позволяет. Алекс лениво дергает ресницами, щурится на приглушенный древесный свет, и размышляет о наручниках. Они никогда не практиковали связывания. Андреас чересчур покорный, его нет необходимости укрощать. Зато есть цепочка.
Алекс тянет цепочку на себя, скручивает вдвое - так, чтобы звенья впились в кожу. Андреас инстинктивно пытается перехватить Алекса. Тот опережает.
"Если я захочу тебя задушить - так и сделаю, можешь не сомневаться".
Вполне достаточно, чтобы Андреас прекратил сопротивление. Но душить Алекс пока не намерен. Иные планы. Цепочка сродни ошейнику.
Алекс ухмыляется и прилаживает к прочным звеньям тонкую леску-поводок.
"Теперь ты будешь ходить со мной "рядом". Как собачка".
"Как скажешь, Алекс", - улыбка полностью меняет неприметное лицо. Алекс думает о том, что его _бесят_ люди, которым идет улыбаться. Ему - нет: смахивает на оскал.
Подвох в том, что леску Алекс набрасывает в два слоя, аккуратно вплетает в цепочку, но при натягивании бесцветная нить вонзится в кожу, а металлическая - всего лишь натянется потуже..
Они отправятся в душ вместе. Алекс ведет Андреаса на поводке, мог бы заставить ползти на четвереньках, однако это излишне.
Андреас идет чуть ссутулившись, хотя обычно держится с характерной для оперных исполнителей "микрофонной" выправкой.
Эта чертова покорность, как _можно_ быть настолько бесхарактерным, - бесится Алекс, и уже под струями воды натягивает леску. Миллиметр за миллиметром, поначалу Андреас продолжает сосредоточенно смывать с бедер подсохшие белые потеки, потом его голова резко запрокидывается назад. Он хрипит.
Черед Алекса улыбаться. Заголять ровные, но неприятно-острые, будто у хищного зверька вроде ласки, зубы. Алекс отступает, тянет леску. Андреас хватается за горло, потому что леска вонзается все глубже, перетягивает шею, бисеринки крови тут же смывает потоком воды. Андреас извивается, темные глаза будто расплываются по лицу. Он падает на колени, гулко ударившись о фаянсовый край ванны, вода затекает в открытый рот, нежно-розовый изнутри.
Алекс отлично знает, что закричал бы Андреас.
"Только не горло. Только не _горло_!"
На долю мгновения Алекса тянет переступить грань отношений Хозяина и раба - это сродни любопытству, поглядеть, захлебнется ли Андреас водой из под крана, сейчас она заполнила открытый в букву "О" рот, будто чашу, или же крепкая леска придушит его. Пока - не слишком глубоко, несколько капель крови (вода заботливо удаляет их с гладкой и светлой, на несколько тонов светлее, чем у Алекса, кожи). Алекс заворожен зрелищем.
Андреас размахивает руками. Он подобен жуку с тяжелым панцирем, которого перевернули на спину. Или - пойманной рыбе.
Я хороший рыбак, Андри, - усмехается Алекс.
Размазанные пятна глаз подернуты слезами. Конечно, Андреас не плачет по-настоящему, он слишком терпелив - не подобрал Алекс еще такой пытки, чтобы заставить этого святого-чтоб-ему-пусто-было-мученика зарыдать.
Алекс приослабляет нить. Наклоняется к Андреасу, гладит по щеке.
"Ты любишь меня?", спрашивает Алекс самым чувственным из своих голосов, а потом ерошит коротко стриженые волосы Андреаса, у него мягкие волосы, не испорчены лаком. Еще одно различие, которое бесит Алекса. Искренность.
Алекс ощущает себя фейком. Резиновой куклой.
ктоизниххозяин?!
"Люблю", - Андреас силится улыбнуться даже теперь. Леска отступила. Приоткрыт рот Андреаса и узенькие кровоточащие царапины на шее. Придется носить одежду с закрытым воротником, машинально думает Андреас, если позволит Хозяин, если...
"Люблю", повторяет он. Он живет этим словом, он умирает и возрождается, на языке оно слаще благородного вина, Андреас снова дышит чаще, потому что боль затихает, а слово остается. Люблю. Люблю. Чрезмерно горячая вода хлещет спине, по щекам, Андреас заставляет себя встать и закрыть кран. Горячо. Хозяину тоже - Хозяин здесь, близко, Андреас не столько видит, сколько чувствует его.
