"Я был мальчиком с шилом в заднице, но потом встретил Марка и он сменил шило на мыло". (с)
1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пейринг - Хорн/Вельянов
3. Рейтинг - G
4. Жанр - PRE-SLASH
5. Примечания - POV Эрнста
6. Комментарий - огромное спасибо Эсталль за поддержку на всех стадиях процесса. =)
7. Дисклеймер - выдумка, конечно.
"Преспа"
читать дальшеЧасть 1
Волосами ее были смоляные, упругие волны. Если запустить в них пальцы, они окутают тебя, подобно меду, и так же вязко потянутся вслед, когда ты захочешь освободиться. Может быть, таким впечатлением я должен остаться обязанным возводимым в эталоны худосочным девицам с мутными мелкими озерами вместо глаз и тонкими, послушными прядками без цвета и формы. Таких избирали на роли Магдалин и Саломей, Венер, Клеопатр и Елен - и выходили из-под кистей, резцов и струн унылые, мертвее полупрозрачных русалок, декоративные лица-образы для украшения стен, потолков, зал и коридоров.
Она не просила милостыню, не гадала по ладони и не зазывала вульгарным, посаженным шальными песнями голосом. Я никогда и не слышал ее голоса, но воображал его глубоким, томным... тихим. Не просила, не гадала, но танцевала - маленькая, гибкая, будто ласка, юркая. Иногда, стоило ей увлечься кружением, за многочисленными юбками мелькала тонкая лодыжка... хотя сама она не была тонкой. Тонкими были лишь запястья, шея и лодыжки, а в остальном угадывась плавность сильных мышц, экзотическая, столь непривычная, женственная округлость форм... Это шло в прямое противоречие с идеалами искусства, с хранимыми в сердцах нежных юношей ликами милых полумертвых эталонов дамской красоты высшего света; но будило внутри неосознанный, потаенный огонь, с каждым резким взмахом смуглых рук, увешанных пестрыми кольцами, тяжелых юбок, черного меда волос - разгоравшийся все сильнее.
А в ее глаза смотреть было нельзя ни в коем случае, но я - лишь раз - заглянул, и с тех пор сны, в которых она с пугающей частотой являлась в своем пламенном танце, стали мучительными и подобными медленной, умелой пытке. Глаза были почти черными, как зеркала, отражающие любой отблеск света; но вместе с тем глубокие и страшные, будто дыра в сердце мира, в которую, ведомый тенью поэта-предшественника, опускался Данте. И в то же время, она не была темным существом, подвластным чему-то злому-дьявольскому, но была земной - полностью: итальянским морем, турецким табаком, иранской басмой, индийской пряностью и цыганским костром.
Понятия не имею, откуда в сознании моем возник этот пугающе-чарующий образ, но с каждым разом ее лицо становилось все отчетливее и все более знакомым, она безмолвно, едва заметной улыбкой шептала - я рядом, оглянись, я держу тебя за запястье, мой голос и дыхание в твоем сердце, разуме и душе.
Я поднимался среди ночи с тяжело бьющимся сердцем, одевался и уходил в залу. Перебирал в задумчивой отрешенности клавиши, что-то записывал, почти засыпал и снова шел в постель. Утром из записей было сложно выудить хоть что-то толковое, мне они казались сущей небылицей, лишенными порядка и гармонии обрывками... Но выкинуть их вон почему-то не поднималась рука. Один раз я решил для себя покончить с этим делом, собрал нотные листки в коробку из-под обуви и только ступил на порог, вознамерившись вынести все это в уличную урну, дабы не было соблазна, как, открыв входную дверь, увидал тебя, замершего с рукой у звонка и забавно удивленного. Не говоря ни слова и лишь несколько нервно хмыкнув, ты уставился на содержимое коробки и тут же безаппелляционно залез в нее рукой, выуживая бумагу и заинтересованно разглядывая. Я также бессловно стоял и наблюдал, как менялось выражение на твоем лице с насмешливого на сосредоточенное, далее - удивленное, непонимающее и, наконец, необычайно одухотворенное.
- Да ты же просто!.. - ты запнулся, не в состоянии подобрать подходящее слово, замахал руками, охнул, вырвал у меня из рук коробку и, непреклонно меня отодвинув, протиснулся в дом, где тут же, не сняв даже обуви, уселся за инструмент. - Да ты же вандал!
Я закрыл дверь и, неспешно подойдя и оперевшись на спинку кресла, любопытно воззрился на твои потуги что-то наиграть на фортепиано.
- Почему ван... - запоздало попытался выяснить я, но был остановлен многозначительно вскинутым вверх пальцем. Оторвавшись на секунду от моих каракуль, ты поднял голову и сердито нахмурился:
- Потому что вандалы уничтожали достижения культуры.
- Тоже мне, достижения, - усмехнулся я, но ты уже снова был сосредоточен, и я отправился на кухню ставить чайник и попытаться найти хоть какое-то печенье в качестве аванса твоему хорошему настроению.
Бессознательно вернувшись в думах к своей ночной мучительнице, я неожиданно отметил, что в видениях сиих пребываю обычно совсем не в своем времени. Еще не Ренессанс, нет - век, вероятно, двенадцатый. И самым удивительным было также то, что и мыслил я подобно человеку той эпохи, давними ценностями и давними приоритетами. Из мира тревожных предположений меня вырвал твой голос, разливающийся по комнатам какой-то странной, будто осязаемой мелодией. Ты медленно вплыл на кухню, уткнувшись носом в листок - пара других, скрученных в трубочку, покоились у тебя в руке, - и расслабленно напаевая.
- Ты! - тонкий палец обвинительно ткнулся мне в грудь, что выглядело почти комично, - пытался уничтожить искусство, мой друг!
- Да это же просто... наброски, к которым я вряд ли когда-нибудь вернусь, - попробовал оправдаться я, невольно улыбаясь твоему насупленному виду.
- А вот и вернешься, ибо я, великий и ужасный, заценил, так сказать, - доверительно наклонился ты ко мне, после чего неожиданно сделался серьезным. - На самом деле ты, как всегда, себя недооцениваешь. В этом и вправду что-то есть. Пойдем, покажу, - ты взял меня под локоть и, словно упирающуюся лошадь, потащил обратно в залу.
- Садись. Давай договоримся так: все свои черновики, которые ты считаешь непригодными совершенно, будешь складывать в эту коробку и торжественно мне вручать. А я уж гляну, выйдет из этого что-либо, или нет.
- Да ради бога, мне они не особенно...
- Прошу! - ты положил передо мной один из образцов того, как не следует каллиграфически извращаться горе-композитору, и потребовал наиграть, попутно приговаривая, что, кажется, прочитал все правильно. Потом, попросив повторить, осторожно стал добавлять вторую мелодию... внезапно придавая, виделось бы, никчемным линейкам - законченность и гармоничную полноту. Я замер и удивленно уставился на твое невозмутимое лицо.
- Что? - удивленно вскинул ты брови, а я настороженно замер, немного испуганный странно знакомым, словно не-твоим выражением. Списав тревогу на усталость (я наверняка, как обычно, что-нибудь да забыл сделать - позвонить, посмотреть, записать...), я приказал:
- Повтори.
Мы повторили. Еще раз. И еще. Повторяли весь вечер, затем следующий, затем еще изрядное количество вечеров, накапливая тонну материала, уже могущего составить, возможно, полноценный альбом.
Погруженный в работу и творчество, я даже не приметил, что цыганка мои сны оставила. Все вернулось на круги своя - работа-работа-работа, немного отдыха, работа... работа.
Часть 2
- Обрати внимание, что здесь моей заслуги столько же, сколько и твоей, - ты скучающе распутывал клок волос, явно наслаждаясь положением собаки на сене. Я уже давно мог бы сходить в душ, и страстно желал это сделать, но грозное "я первый!" еще в машине на пути к гостинице ставило передо мной задачу в очередной раз набраться терпения: уступить импульсивному южанину - значит отделаться меньшей кровью, чем вступать с ним же в полемику. Однако предаться водным процедурам, не расчесав волосы, ты наотрез отказался, мотивируя нежеланием с утра проснуться с дредами. А что, пошутил я, это бы добавило изюминки в твой сценический вид, и вконец развеселенный убийственным взглядом, поднялся с целью хоть как-то освежиться в жаркий день (вернее, уже ночь), а именно - пройтись по близлежащим улицам и немного насладиться ночной тишиной.
- Стоять, я не договорил!
Я с усталой улыбкой обернулся, уже держась за дверную ручку.
- А, впрочем, ладно, иди. Только ключ возьми, я спать скоро.
Признаться, живые выступления - штука утомительная и полная волнения. Если выбирать между техникой и акустикой - я даже не смогу сказать, что легче. С одной стороны, окруженный электронным оборудованием, ты сосредоточен умственно и можешь расслабиться физически. Поначалу был страх что-то пропустить, что-то не то нажать, где-то перепутать разъем или не обратить внимание на отсоединившийся проводок... технические неисправности, короче говоря. Если я скажу, что этот страх прошел - бессовестно совру, но очевидно то, что его стало меньше. Привычка.
Когда я с роялем и Александром... мы настолько срослись музыкально в единое целое, что практически не даем сбоев. У него почти абсолютный слух, а у меня почти идеально настроенный инструмент. Он, Алекс, позволяет импровизировать, он импровизирует сам, он знает, где можно посамовольничать, а где - поймать тон и слиться с ним воедино. Акустика - это воля, свобода и простор, пьянящее ощущение контроля над каждым звуком... иногда мне кажется, что я играю на его голосе, а голос отзывается на едва ощутимое касание клавиш пальцами. Такие вечера - потрясающий выброс адреналина в кровь, сравнимый... может быть, с прыжком с парашютом? Нет, неверно. В прыжке ты контролируешь либо первые несколько секунд процесса, либо имеешь относительно небольшое пространство для маневра. А схожее... наверно, полет. Возможно, меня бы понял летчик, до последнего винтика знающий свою машину и по звуку определяющий любые ее неполадки.
Но к чему все эти слова? Ах да, к тому, что акустика - это еще и большая физическая нагрузка для человека, подобно мне ведущего относительно сидячий образ жизни. И, естественно, после хочется в душ. Алекс порой кажется мне капризной барышней.
Я хмыкнул, представив тебя в украшеном бусинами и кружевами костюме придворной дамы, рассмеялся, но поймал себя на неожиданной мысли, что тебе бы больше шли не пастельные тона, но густо-красный, алый и бордо... и застыл прямо посреди не слишком оживленной ночной улицы, однако вызвав недовольство едва не врезавшегося в меня не слишком культурного вида господина. Рассеянно извинившись, я отошел в сторону и бездумно уставился на проезжающие мимо автомобили. Красный, черный, алый, бордо... Громко рассмеялся собственным абсурдным идеям и поспешил обратно в гостиницу.
Ты действительно уже спал, раскинувшись на постели неким подобием морской звезды, что заставило меня облегченно вздохнуть, что на сей раз кровати все-таки две. Не хотелось бы среди ночи получить в нос локтем запутавшегося в простынях коллеги. Стараясь не шуметь, я аккуратно разделся и, сполна отомстив за недоступность воды получасовым философствованием под прохладными струями (в то же время разбудить тебя я не сильно опасался, так как в твоем сне примерно через час после его начала наступал роковой момент, когда разбудить представлялось возможным лишь в том случае, если ты, как минимум, выспался), позволил себе расслабиться на пахнущем стиральным порошком белье. Повернув голову, я какое-то время разглядывал твое умиротворенное лицо, еще раз беззвучно посмеялся над собой и, отвернувшись к стене, постепенно уснул.
Мне показалось, что прошло лишь мгновение, а на уже различаемом в предутренних сумерках циферблате значилось пол четвертого. Нет, я не обнаружил себя в холодном поту, стоящим посреди комнаты или тяжело дышащим... со мной такого не бывает, к счастью. Но такая знакомая тяжесть на сердце... чувство вины? Или просто что-то похожее. Я не хотел смотреть на тебя, но взгляд упрямо цеплялся за крупные черные кольца еще недавно мокрых волос, за небольшую кисть, как-то изящно свисающую с края кровати, за приоткрытые губы, на которые неожиданно - словно символично - упал тусклый свет фар проезжающей машины. Я сжал виски и зажмурился, пытаясь изгнать из памяти загадочно улыбающиеся, пугающе знакомые губы моей внезапной в этой ночи, старой знакомой. Уже больше года прошло с нашей последней встречи. То есть теперь уже предпоследней.
Да, это было именно чувство вины, потому что я внезапно сообразил, что та дикая мысль на прогулке имеет под собой подобное айсбергу, мягко говоря, значительное основание. Не желая более пускать раздумья в этом направлении, я вышел на балкон и, положив руки на перила, стал вглядываться в ночь.
Почему-то пугало осознание, что минуту назад я снова видел ее. Снова слишком реальную и снова - чего-то ждущую. И такую знакомую.
Я заставил себя пару раз глубоко вздохнуть. Под руками нет даже маленького синтезатора, так что отделаться легко от назойливых, словно мошки, мыслей сегодня не получится. Сказать себе даже в мыслях, почему она показалось мне знакомой, я боялся и не мог.
- Ну?
От неожиданности я едва не подскочил, но не обернулся.
- Алекс?
- Нет, твоя совесть, - ты выждал паузу. Я не решался взглянуть на тебя. - Ну я, естественно, а кто тут еще может ошиваться в ночи? Знаешь, ночью как будто бы спать полагается, а я за тобой ранее ночных бдений не замечал.
- Так ты спишь, как убитый... - я попытался улыбнуться. Ты молча приблизился ко мне, опираясь на ограждение слева и заинтересованно заглядывая в лицо, и издал хитрый смешок.
- А вот тут ты ошибаешься.
Твоя веселость приободрила, заставив почувствовать странное облегчение. Вот он, мой давний друг Алекс, с ним столько пройдено, он, наверно, знает меня лучше, чем я сам.
- Хочешь сказать, ты у нас такой шпионски-наблюдательный? - в ответ лишь заговорческая улыбка. - Я тебя разбудил, что ли? Прости...
- Да ничего, все бывает. Но я действительно не припомню, чтобы ты по ночам думу думал. Наоборот, меня поначалу гнал в кровать, как дитя...
- Ха, помню наши баталии, - я засмеялся теплому обрывку прошлого. Сколько лет назад?.. Десять? Двенадцать?
- Так что случилось? - ты опять неожиданно серьезен. Я даже как-то растерялся и неопределенно пожал плечами.
- Сон...
- Плохой?
- Да не то что бы... просто странный.
- Ты какой-то странный, Эрн... - ты отошел и опустился в плетеное кресло, глядя на меня и вопросительно разведя ладони.
- Слушай, а у тебя в роду цыган каких-нибудь не было? - это вырвалось прежде, чем я смог сдержать свой вражеский язык. Оставалось только сделать невинное лицо и... да какая разница, впрочем? Вопрос как вопрос. Ты странно прищурился.
- Кто тебе это сказал?
Я удивленно обернулся к тебе.
- Так были? Ты говорил, Македония и Болгария, а...
- А какая разница? Может, и были, - ты, все еще щурясь, внимательно, будто оценивающе меня разглядывал. Я едва не хлопнул себя по лбу.
- Ал, не подумай ничего плохого! Это для меня ничего не значит... ты же знаешь мое отношение ко всяким теориям... такого плана...
- А зачем тогда спрашиваешь? - твой тон все еще немного прохладен.
- Ну так вот, мне снится цыганка, и она здорово смахивает на тебя, - выпалил я, через секунду сообразив, что только что озвучил одно из своих самых страшных опасений, превратившееся в свершившийся факт. Ты пару секунд удивленно смотрел в одну точку, потом неожиданно залился неприлично громким хохотом.
- И что ж я там делал такого, что ты, как перепуганный сурикат, аж подскочил на кровати десять минут назад?
Я какое-то время настороженно молчал, а ты все смеялся. Потом я деликатно заметил:
- Вообще-то это не ты. Это просто женщина, немного (конечно, Эрни!) похожая на тебя, - в ответ меня одарили таким скептически-насмешливым выражением, что я едва не покраснел.