Алекс вновь натягивает леску. Золотые звенья цепочки собираются в гармошку, а леска послушно ложиться частично в старые ранки, частично - взрезая новые.
Андреасу не удается удержать равновесие. Он ломает ноготь, падая. Он плюхается на колени, похожий на распластанную лягушку. Алекс морщится: Андреас неуклюж, это неэстетично.
"Тюфяк", брезгливо бросает Алекс. Леска ложится ровными слоями на катушку, и Андреас - на ней, марионетка, он и впрямь похож на тряпичную куклу, словно ни единой кости нет в этом безвольном мягком теле. Алекса тянет пнуть его, но леска надежнее.
Тянет.
Андреас хрипит. Теперь, когда вода не смывает кровь, потеки – тоньше волоса, тоньше самой изысканной кисти – расплываются от шеи по груди, вниз.
Андреас давно разучился чувствовать боль. Лишь то-что-делает-Хозяин, и о большем Андреас не мечтает, даже сейчас ему хорошо. Куда лучше, чем когда Алекс неделями не вспоминает о нем, заставляя забиваться в темный угол. Андреас никогда не был общительным, а теперь окончательно замкнулся в себе и Алексе, в этой странной не-игре: люблю его, люблю его.
Андреас выбрался из ванны, и бьется теперь у ног Алекса, пытаясь высвободиться из паутины-лески, Алекс – где-то за облаками мутнеющего сознания. Хозяин. Я стараюсь видеть тебя. Я не могу. Прости. Хозяин.
Удушье расцветает желто-синими кляксами, будто швыряют в лоб радиоактивные снежки. Андреас дергается на нити, каждый раз, когда Алекс шевелит рукой – иначе нельзя, иначе леска задушит его.
Такова любовь Хозяина, Андреас захлебывается ею, но не страшно ни на мгновение – Алекс здесь, он знает, что делает… рабу не пристало осуждать Хозяина, размышлять о праведности его.
Алекс пинает его. Алексу страшно, потому что сиплое дыхание и спазмы – похожи на предсмертные, Алекс давно отпустил леску, но то ли заклинило, то ли передержал. Андреас цепляется пальцами за глотку, но пальцы у него слишком пухлые, а прозрачная плотная нить тонка. Приходится погружаться.
«Черт!» - Алекс пинает его вновь, и еще, босые ступни почти не встречают сопротивления, словно пинает подушку. Алексу страшно. Если Андреас умрет здесь, то… то что Алекс скажет полиции? Эрнсту?
Жоэлю, черт подери.
Алекс попросту не доживет до суда.
Он запинается о распластанное тело на пути к аптечке и ножницам. Андреас следит за действиями Хозяина с легким удивлением: зачем? Я твой раб. Не надо обо мне заботиться, я сам…сейчас все пройдет, наверное, я научусь не-дышать, если такова-твоя-воля.
«Люблю тебя», пытается выговорить Андреас, но кислород в легких, в крови – закончился. Кафель под ним прохладный. Это приятно после кипятка в кране. А тело непривычно легкое, или вовсе – чужое.
Когда Алекс перерезает леску, а заодно рвет и цепочку – золотые капли-звенья рассыпаются с перезвоном бубенцов – Андреас гладит смуглые руки Хозяина. Андреас счастлив.
«Ненавижу тебя!» - выкрикивает Алекс. – «Что только Жоэль нашел в тебе, ты, размазня!»
Алекс забыл об игре.
Но для Андреаса происходящее никогда не было игрой, и умирал он минуту назад непритворно.
«Не знаю», тихонько отвечает он. Говорить еще тяжело, но серьезных повреждений нет, только перекрестья-ранки от вгрызшейся нити, они подобны изысканным украшениям или ритуальным татуировкам.
«Прости меня», добавляет Андреас.
Алекса перекашивает.
«Хватит, довольно! Лучше бы ты мне строил козни, мстил, ненавидел в ответ – да что угодно, только не твоя покорность, не твоя щенячья влюбленность, надоел, не могу больше, убирайся!»
Андреас сидит на полу, закрывая ладонями лицо. Хозяин прогревался на раба – за что? Следовало не хрипеть, задохнуться…?
«Алекс…»
Он подбирает с пола обрывки цепи, и в его ладони – маленькая горстка, светится, будто желтый топаз.
«Алекс, я люблю Жоэля, и никогда не лгал тебе, будто это не так. Но я не в силах подарить его тебе. Я могу подарить только себя…»
Он стоит на коленях перед Хозяином. С шеи тонко и щекотно стекает кровь.
Алекс пялится на Андреаса, будто вошел в ванную и наткнулся на незнакомца. Голого, к тому же. Алексу охота смеяться, выть, бить Андреаса, целовать его, бежать к Жоэлю, застрелить Жоэля, застрелить себя, всех…
Он понимает, почему Жоэль выбрал _не его_. Алекс неспособен _дарить_.
Он подходит к аптечке и достает йод.
«Обработай царапины», - командует он. – «А потом одевайся. Пойдем вниз ужинать».
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Андреас Хиртрайтер
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - наверное, ближе всего к ангсту.
5. Комментарий - это вообще никак не связано с реальностью, и даже с вменяемыми фантазиями. написано по мотивам отыгрыша в ролеве, и фик получился достаточно "на любителя". кому садо-мазо и все, что около - гадость, просьба дальше не читать.
6. Предупреждение - BDSM и сопутствующие кинки.
7. Дисклеймер - все выдумано.
Цепочка
читать дальшеОни вместе из-за третьего. Они оба любят его - по-разному, но кто говорил, будто любовь однообразна? У этой гидры головы отрастают быстрее, чем в трупной гнили плодится чума.
А их соединяет множество, великое множество вещей, последнее в списке - взаимность. Впереди стоит помешательство, дурман, месть, желание обладать и сублимативное замещение... длинный список. Нет смысла перечислять.
Порой Алекс жалеет, что начал эту игру. Он жаждал близости с другим, но _другой_ по-прежнему холоден, как все айсберги Ледовитого океана. И, поскольку, игра зашла чересчур далеко, Алекс побоялся бы менять статус-кво. Если _третий_ узнает...
Айсберги опасны. Из-за одного затонул Титаник.
Плохая идея? С самого начала ошибка за ошибкой, резная хрустальная башня ошибок звенит в жарком вавилонском воздухе, Алекс мысленно сопоставляет факты - как же так получилось, где он перегнул палку, где поставил лишний сияющий кирпичик своих чар? Правильный ответ: поговорка про тихий омут и подозрительных обитателей.
Алекс всего-то искал способ подобраться к очередной пассии, не до конца уверенный - всерьез или очередное развлечение, пока Эрнст чересчур занят с записью и Тобиасом; очаровать чужого любовника - изысканная шутка с пряным ароматом надушенных отравой перчаток и придворных интриг.
Просто шутка.
Алекс не хотел становиться Хозяином. Чьим бы то ни было, в том числе Андреаса.
"Я не нарочно".
...Впрочем, заявить, что Алекс жалеет - погрешить против истины. Безумное и бездумное восхищение, почти языческое преклонение, - разве возможно пресытиться подобными дарами?
"Ты казался таким...спокойным".
Казался и кажется. Надо отдать должное Андреасу: на людях он умеет сдерживать любые эмоции и чувства, даже боль. Несколько раз Алекс проводил любимый эксперимент: незаметно для окружающих вонзал в трепетно-мягкую ладонь специально хранимую в потайном кармане и футляре, приберегаемую для подобных опытов, швейную иглу. Вонзал в припухлость между большим и указательным пальцем; Андреас вздрагивал, часто дышал от яркой тянущей боли, но вокруг проходили люди, и он продолжал разговор - нейтральный разговор, лишь срывался посреди пары фраз на выдохи. Алекс отворачивался. Хозяину не пристало чересчур подробно наблюдать реакцию раба, а еще брезгливо отдергивал собственные пальцы от просочившейся крови. Андреас часто моргал, незаметно косился на стальную запятую игольного ушка, судорога продергивала руку до плеча, почему-то чудилось - сейчас игла нырнет глубже, поплывет по венам, вонзится в сердце. Андреас глотал боль, будто чересчур горячий чай, согревался ею.
Алекс. Его Алекс. Его Хозяин. И боль волею его - подобна благословению, и возблагодарит раб Хозяина своего за всякое деяние.
Как-то Андреас проходил с иглой в ладони целый день. Алекс приказал заклеить пластырем, но не извлекать источник, и Андреас послушно покрыл вытянутое ушко белым клейким слоем. В тот день Андреас выступал в опере, и Алекс пришел понаблюдать за своим рабом. Алекс сел в первом ряду. Пристально и строго изучал поведение раба, заранее презрительно хмурился, ожидая - когда же тот выдаст себя.