- Что, бес в ребро, да? Она душила тебя? Чего ты так разволновался?
- Да успокойся ты. Ничего она не делала...
- Что, просто стояла? А ты напугался - о, Алекс-таки баба! - и подскочил!
- Да хватит чушь пороть, - я нахмурился, а ты в ответ улыбнулся как-то тепло, - она мне покою не дает, Ал. То есть давала. (- О-о, давала?.. - Да иди ты!) Я ее уже год не видел, а теперь вот опять... - я беспомощно развел руками.
- А она хоть красивая? - задумчиво спросил ты, потом снова засмеялся. - А, ну да, как я. Ну что ж, Эрни, сочувствую. Небритая, лохматая тетка - это достаточный повод для... - ты легко увернулся от подзатыльника.
- Александер, кончайте дурачиться и пойдем спать уже.
Мне до самого утра не удавалось уснуть, в голове то и дело прокручивался то наш диалог, то разнообразные версии происходящего и объяснения этому. К тому же, тебя вся эта история явно развеселила, что дало повод для многочисленных подколов в следующее утро. Вернее, едва ли не полдень, когда ты соизволил наконец проснуться. Потом ты успокоил нас обоих резонным предположением, что я в юности начитался Гюго.
Часть 3
Теперь мы с ней встречались примерно раз в неделю. Но изменилась сама фактура снов, так как я теперь обладал телом, был способен передвигаться, осознавал себя как действующее лицо и в какой-то мере отвечал за свои маневры. А она, будто бы найдя мое слабое место, делалась всё более похожей на тебя: позаимствовала повадки, жесты, мимику... с другой стороны, мне часто приходила в голову мысль, что ваша схожесть есть ни что иное как игра моего воображения - я не видел ее ни разу ближе расстояния промеж дуэлянтами и не смог бы детально описать. Все, что я имел - лишь интиуитивные порывы, ощущения, да и к тому же все время напоминал себе, что весь этот чудовищный бред есть ни что иное, как исключительно игра воображения.
Но то, что доселе имело место только в воображении, стало внезапно выливаться в мир реальный и влиять на ход событий и в нем.
Наверное, именно твоя заслуга в том, что мы так долго находимся рядом и не надоедаем друг другу. Ты в эмоциональном пласте подобен воде... хотя нет, я ошибаюсь. У воды не такая большая плотность. А ты, натыкаясь в своем потоке на что-то твердое (например, мой упертый характер), обволакиваешь и заполняешь все пространство собой: спорить невозможно, вырваться из этих вязких, успокаивающих объятий очень трудно, да и не хочется. Если бы в этом потоке взорвалась бомба, он бы лишь чуть поколебался и снова принял прежнюю форму, невозмутимо следуя дальше. Так вот, не будь у тебя столь гибкого характера, мы бы точно в момент рассорились. Я бессознательно начинал злиться на тебя каждый раз, стоило мысли зацепиться за странный образ, поселившийся в сердце. Сама ситуация выводила из себя - ну что за дело, полвека прожил адекватным человеком, и вдруг появляется неконтролируемая сила, способная взаимодействовать с эмоциональным и чувственным миром без ведома хозяина. Примерно такие же ощущения вызывает игра на сильно расстроенном инструменте: память пальцев не позволяет ошибиться, но звуки выходят странные и складываются в не менее дисгармоничную мелодию, отдаленно напоминающую оригинал.
Мы знакомы действительно очень давно, читаем друг друга как открытые книги, но между нами всегда оставалсь дистанция: определенные вещи, которые один не мог бы позволить в отношении другого; взаимное уважение; главная связующая нить - работа, и посему ее легкий отпечаток на всех взаимных контактах. Коллега и друг. Не наоборот. Очень близкий друг, которому можно доверить жизнь, почти родственник. Но в первую очередь - коллега. Не знаю, кто был инициатором такого итога, может быть я не хотел давить, может быть, ты не хотел навязываться... но обоих это до сего момента устраивало. Разумом я понимал, что такие отношения для двух предельно самодостаточных персон - идеальны, наилучший вариант, но с недавних пор разум, как я уже говорил, решил меня подвести в некоторой сфере.
Было очень сложно признаться себе в одном: она очень красива и торжественно ставит перед фактом странной, сумасшедшей и болезненной влюбленности в себя. Я то в ужасе смеялся над собой, то страстно желал что-нибудь сломать или разрушить... что, впрочем, внешне ничем, кроме раздражительности и выливания ее на тебя, не выражалось. И эта раздражительность была как раз одной из вещей, которую мы по отношению друг к другу не позволяли. После каждого подобного раза мне было очень стыдно, я становился молчалив и постоянно извинялся, а ты же - не обижался, не удивлялся, не парировал, но поглядывал с таким необычайным интересом (другой бы не заметил, но я слишком хорошо тебя знаю), что мне становилось как-то не по себе, и крутилась рядом навязчивая мысль, что ты знаешь что-то такое, о чем не осведомлен я.
В один прекрасный день ты просто зажал меня в угол дивана и с серьезнейшим видом спросил, что со мной происходит. Я от внезапности порыва не знал, что же сказать и просто, глупо разинув рот, отвечал на твой пристальный взгляд, наверно, довольно забавным, растерянным выражением лица.
- Хорошо. Я понимаю, что я не тот человек, которому ты бы стал изливать душу, но, мне кажется, я имею право постараться помочь, если с тобой что-то не так. А я вижу, что что-то происходит.
Я закрыл рот, настороженно усмехнулся и пожал плечами, отводя глаза. Слишком уж было страшно, что в них сейчас мелькнет отблеск невидимого пламени.
- Послушай, даже если это и не мое дело, надо как-то... возвращать тебя в рабочую норму. Ты не отзываешься на половину моих слов, все время рассеянно куда-то смотришь... и вообще, ты какой-то странный.
Если плотный поток сжал конечности и шею - с места точно не сдвинуться. Я обреченно позволил своим глазам встретиться с твоими. И страх почему-то прошел. Я увидел перед собой просто две темно-карих радужных оболочки, спокойный, уверенный взгляд и лицо вымотанного за день немолодого мужчины. Внимание переключилось на легкую небритость и я неожиданно расхохотался, вспомнив твои слова о лохматой тетке, душащей меня во сне. Мне стало неожиданно весело, а образ-преследователь показался не более чем странным сном, далеким и очень размытым.
- Эрни, ты меня пугаешь, - ты невольно улыбнулся.
- Прости, прости, я, кажется, переутомился. Но на самом деле ты преувеличиваешь, - я попытался стать серьезным. - Ничего страшного со мной не происходит, просто привиделось... наверно, стоит начать принимать снотворное, возраст дает о себе знать.
Ты фыркнул и отмахнулся.
- Глупости, в твоем возрасте некоторые только жить начинают. Но, дорогой мой, мы к этому разговору еще вернемся.
И мы действительно вернулись. Поводом, как это не смешно или грустно, послужил поломанный через день после нашего недоразговора синтезатор. Причем поломанный не так, как на концертах, что дело обычное, а просто напрочь убитый. Спасибо всему святому, что я успел хоть часть записей дублировать!
Вот в чем беда новой техники: сдох-сгорел один проводочек - и ты лишаешься живых наработок, часов, дней, недель сна, а заодно и порядочного количества нервных клеток. Были треки - нет треков. Конечно, можно восстановить все по памяти, пальцы и голова все помнят, а если не вспомнят, то найдут, но здесь дело принципа, ибо обидно. Такое восстановление не будет похоже на бессмысленную работу писателя, страдающего о сожженной рукописи, но и легким не покажется.
Как же все-таки замечательно, что у фортепиано нет памяти.
Ну что ж, четыре утра и опустошенный грабительским набегом кофейный автомат, в результате чего мы имели почти полностью востановленную... хм. Треть. Еще неделька - и будет летать.
Я слишком устал, но уснуть вряд ли смог бы, и приходилось продолжать, продолжать, продолжать, успокаивая себя тем, что освобождаю время в будущем. Ехать домой бессмысленно, да и не хочется, а на диване бессовестно развалился ты. Упрямый в своем решении сочувственно составить мне компанию (тебя не остановил даже аргумент необходимой мне тишины), толи спишь, толи наблюдаешь из под завесы распушенных в этот раз черных волос, закрывающей лицо.