А боль билась и плясала разноцветными огоньками. Уже не локально, но по всей руке. Андреасу чудилось, будто переломали все кости, и в каждую ввинтили по зажженной петарде. К вечеру стало хуже - его знобило, зловещая весть о заражении. Проступал на лбу прохладный пот. Но Андреас всегда умел скрывать свои чувства - всегда и от всех, кроме Алекса, кроме Хозяина, Хозяин повелел терпеть, Хозяин не разрешал удалять источник боли.
Совсем плохо стало ему уже на сцене, просторный зал и приглушенные освещением мириады лиц капали, стекали куда-то в единственное понятие - больно. И еще Алекс.
Андреас улыбался ему.
Позже говорили, что так хорошо он не пел никогда.
А иглу Хозяин позволил извлечь уже дома, и даже сам обработал антисептиками. Не слишком-то помогло: Андреас провалялся с температурой дней пять, но рана зажила, и он был рад, что доставил Хозяину удовольствие.
Андреас отрезал бы и себе и руку - по самое плечо, если бы того пожелал Хозяин.
Для Андреаса их отношения никогда не были подобием игры или отрепетированной пьесы. Богатым воображением природа Андреаса обделила, он прямолинеен и приземлен, поэтому одна изобретательность Алекса на различные... испытания, так называет Андреас действия Хозяина, и преклоняет мысленно колени, - достойна восхищения.
Он бы молился на Алекса прилюдно. Удерживает - разумная часть его "я". Полустертого, как мел на школьной доске.
Если Андреаса спросить, почему участь раба не только не тяготит, но приносит мутное, едкое, будто невыплаканные слезы, наслаждение - он ответил бы "Я люблю Алекса, и я готов на все ради него". Или вовсе бы не ответил. Он всю жизнь поступал логично. Он всегда мог ответить, почему сделал то или другое - все знакомые воспринимали его как "серьезного и рассудительного".
Тем мучительнее - и слаще - то, что происходит теперь.
Андреас и прежде носил цепочку на шее, тонкую золотую цепочку, Алекс остановил внимание на невинном аксессуаре - решил использовать в своих целях, и фантазия не подвела его - следующим же вечером он _придумал_.
Это происходило в номере Алекса, чаще всего встречались на его территории. Иногда Алекс подумывал о том, чтобы забрать Андреаса с собой в Берлин - но, с другой стороны, как он объяснит жене и дочери рабовладение в двадцать первом веке?
Полутемный жарко натопленный номер. Обогреватель включен на полную мощность, Алекс обожает тепло - грузную непроницаемую духоту, точно в джунглях. Горячи стены, горяча ворсистая обивка-ковролан на полу, похожая на иссушенный мох, горячи простыни и прикосновения. Андреас, замерший в ногах Алекса, тоже горячий, его кожа ощутимо влажная от пота, а между ног - от спермы Алекса. Больше всего Андреасу хочется принять душ, но Хозяин не позволяет. Алекс лениво дергает ресницами, щурится на приглушенный древесный свет, и размышляет о наручниках. Они никогда не практиковали связывания. Андреас чересчур покорный, его нет необходимости укрощать. Зато есть цепочка.
Алекс тянет цепочку на себя, скручивает вдвое - так, чтобы звенья впились в кожу. Андреас инстинктивно пытается перехватить Алекса. Тот опережает.
"Если я захочу тебя задушить - так и сделаю, можешь не сомневаться".
Вполне достаточно, чтобы Андреас прекратил сопротивление. Но душить Алекс пока не намерен. Иные планы. Цепочка сродни ошейнику.
Алекс ухмыляется и прилаживает к прочным звеньям тонкую леску-поводок.
"Теперь ты будешь ходить со мной "рядом". Как собачка".
"Как скажешь, Алекс", - улыбка полностью меняет неприметное лицо. Алекс думает о том, что его _бесят_ люди, которым идет улыбаться. Ему - нет: смахивает на оскал.
Подвох в том, что леску Алекс набрасывает в два слоя, аккуратно вплетает в цепочку, но при натягивании бесцветная нить вонзится в кожу, а металлическая - всего лишь натянется потуже..
Они отправятся в душ вместе. Алекс ведет Андреаса на поводке, мог бы заставить ползти на четвереньках, однако это излишне.
Андреас идет чуть ссутулившись, хотя обычно держится с характерной для оперных исполнителей "микрофонной" выправкой.
Эта чертова покорность, как _можно_ быть настолько бесхарактерным, - бесится Алекс, и уже под струями воды натягивает леску. Миллиметр за миллиметром, поначалу Андреас продолжает сосредоточенно смывать с бедер подсохшие белые потеки, потом его голова резко запрокидывается назад. Он хрипит.
Черед Алекса улыбаться. Заголять ровные, но неприятно-острые, будто у хищного зверька вроде ласки, зубы. Алекс отступает, тянет леску. Андреас хватается за горло, потому что леска вонзается все глубже, перетягивает шею, бисеринки крови тут же смывает потоком воды. Андреас извивается, темные глаза будто расплываются по лицу. Он падает на колени, гулко ударившись о фаянсовый край ванны, вода затекает в открытый рот, нежно-розовый изнутри.
Алекс отлично знает, что закричал бы Андреас.
"Только не горло. Только не _горло_!"
На долю мгновения Алекса тянет переступить грань отношений Хозяина и раба - это сродни любопытству, поглядеть, захлебнется ли Андреас водой из под крана, сейчас она заполнила открытый в букву "О" рот, будто чашу, или же крепкая леска придушит его. Пока - не слишком глубоко, несколько капель крови (вода заботливо удаляет их с гладкой и светлой, на несколько тонов светлее, чем у Алекса, кожи). Алекс заворожен зрелищем.
Андреас размахивает руками. Он подобен жуку с тяжелым панцирем, которого перевернули на спину. Или - пойманной рыбе.
Я хороший рыбак, Андри, - усмехается Алекс.
Размазанные пятна глаз подернуты слезами. Конечно, Андреас не плачет по-настоящему, он слишком терпелив - не подобрал Алекс еще такой пытки, чтобы заставить этого святого-чтоб-ему-пусто-было-мученика зарыдать.
Алекс приослабляет нить. Наклоняется к Андреасу, гладит по щеке.
"Ты любишь меня?", спрашивает Алекс самым чувственным из своих голосов, а потом ерошит коротко стриженые волосы Андреаса, у него мягкие волосы, не испорчены лаком. Еще одно различие, которое бесит Алекса. Искренность.
Алекс ощущает себя фейком. Резиновой куклой.
ктоизниххозяин?!
"Люблю", - Андреас силится улыбнуться даже теперь. Леска отступила. Приоткрыт рот Андреаса и узенькие кровоточащие царапины на шее. Придется носить одежду с закрытым воротником, машинально думает Андреас, если позволит Хозяин, если...
"Люблю", повторяет он. Он живет этим словом, он умирает и возрождается, на языке оно слаще благородного вина, Андреас снова дышит чаще, потому что боль затихает, а слово остается. Люблю. Люблю. Чрезмерно горячая вода хлещет спине, по щекам, Андреас заставляет себя встать и закрыть кран. Горячо. Хозяину тоже - Хозяин здесь, близко, Андреас не столько видит, сколько чувствует его.
Алекс вновь натягивает леску. Золотые звенья цепочки собираются в гармошку, а леска послушно ложиться частично в старые ранки, частично - взрезая новые.
Андреасу не удается удержать равновесие. Он ломает ноготь, падая. Он плюхается на колени, похожий на распластанную лягушку. Алекс морщится: Андреас неуклюж, это неэстетично.
"Тюфяк", брезгливо бросает Алекс. Леска ложится ровными слоями на катушку, и Андреас - на ней, марионетка, он и впрямь похож на тряпичную куклу, словно ни единой кости нет в этом безвольном мягком теле. Алекса тянет пнуть его, но леска надежнее.
Тянет.
Андреас хрипит. Теперь, когда вода не смывает кровь, потеки – тоньше волоса, тоньше самой изысканной кисти – расплываются от шеи по груди, вниз.
Андреас давно разучился чувствовать боль. Лишь то-что-делает-Хозяин, и о большем Андреас не мечтает, даже сейчас ему хорошо. Куда лучше, чем когда Алекс неделями не вспоминает о нем, заставляя забиваться в темный угол. Андреас никогда не был общительным, а теперь окончательно замкнулся в себе и Алексе, в этой странной не-игре: люблю его, люблю его.