Я тяжело вздохнул, встал из-за стола и присел на корточки рядом с тобой, осторожно убирая волнистые прядки в сторону и пытаясь разгадать степень твоей сознательности в данный момент.
- Ал, - шепотом позвал я, но на твоем лице это никак не отразилось. Тихое спокойное дыхание, ни тени дрожи на ресницах. Я в задумчивости провел рукой по твоим волосам, потом, словно не понимая что делаю и размышляя над только что проделанной работой, аккуратно погрузил пальцы в их густую черную теплоту. И как тебе только с ними не жарко? Где-то внутри зародилось ощущение, что я глажу дикого фавна, доверившегося человеку и готового даже уснуть рядом с ним.
- Алекс, - я еще раз прошептал, на сей раз чуть громче. Ты только пробурчал что-то и отвернулся, словно подставляя шею и затылок под мои импровизированные ласки. Я улыбнулся по-хулигански и принялся тебя неторопливо почесывать, следя за реакцией и явно ожидая одобрения. Впрочем, долго ждать не пришлось: ты изогнулся так, чтобы мне было удобнее (гибкий-то какой!) и принялся... мурчать, что ли, иногда полусонно-полувесело бросая на меня хитрые взгляды.
- Ты чеши, чеши, мне приятно. Побуду сегодня твоим личным звередоктором от нервов.
- Говорят, кошки лечат...
- Я не кот. Я тигр-р-р, - ты в шутку зарычал и попытался цапнуть меня за руку.
- Пока ты спал, был похож на кобру.
- Я на сцене на кобру похож.
- Я по ощущениям.
- Слушайте, герр Хорн, а вы еще с ног не валитесь? Мы тут вторые сутки сидим... я, вернее, валяюсь и комментирую, и в магазин хожу, и кормлю вас, и стираю, убираю...
- Ну ты заврался, конечно! - я хмыкнул, все еще продолжая почесывать тебя практически за ухом. Ощущения были необычными, я ведь довольно редко к тебе прикасался, а уж к волосам - тем более. Что сказать - ты оказался неожиданно теплым и живым.
- Детей выгуливаю, в школу вожу, пыль вытираю... видишь, какой я полезный? Но я не об этом, а о том, что ты бледный, что поганка с юбочкой и под глазами у тебя синяки несимпатичные.
- Ну я же не замуж выхожу...
- Замуж поздно, сдохнуть рано, - вынес ты вердикт, потом помахал рукой, - эй, не обращай внимания, это про меня, скорее.
- То есть мне уже не рано.
- Не цепляйся к словам. Лучше почеши. Эх, никто меня не чешет, а я, может, любви хочу, нежности, страсти!..
- О, как я страстно щас тебя...
- Не-не-не, я как-нибудь сам, спасибо...
Температура на градуснике настроения поднималась все выше и злоключение не казалось таким уж устрашающим.
- Ну вот сам себя и чеши.
- Нет! Стой! Куда пошел! - ты поразительно быстро вскочил и обхватил меня, уже вставшего на ноги, за талию, сваливая к себе на диван, и зажал в железных объятиях, самодовольно вскинув подбородок. - Если я кобра, то ты моя добыча, так что сиди и жди, пока я тебя буду проглатывать.
Я окинул взглядом (насколько имел возможность в таком положении) всю твою не слишком впечатляющую габаритами фигурку и усмехнулся.
- А я влезу? Да и вообще, душат обычно питоны, а не кобры. Кобры кусают.
Вот это я зря сказал, но сообразил, только увидев недобрый блеск в твоих глазах, и в следующий момент почувствовал теплое дыхание у себя на шее.
- И куда б тебя тут укусить, а? - и прежде моего возражения ты осторожно сжал зубами кожу на ней. Ощущения заставили меня содрогнуться и нервно сглотнуть.
- Ой, Александер, а тебе не кажется, что это несколько... слишком интимно?
- Ты первый начал, - ты невозмутимо вскинул брови, но, нахмурившись, заметил:
- И вообще, может, мне любви не хватает...
- Тебе-то? - я смерил тебя скептическим взором, затем вздохнул и неуверенно обнял, чуть похлопав по плечу. - Ну как, теперь хватает?
Ты устроил голову у меня на плече и прикрыл глаза.
- Может быть... почти. А теперь давай поспим.
- А если кто-нибудь зайдет?
- На рассвете?
- Ну мало ли...
- Скажешь, что у меня случилась истерика, а ты меня успокаивал.
- Не смеши меня, у тебя не бывает истерик...
- Еше как бывают! Показать?
- Не надо, не надо, я верю!
Часть 4
Я снова видел ее. Не просто увидел, но почувствовал - так невозможно близко и невероятно горячо. Собственное тело будто было в моем распоряжении и одновременно жило своей жизнью, слушалось дикого голоса откуда-то из самых потяенных мыслей, которым ни один нормальный человек воли не даст. Кожа под моими ладонями казалась помесью воска и мягкого бархата, упругие кольца волос цеплялись за влажные губы... не было ничего, она просто танцевала вокруг, иногда касаясь или позволяя касаться себя, задевая юбками и кудрями, шепча что-то неразборчивое и беззвучно смеясь. Но и этого хватило для бешено стучащего сердца и сбившегося дыхания - толи эмоционального возбуждения, толи страха.
Мучительное пробуждение в твоих объятиях дело усугубило, и я еще в полусне разрывался между желанием отдаться в ее власть или как можно быстрее оборвать эту порочную близость с бесстыжей, жестокой фурией. Я дернулся, распахнул глаза, втянул воздух и встретился с ней взглядом, что заставило меня вскочить и попятиться, в ужасе схватившись за голову. Медленное возвращение в реальность постепенно нарисовало тебя, испуганно замершего в позе, будто ты готов в любой момент сорваться ко мне.
- Эрни, я тебя боюсь такого, - хрипло известил ты, не меняя положения и не обрывая зрительного контакта. Я все еще не мог отделаться от подлого ощущения вашей идентичности. - Что с тобой происходит?..
Я со стоном закрыл лицо руками и присел обратно на диван.
- Я не знаю, Ал, не знаю...
- Ты в порядке?
- Физически, кажется, да.
- А не физически? - ты пододвинулся ближе, отнимая мои ладони. - Я наблюдал за тобой последние минут пятнадцать. Тебя мучают кошмары, да? Эрни, расскажи, - ты заботливо коснулся моей щеки, побуждая повернуться к тебе. - Так станет легче. Обычно, если рассказать о своих страхах, они уходят. Становится легче... и даже если нет, тяжесть, разделенная на двоих - это половина тяжести.
- Не могу, я не знаю, как...
- Как можешь. Хаотично. Здесь главное не связный сюжет, а чтобы ты отпустил это.
Я, наверное, выглядел довольно жалко.
- Я рассказывал же уже, - признаться, озвучивать свои сны я боялся, полагая, что это может придать им еще больше реалистичности. Хотя куда уж больше. Хорошо хоть, что она меня не соблазняет уж слишком откровенно, а то бы ой как сейчас неудобно было...
- Это было давно. Давай сначала.
- Ал, не надо, прошу...
- Пожалуйста. Это должно помочь.
- Хорошо. Помнишь ее?
- Кого?
- Женщину... ты надо мной еще смеялся, когда я проснулся среди ночи. В гостинице. Это... все хуже и хуже... я раньше видел ее издалека, она скакала там, танцевала. На улице. Я как будто монах какой-то... вокруг куча народу, мне надо идти, а я не могу, только на нее смотрю и все. Потом все ближе, и ближе, и обстановка менялась... вот только что я даже мог до нее дотронуться. Мы где-то в помещении, там сырые стены из камня крупного. Неприятное место, факелы какие-то... и она, будто вихрь, вокруг...
Ты слушал внимательно, не перебивая.
- Я, представь, даже боюсь подумать, что будет дальше...
- Я не очень понимаю, в чем именно проблема. Эта женщина... она, может быть, твоя муза? Хочет, чтобы ты творил...
- А я что делаю?!
- Может, она хочет чего-то особенного...
- Алекс, она всего лишь плод моего воображения.