Андреас выбрался из ванны, и бьется теперь у ног Алекса, пытаясь высвободиться из паутины-лески, Алекс – где-то за облаками мутнеющего сознания. Хозяин. Я стараюсь видеть тебя. Я не могу. Прости. Хозяин.
Удушье расцветает желто-синими кляксами, будто швыряют в лоб радиоактивные снежки. Андреас дергается на нити, каждый раз, когда Алекс шевелит рукой – иначе нельзя, иначе леска задушит его.
Такова любовь Хозяина, Андреас захлебывается ею, но не страшно ни на мгновение – Алекс здесь, он знает, что делает… рабу не пристало осуждать Хозяина, размышлять о праведности его.
Алекс пинает его. Алексу страшно, потому что сиплое дыхание и спазмы – похожи на предсмертные, Алекс давно отпустил леску, но то ли заклинило, то ли передержал. Андреас цепляется пальцами за глотку, но пальцы у него слишком пухлые, а прозрачная плотная нить тонка. Приходится погружаться.
«Черт!» - Алекс пинает его вновь, и еще, босые ступни почти не встречают сопротивления, словно пинает подушку. Алексу страшно. Если Андреас умрет здесь, то… то что Алекс скажет полиции? Эрнсту?
Жоэлю, черт подери.
Алекс попросту не доживет до суда.
Он запинается о распластанное тело на пути к аптечке и ножницам. Андреас следит за действиями Хозяина с легким удивлением: зачем? Я твой раб. Не надо обо мне заботиться, я сам…сейчас все пройдет, наверное, я научусь не-дышать, если такова-твоя-воля.
«Люблю тебя», пытается выговорить Андреас, но кислород в легких, в крови – закончился. Кафель под ним прохладный. Это приятно после кипятка в кране. А тело непривычно легкое, или вовсе – чужое.
Когда Алекс перерезает леску, а заодно рвет и цепочку – золотые капли-звенья рассыпаются с перезвоном бубенцов – Андреас гладит смуглые руки Хозяина. Андреас счастлив.
«Ненавижу тебя!» - выкрикивает Алекс. – «Что только Жоэль нашел в тебе, ты, размазня!»
Алекс забыл об игре.
Но для Андреаса происходящее никогда не было игрой, и умирал он минуту назад непритворно.
«Не знаю», тихонько отвечает он. Говорить еще тяжело, но серьезных повреждений нет, только перекрестья-ранки от вгрызшейся нити, они подобны изысканным украшениям или ритуальным татуировкам.
«Прости меня», добавляет Андреас.
Алекса перекашивает.
«Хватит, довольно! Лучше бы ты мне строил козни, мстил, ненавидел в ответ – да что угодно, только не твоя покорность, не твоя щенячья влюбленность, надоел, не могу больше, убирайся!»
Андреас сидит на полу, закрывая ладонями лицо. Хозяин прогревался на раба – за что? Следовало не хрипеть, задохнуться…?
«Алекс…»
Он подбирает с пола обрывки цепи, и в его ладони – маленькая горстка, светится, будто желтый топаз.
«Алекс, я люблю Жоэля, и никогда не лгал тебе, будто это не так. Но я не в силах подарить его тебе. Я могу подарить только себя…»
Он стоит на коленях перед Хозяином. С шеи тонко и щекотно стекает кровь.
Алекс пялится на Андреаса, будто вошел в ванную и наткнулся на незнакомца. Голого, к тому же. Алексу охота смеяться, выть, бить Андреаса, целовать его, бежать к Жоэлю, застрелить Жоэля, застрелить себя, всех…
Он понимает, почему Жоэль выбрал _не его_. Алекс неспособен _дарить_.
Он подходит к аптечке и достает йод.
«Обработай царапины», - командует он. – «А потом одевайся. Пойдем вниз ужинать».
@темы: CROSSOVER, ANGST, NC-17, BDSM, Deine Lakaien, Helium Vola
-
-
18.02.2007 в 01:55-
-
18.02.2007 в 02:00-
-
18.02.2007 в 03:28-
-
18.02.2007 в 16:05именно, от бессилия. и вообще, домом надо уметь быть. Сашка слабоват для этого.
-
-
18.02.2007 в 16:54-
-
18.02.2007 в 17:12-
-
18.02.2007 в 21:21-
-
31.03.2007 в 03:21-
-
31.03.2007 в 03:30-
-
27.08.2008 в 21:11-
-
27.08.2008 в 22:49-
-
27.08.2008 в 23:18-
-
01.09.2009 в 01:22