- Не знаю, не знаю. А какая она? Опиши.
- Какая... брюнетка, длинные волосы. Смуглая, небольшого роста.
- Ты будто фоторобот делаешь. Какой ты ее чувсвтуешь? Она красива?
Я помедлил несколько секунд, потом с чувством выдохнул:
- Очень.
- Тогда почему бы тебе не расслабиться и не получать удовольствие? Рядом с тобой красивая сексуальная женщина, чего еще желать...
- Алекс! Я не могу!..
Ты удивленно уставился на меня.
- А что тебя смущает?
- Она... ты бы видел, - я не знал, как подступиться к болезненному пункту. - Алекс, она с каждым разом все больше похожа на тебя. Я не знаю, почему - то же лицо, те же повадки, все такое же... я даже уже сомневаюсь вовсе, что это женщина.
Я опустил руки и уставился в пол, боковым зрением наблюдая, как ты молча отпустил меня и откинулся на спинку, прикрыв глаза и болезненно засмеявшись. Нервно теребя пальцами край водолазки. Я не понимал реакции и мне казалось, что не хотел понимать. Ты мог обидеться. Растеряться. Тебе могло бы стать просто противно...
- Какая ирония, - в твоем голосе неожиданно прозвучало столько горечи, что мое сердце пропустило удар.
- Алекс?
- Эрни, это ведь все бессознательно, да? Ты не любишь меня, я надеюсь?
- Конечно, нет! Что ты... я поэтому и... поэтому так веду себя.
Ты мягко, но все так же горько улыбнулся.
- Это очень хорошо. Мне было бы тебя очень жаль, если бы ты любил.
- Почему? - вероятно, я не хотел знать причину. Но зачем-то спросил.
- Не важно. Это... больно, думаю.
- Да нет, - я вдруг совершенно успокоился. - Любить кого-то - это же здорово. Как вдохновение, знаешь. Всего-то посмотришь на человека... и хочется летать.
- Да, из-за всего лишь ответного взгляда. Получаешь взгляд, а потом хочется все больше: улыбки, прикосновения, объятия, поцелуя, ночи, тела, души... наркотик своего рода. А получаешь вместо этого всего толику внимания, и понимаешь, что так и надо, потому что твоя любовь - это неправильно. И никому, кроме тебя... да и тебе тоже, она не нужна. И вот дальше начинается пытка. Потом все проходит и остается только дырка в душе, такая черная дырень, в которую сколько не лей тепла, доброты, радости - все равно ничем не заполнить.
- Ал, ты чего? - признаться, я не ожидал от тебя таких речей.
- Я?.. Да так, разфантазировался, не обращай внимания.
- Тебе бы романы писать. Психологическо-метафизическо-реалистические.
- Да уж, я б такого написал, что меня бы потомки-учащиеся возненавидели, - ты рассеянно развел руками.
- Все это... неужели из своего опыта?
Окинул меня ничего не выражающими глазами. И внезапно с теплотой улыбнулся.
- Было дело. Но очень давно... так что не переживай за меня. Если захочешь, расскажу как-нибудь потом. Если пообещаешь не смеяться надо мной и не принимать это дело всерьез.
Часть 5
Прошло еще несколько лет. После того разговора с тобой она исчезла. Не приходила. Ни разу. Порой я ловил себя на том, что невольно любуюсь твоими губами или хочу коснуться волос... и ты с тех пор с удовольствием мне такую возможность предоставлял. Мне часто хотелось сказать тебе, что ты очень красив, особенно когда сценически подводишь глаза и распускаешь волосы. Ты в ответ только хмыкал и все равно на выступления делал из волос мочалку, но приезжал ко мне в гости теперь всегда со свободно лежащими на плечах волнами. Я действительно стал уделять тебе куда больше внимания, разглядывать тебя, замечать самые мелкие детали во внешнем виде, малейшие изменения в настроении. Может быть, я был ей благодарен.
Я не скоро вспомнил о твоем смутном обещании, но в какой-то момент стало любопытно. Кто мог отказаться от такой драгоценности... особенно учитывая то, с какой неохотой он впускал людей в свою личную жизнь и личное пространство.
Наверное, то был июнь, или июль... прохладное зеленое лето, дождливая столица, немного пьяные мы с тобой. Под сломанным зонтом на Кудаме - сидели на ступеньках и смеялись.
- Ал, ты мне, помнишь ли, как-то в ночи про даму рассказывал...
- Даму, - ты повторил это слово и хрюкнул от смеха. Я аккомпонировал мелким хихиканьем.
- Ну там про любовь, помидоры...
- Видел, что у меня в спальне висит?
- Где в спальне... что висит.. не понял.
- Ну такая картинка. Там... э-э... дама...
- Не обращал внимания.
- Обрати в следующий раз. Вот это она.
- Она. Расскажи про нее.
Даже через призму разделенных на двоих нескольких бутылок спиртного ты неожиданно сделался грустным.
- Ты обещал не брать все это всерьез. А я сейчас немножечко (- О, да!) нетрезв, так что прошу прощения заранее, ежели утоплю тебя в словесном потоке. Ты предупрежден.
- И вооружен.
- Как Джеймс Бонд.
- Да. Очень приятно. Хорн. Эрнст Хорн.
Я действительно не думал, что ты можешь так неприлично ржать. Утирая слезы и оттышавшись, ты снова выпрямился и абсолютно трезвым и сосредоточенным взглядом воззрился на меня. Если бы я знал тебя не десятки лет, может быть и повелся бы.
- Короче. Дама. Да, точно. Картина... ее мне один друг нарисовал, он художник-любитель, но работы у него замечательные.
- А в жизни она...
- Музыкант. Композитор. Пианист... хрен разберешь.
Я удивленно поднял брови. Ты тряхнул зонтом. Нахмурился, будто что-то припоминая. И запел.
- Weil sie einsam war und, so blond ihr Haar, und ihr mund so rot wie Wein... und wer von diesem Wein trank konnt' nie mehr gluecklich sein, - ты как-то весь сьежился. - Хотя вообще-то это был он, а не она, что я тебе мозги пудрю. Он... такой холодный, неприступный, ледяной... ну как еще можно романтично описать? Короче, веяло от него морозцем, а на лбу красовалась табличка "не подходи, хай волтедж". Он для меня был моей Альрауне. То есть не девушкой-потаскухой без сердца, как она, а снежной королевой из сказки... как-то так. Это в жизни. А когда садился за инструмент - Мадиель... Такой светлоглазый, как ангел...
- А я думал, тебе просто роман понравился...
На мой тихий неуместный вопрос ты только поджал губы.
- Сначала это было прекрасно, я действительно чувствовал себя будто парящим, но прошло время и я стал осознавать, что это конец. Ничего не будет, да и быть не может. Можно пойти и застрелиться. Я люто ненавидил его жену. Ненавидел любого, кто мог к нему прикасаться, любого, кто получал хоть немного его внимания. Это было так больно, Эрни, ты и представить себе не можешь, что со мной тогда творилось, когда никто не видел. Я выл и лез на стены... так вот шли года, года, года... и постепенно все испарилось. То есть нет, конечно, это я себе вру. От той любви мало что осталась, ее заменила другая... знаешь, такая любовь к неисполнившейся мечте своей юности. Я же не старый еще, а мне иногда кажется, что жить уже совсем незачем. Я эту мечту-любовь как-то... берегу, что ли, иногда улыбаюсь так с сожалением над ее хладным трупиком. Но мы срослись с ней. Я его всегда буду любить, наверно, так тихо и молча. Прости, я, кажется, тебя загрузил маленько...
Я безотрывно следил за проезжающими мимо машинами. В груди словно образовалась болезненная пустота.
- Мне совсем не больно, Эрни, правда. Это в прошлом. Чувство осталось очень светлое...
- Ал... а... - я сделал над собой усилие и задал вопрос. - Я его знаю?
Ты грустно улыбнулся и кивнул.
- И... кто?
- А разве есть варианты?
Я повернулся к тебе и неверяще заглянул в глубину темных глаз, в которых через мгновение блеснул задорный огонек, после чего на своих губах я почувствовал твои, горячие и мягкие. Всего на миг. Ты так же быстро отстранился и, смущенно посмеиваясь, быстро проговорил:
- Это я так хулиганю, не обижайся, ладно? Больше не повторится.
Эпилог
И действительно не повторилось.
Таков был наш первый, последний и единственный поцелуй... который и поцелуем-то назвать нельзя. Мне поначалу было неуютно рядом с тобой... чувство вины осталось отголоском до сих пор. Разрушило ли это знание нашу дружбу, скрепило ли? Мы заново привыкали друг к другу - другим, связанным общей маленькой тайной. И заново друг друга полюбили. Спокойной, прохладной, как весенний ветер, вселяющий надежду на скорое лето, любовью.
Тот барьер, что я чувствовал все эти годы, исчез. Я мог сказать тебе все, что угодно, ты мог дотрагиваться до меня, как хотел.
По моему совету ты все-таки записал кавер на свою любимую "Песню одинокой девушки". Твоя Альрауне... я действительно все это время был одинок. Один, как столб в снежном поле, и мне это не казалось чем-то неправильным, мне всегда хватало самого себя. Все, что я выливал наружу, я черпал из глубин самого себя. Только не учел, что в какой-то момент появился ты. Ты, который всегда был рядом, и когда во мне самом опустошались внутренние колодцы, ты наполнял их собой - незаметно, тихо, безвозмездно. Мы с тобой как Орхид и Преспа, два озера на юго-западе твоей родины. Вода из Преспы (тебя) уходит через карстовые туннели и выходит источниками, питающими ручьи, впадающие в Охрид (в меня). Потому что она на целых 150 метров выше.
И иллюстрация. Шапка та же.)
читать дальше
2. Пейринг - Хорн/Вельянов
3. Рейтинг - G
4. Жанр - PRE-SLASH
5. Примечания - POV Эрнста
6. Комментарий - огромное спасибо Эсталль за поддержку на всех стадиях процесса. =)
7. Дисклеймер - выдумка, конечно.
"Преспа"
читать дальшеЧасть 1
Волосами ее были смоляные, упругие волны. Если запустить в них пальцы, они окутают тебя, подобно меду, и так же вязко потянутся вслед, когда ты захочешь освободиться. Может быть, таким впечатлением я должен остаться обязанным возводимым в эталоны худосочным девицам с мутными мелкими озерами вместо глаз и тонкими, послушными прядками без цвета и формы. Таких избирали на роли Магдалин и Саломей, Венер, Клеопатр и Елен - и выходили из-под кистей, резцов и струн унылые, мертвее полупрозрачных русалок, декоративные лица-образы для украшения стен, потолков, зал и коридоров.
Она не просила милостыню, не гадала по ладони и не зазывала вульгарным, посаженным шальными песнями голосом. Я никогда и не слышал ее голоса, но воображал его глубоким, томным... тихим. Не просила, не гадала, но танцевала - маленькая, гибкая, будто ласка, юркая. Иногда, стоило ей увлечься кружением, за многочисленными юбками мелькала тонкая лодыжка... хотя сама она не была тонкой. Тонкими были лишь запястья, шея и лодыжки, а в остальном угадывась плавность сильных мышц, экзотическая, столь непривычная, женственная округлость форм... Это шло в прямое противоречие с идеалами искусства, с хранимыми в сердцах нежных юношей ликами милых полумертвых эталонов дамской красоты высшего света; но будило внутри неосознанный, потаенный огонь, с каждым резким взмахом смуглых рук, увешанных пестрыми кольцами, тяжелых юбок, черного меда волос - разгоравшийся все сильнее.
А в ее глаза смотреть было нельзя ни в коем случае, но я - лишь раз - заглянул, и с тех пор сны, в которых она с пугающей частотой являлась в своем пламенном танце, стали мучительными и подобными медленной, умелой пытке. Глаза были почти черными, как зеркала, отражающие любой отблеск света; но вместе с тем глубокие и страшные, будто дыра в сердце мира, в которую, ведомый тенью поэта-предшественника, опускался Данте. И в то же время, она не была темным существом, подвластным чему-то злому-дьявольскому, но была земной - полностью: итальянским морем, турецким табаком, иранской басмой, индийской пряностью и цыганским костром.
Понятия не имею, откуда в сознании моем возник этот пугающе-чарующий образ, но с каждым разом ее лицо становилось все отчетливее и все более знакомым, она безмолвно, едва заметной улыбкой шептала - я рядом, оглянись, я держу тебя за запястье, мой голос и дыхание в твоем сердце, разуме и душе.
Я поднимался среди ночи с тяжело бьющимся сердцем, одевался и уходил в залу. Перебирал в задумчивой отрешенности клавиши, что-то записывал, почти засыпал и снова шел в постель. Утром из записей было сложно выудить хоть что-то толковое, мне они казались сущей небылицей, лишенными порядка и гармонии обрывками... Но выкинуть их вон почему-то не поднималась рука. Один раз я решил для себя покончить с этим делом, собрал нотные листки в коробку из-под обуви и только ступил на порог, вознамерившись вынести все это в уличную урну, дабы не было соблазна, как, открыв входную дверь, увидал тебя, замершего с рукой у звонка и забавно удивленного. Не говоря ни слова и лишь несколько нервно хмыкнув, ты уставился на содержимое коробки и тут же безаппелляционно залез в нее рукой, выуживая бумагу и заинтересованно разглядывая. Я также бессловно стоял и наблюдал, как менялось выражение на твоем лице с насмешливого на сосредоточенное, далее - удивленное, непонимающее и, наконец, необычайно одухотворенное.
- Да ты же просто!.. - ты запнулся, не в состоянии подобрать подходящее слово, замахал руками, охнул, вырвал у меня из рук коробку и, непреклонно меня отодвинув, протиснулся в дом, где тут же, не сняв даже обуви, уселся за инструмент. - Да ты же вандал!
Я закрыл дверь и, неспешно подойдя и оперевшись на спинку кресла, любопытно воззрился на твои потуги что-то наиграть на фортепиано.
- Почему ван... - запоздало попытался выяснить я, но был остановлен многозначительно вскинутым вверх пальцем. Оторвавшись на секунду от моих каракуль, ты поднял голову и сердито нахмурился:
- Потому что вандалы уничтожали достижения культуры.
- Тоже мне, достижения, - усмехнулся я, но ты уже снова был сосредоточен, и я отправился на кухню ставить чайник и попытаться найти хоть какое-то печенье в качестве аванса твоему хорошему настроению.
Бессознательно вернувшись в думах к своей ночной мучительнице, я неожиданно отметил, что в видениях сиих пребываю обычно совсем не в своем времени. Еще не Ренессанс, нет - век, вероятно, двенадцатый. И самым удивительным было также то, что и мыслил я подобно человеку той эпохи, давними ценностями и давними приоритетами. Из мира тревожных предположений меня вырвал твой голос, разливающийся по комнатам какой-то странной, будто осязаемой мелодией. Ты медленно вплыл на кухню, уткнувшись носом в листок - пара других, скрученных в трубочку, покоились у тебя в руке, - и расслабленно напаевая.
- Ты! - тонкий палец обвинительно ткнулся мне в грудь, что выглядело почти комично, - пытался уничтожить искусство, мой друг!
- Да это же просто... наброски, к которым я вряд ли когда-нибудь вернусь, - попробовал оправдаться я, невольно улыбаясь твоему насупленному виду.
- А вот и вернешься, ибо я, великий и ужасный, заценил, так сказать, - доверительно наклонился ты ко мне, после чего неожиданно сделался серьезным. - На самом деле ты, как всегда, себя недооцениваешь. В этом и вправду что-то есть. Пойдем, покажу, - ты взял меня под локоть и, словно упирающуюся лошадь, потащил обратно в залу.
- Садись. Давай договоримся так: все свои черновики, которые ты считаешь непригодными совершенно, будешь складывать в эту коробку и торжественно мне вручать. А я уж гляну, выйдет из этого что-либо, или нет.
- Да ради бога, мне они не особенно...
- Прошу! - ты положил передо мной один из образцов того, как не следует каллиграфически извращаться горе-композитору, и потребовал наиграть, попутно приговаривая, что, кажется, прочитал все правильно. Потом, попросив повторить, осторожно стал добавлять вторую мелодию... внезапно придавая, виделось бы, никчемным линейкам - законченность и гармоничную полноту. Я замер и удивленно уставился на твое невозмутимое лицо.
- Что? - удивленно вскинул ты брови, а я настороженно замер, немного испуганный странно знакомым, словно не-твоим выражением. Списав тревогу на усталость (я наверняка, как обычно, что-нибудь да забыл сделать - позвонить, посмотреть, записать...), я приказал:
- Повтори.
Мы повторили. Еще раз. И еще. Повторяли весь вечер, затем следующий, затем еще изрядное количество вечеров, накапливая тонну материала, уже могущего составить, возможно, полноценный альбом.
Погруженный в работу и творчество, я даже не приметил, что цыганка мои сны оставила. Все вернулось на круги своя - работа-работа-работа, немного отдыха, работа... работа.
Часть 2
- Обрати внимание, что здесь моей заслуги столько же, сколько и твоей, - ты скучающе распутывал клок волос, явно наслаждаясь положением собаки на сене. Я уже давно мог бы сходить в душ, и страстно желал это сделать, но грозное "я первый!" еще в машине на пути к гостинице ставило передо мной задачу в очередной раз набраться терпения: уступить импульсивному южанину - значит отделаться меньшей кровью, чем вступать с ним же в полемику. Однако предаться водным процедурам, не расчесав волосы, ты наотрез отказался, мотивируя нежеланием с утра проснуться с дредами. А что, пошутил я, это бы добавило изюминки в твой сценический вид, и вконец развеселенный убийственным взглядом, поднялся с целью хоть как-то освежиться в жаркий день (вернее, уже ночь), а именно - пройтись по близлежащим улицам и немного насладиться ночной тишиной.
- Стоять, я не договорил!
Я с усталой улыбкой обернулся, уже держась за дверную ручку.
- А, впрочем, ладно, иди. Только ключ возьми, я спать скоро.
Признаться, живые выступления - штука утомительная и полная волнения. Если выбирать между техникой и акустикой - я даже не смогу сказать, что легче. С одной стороны, окруженный электронным оборудованием, ты сосредоточен умственно и можешь расслабиться физически. Поначалу был страх что-то пропустить, что-то не то нажать, где-то перепутать разъем или не обратить внимание на отсоединившийся проводок... технические неисправности, короче говоря. Если я скажу, что этот страх прошел - бессовестно совру, но очевидно то, что его стало меньше. Привычка.
Когда я с роялем и Александром... мы настолько срослись музыкально в единое целое, что практически не даем сбоев. У него почти абсолютный слух, а у меня почти идеально настроенный инструмент. Он, Алекс, позволяет импровизировать, он импровизирует сам, он знает, где можно посамовольничать, а где - поймать тон и слиться с ним воедино. Акустика - это воля, свобода и простор, пьянящее ощущение контроля над каждым звуком... иногда мне кажется, что я играю на его голосе, а голос отзывается на едва ощутимое касание клавиш пальцами. Такие вечера - потрясающий выброс адреналина в кровь, сравнимый... может быть, с прыжком с парашютом? Нет, неверно. В прыжке ты контролируешь либо первые несколько секунд процесса, либо имеешь относительно небольшое пространство для маневра. А схожее... наверно, полет. Возможно, меня бы понял летчик, до последнего винтика знающий свою машину и по звуку определяющий любые ее неполадки.
Но к чему все эти слова? Ах да, к тому, что акустика - это еще и большая физическая нагрузка для человека, подобно мне ведущего относительно сидячий образ жизни. И, естественно, после хочется в душ. Алекс порой кажется мне капризной барышней.
Я хмыкнул, представив тебя в украшеном бусинами и кружевами костюме придворной дамы, рассмеялся, но поймал себя на неожиданной мысли, что тебе бы больше шли не пастельные тона, но густо-красный, алый и бордо... и застыл прямо посреди не слишком оживленной ночной улицы, однако вызвав недовольство едва не врезавшегося в меня не слишком культурного вида господина. Рассеянно извинившись, я отошел в сторону и бездумно уставился на проезжающие мимо автомобили. Красный, черный, алый, бордо... Громко рассмеялся собственным абсурдным идеям и поспешил обратно в гостиницу.
Ты действительно уже спал, раскинувшись на постели неким подобием морской звезды, что заставило меня облегченно вздохнуть, что на сей раз кровати все-таки две. Не хотелось бы среди ночи получить в нос локтем запутавшегося в простынях коллеги. Стараясь не шуметь, я аккуратно разделся и, сполна отомстив за недоступность воды получасовым философствованием под прохладными струями (в то же время разбудить тебя я не сильно опасался, так как в твоем сне примерно через час после его начала наступал роковой момент, когда разбудить представлялось возможным лишь в том случае, если ты, как минимум, выспался), позволил себе расслабиться на пахнущем стиральным порошком белье. Повернув голову, я какое-то время разглядывал твое умиротворенное лицо, еще раз беззвучно посмеялся над собой и, отвернувшись к стене, постепенно уснул.
Мне показалось, что прошло лишь мгновение, а на уже различаемом в предутренних сумерках циферблате значилось пол четвертого. Нет, я не обнаружил себя в холодном поту, стоящим посреди комнаты или тяжело дышащим... со мной такого не бывает, к счастью. Но такая знакомая тяжесть на сердце... чувство вины? Или просто что-то похожее. Я не хотел смотреть на тебя, но взгляд упрямо цеплялся за крупные черные кольца еще недавно мокрых волос, за небольшую кисть, как-то изящно свисающую с края кровати, за приоткрытые губы, на которые неожиданно - словно символично - упал тусклый свет фар проезжающей машины. Я сжал виски и зажмурился, пытаясь изгнать из памяти загадочно улыбающиеся, пугающе знакомые губы моей внезапной в этой ночи, старой знакомой. Уже больше года прошло с нашей последней встречи. То есть теперь уже предпоследней.
Да, это было именно чувство вины, потому что я внезапно сообразил, что та дикая мысль на прогулке имеет под собой подобное айсбергу, мягко говоря, значительное основание. Не желая более пускать раздумья в этом направлении, я вышел на балкон и, положив руки на перила, стал вглядываться в ночь.
Почему-то пугало осознание, что минуту назад я снова видел ее. Снова слишком реальную и снова - чего-то ждущую. И такую знакомую.
Я заставил себя пару раз глубоко вздохнуть. Под руками нет даже маленького синтезатора, так что отделаться легко от назойливых, словно мошки, мыслей сегодня не получится. Сказать себе даже в мыслях, почему она показалось мне знакомой, я боялся и не мог.
- Ну?
От неожиданности я едва не подскочил, но не обернулся.
- Алекс?
- Нет, твоя совесть, - ты выждал паузу. Я не решался взглянуть на тебя. - Ну я, естественно, а кто тут еще может ошиваться в ночи? Знаешь, ночью как будто бы спать полагается, а я за тобой ранее ночных бдений не замечал.
- Так ты спишь, как убитый... - я попытался улыбнуться. Ты молча приблизился ко мне, опираясь на ограждение слева и заинтересованно заглядывая в лицо, и издал хитрый смешок.
- А вот тут ты ошибаешься.
Твоя веселость приободрила, заставив почувствовать странное облегчение. Вот он, мой давний друг Алекс, с ним столько пройдено, он, наверно, знает меня лучше, чем я сам.
- Хочешь сказать, ты у нас такой шпионски-наблюдательный? - в ответ лишь заговорческая улыбка. - Я тебя разбудил, что ли? Прости...
- Да ничего, все бывает. Но я действительно не припомню, чтобы ты по ночам думу думал. Наоборот, меня поначалу гнал в кровать, как дитя...
- Ха, помню наши баталии, - я засмеялся теплому обрывку прошлого. Сколько лет назад?.. Десять? Двенадцать?
- Так что случилось? - ты опять неожиданно серьезен. Я даже как-то растерялся и неопределенно пожал плечами.
- Сон...
- Плохой?
- Да не то что бы... просто странный.
- Ты какой-то странный, Эрн... - ты отошел и опустился в плетеное кресло, глядя на меня и вопросительно разведя ладони.
- Слушай, а у тебя в роду цыган каких-нибудь не было? - это вырвалось прежде, чем я смог сдержать свой вражеский язык. Оставалось только сделать невинное лицо и... да какая разница, впрочем? Вопрос как вопрос. Ты странно прищурился.
- Кто тебе это сказал?
Я удивленно обернулся к тебе.
- Так были? Ты говорил, Македония и Болгария, а...
- А какая разница? Может, и были, - ты, все еще щурясь, внимательно, будто оценивающе меня разглядывал. Я едва не хлопнул себя по лбу.
- Ал, не подумай ничего плохого! Это для меня ничего не значит... ты же знаешь мое отношение ко всяким теориям... такого плана...
- А зачем тогда спрашиваешь? - твой тон все еще немного прохладен.
- Ну так вот, мне снится цыганка, и она здорово смахивает на тебя, - выпалил я, через секунду сообразив, что только что озвучил одно из своих самых страшных опасений, превратившееся в свершившийся факт. Ты пару секунд удивленно смотрел в одну точку, потом неожиданно залился неприлично громким хохотом.
- И что ж я там делал такого, что ты, как перепуганный сурикат, аж подскочил на кровати десять минут назад?
Я какое-то время настороженно молчал, а ты все смеялся. Потом я деликатно заметил:
- Вообще-то это не ты. Это просто женщина, немного (конечно, Эрни!) похожая на тебя, - в ответ меня одарили таким скептически-насмешливым выражением, что я едва не покраснел.
- Что, бес в ребро, да? Она душила тебя? Чего ты так разволновался?
- Да успокойся ты. Ничего она не делала...
- Что, просто стояла? А ты напугался - о, Алекс-таки баба! - и подскочил!
- Да хватит чушь пороть, - я нахмурился, а ты в ответ улыбнулся как-то тепло, - она мне покою не дает, Ал. То есть давала. (- О-о, давала?.. - Да иди ты!) Я ее уже год не видел, а теперь вот опять... - я беспомощно развел руками.
- А она хоть красивая? - задумчиво спросил ты, потом снова засмеялся. - А, ну да, как я. Ну что ж, Эрни, сочувствую. Небритая, лохматая тетка - это достаточный повод для... - ты легко увернулся от подзатыльника.
- Александер, кончайте дурачиться и пойдем спать уже.
Мне до самого утра не удавалось уснуть, в голове то и дело прокручивался то наш диалог, то разнообразные версии происходящего и объяснения этому. К тому же, тебя вся эта история явно развеселила, что дало повод для многочисленных подколов в следующее утро. Вернее, едва ли не полдень, когда ты соизволил наконец проснуться. Потом ты успокоил нас обоих резонным предположением, что я в юности начитался Гюго.
Часть 3
Теперь мы с ней встречались примерно раз в неделю. Но изменилась сама фактура снов, так как я теперь обладал телом, был способен передвигаться, осознавал себя как действующее лицо и в какой-то мере отвечал за свои маневры. А она, будто бы найдя мое слабое место, делалась всё более похожей на тебя: позаимствовала повадки, жесты, мимику... с другой стороны, мне часто приходила в голову мысль, что ваша схожесть есть ни что иное как игра моего воображения - я не видел ее ни разу ближе расстояния промеж дуэлянтами и не смог бы детально описать. Все, что я имел - лишь интиуитивные порывы, ощущения, да и к тому же все время напоминал себе, что весь этот чудовищный бред есть ни что иное, как исключительно игра воображения.
Но то, что доселе имело место только в воображении, стало внезапно выливаться в мир реальный и влиять на ход событий и в нем.
Наверное, именно твоя заслуга в том, что мы так долго находимся рядом и не надоедаем друг другу. Ты в эмоциональном пласте подобен воде... хотя нет, я ошибаюсь. У воды не такая большая плотность. А ты, натыкаясь в своем потоке на что-то твердое (например, мой упертый характер), обволакиваешь и заполняешь все пространство собой: спорить невозможно, вырваться из этих вязких, успокаивающих объятий очень трудно, да и не хочется. Если бы в этом потоке взорвалась бомба, он бы лишь чуть поколебался и снова принял прежнюю форму, невозмутимо следуя дальше. Так вот, не будь у тебя столь гибкого характера, мы бы точно в момент рассорились. Я бессознательно начинал злиться на тебя каждый раз, стоило мысли зацепиться за странный образ, поселившийся в сердце. Сама ситуация выводила из себя - ну что за дело, полвека прожил адекватным человеком, и вдруг появляется неконтролируемая сила, способная взаимодействовать с эмоциональным и чувственным миром без ведома хозяина. Примерно такие же ощущения вызывает игра на сильно расстроенном инструменте: память пальцев не позволяет ошибиться, но звуки выходят странные и складываются в не менее дисгармоничную мелодию, отдаленно напоминающую оригинал.
Мы знакомы действительно очень давно, читаем друг друга как открытые книги, но между нами всегда оставалсь дистанция: определенные вещи, которые один не мог бы позволить в отношении другого; взаимное уважение; главная связующая нить - работа, и посему ее легкий отпечаток на всех взаимных контактах. Коллега и друг. Не наоборот. Очень близкий друг, которому можно доверить жизнь, почти родственник. Но в первую очередь - коллега. Не знаю, кто был инициатором такого итога, может быть я не хотел давить, может быть, ты не хотел навязываться... но обоих это до сего момента устраивало. Разумом я понимал, что такие отношения для двух предельно самодостаточных персон - идеальны, наилучший вариант, но с недавних пор разум, как я уже говорил, решил меня подвести в некоторой сфере.
Было очень сложно признаться себе в одном: она очень красива и торжественно ставит перед фактом странной, сумасшедшей и болезненной влюбленности в себя. Я то в ужасе смеялся над собой, то страстно желал что-нибудь сломать или разрушить... что, впрочем, внешне ничем, кроме раздражительности и выливания ее на тебя, не выражалось. И эта раздражительность была как раз одной из вещей, которую мы по отношению друг к другу не позволяли. После каждого подобного раза мне было очень стыдно, я становился молчалив и постоянно извинялся, а ты же - не обижался, не удивлялся, не парировал, но поглядывал с таким необычайным интересом (другой бы не заметил, но я слишком хорошо тебя знаю), что мне становилось как-то не по себе, и крутилась рядом навязчивая мысль, что ты знаешь что-то такое, о чем не осведомлен я.
В один прекрасный день ты просто зажал меня в угол дивана и с серьезнейшим видом спросил, что со мной происходит. Я от внезапности порыва не знал, что же сказать и просто, глупо разинув рот, отвечал на твой пристальный взгляд, наверно, довольно забавным, растерянным выражением лица.
- Хорошо. Я понимаю, что я не тот человек, которому ты бы стал изливать душу, но, мне кажется, я имею право постараться помочь, если с тобой что-то не так. А я вижу, что что-то происходит.
Я закрыл рот, настороженно усмехнулся и пожал плечами, отводя глаза. Слишком уж было страшно, что в них сейчас мелькнет отблеск невидимого пламени.
- Послушай, даже если это и не мое дело, надо как-то... возвращать тебя в рабочую норму. Ты не отзываешься на половину моих слов, все время рассеянно куда-то смотришь... и вообще, ты какой-то странный.
Если плотный поток сжал конечности и шею - с места точно не сдвинуться. Я обреченно позволил своим глазам встретиться с твоими. И страх почему-то прошел. Я увидел перед собой просто две темно-карих радужных оболочки, спокойный, уверенный взгляд и лицо вымотанного за день немолодого мужчины. Внимание переключилось на легкую небритость и я неожиданно расхохотался, вспомнив твои слова о лохматой тетке, душащей меня во сне. Мне стало неожиданно весело, а образ-преследователь показался не более чем странным сном, далеким и очень размытым.
- Эрни, ты меня пугаешь, - ты невольно улыбнулся.
- Прости, прости, я, кажется, переутомился. Но на самом деле ты преувеличиваешь, - я попытался стать серьезным. - Ничего страшного со мной не происходит, просто привиделось... наверно, стоит начать принимать снотворное, возраст дает о себе знать.
Ты фыркнул и отмахнулся.
- Глупости, в твоем возрасте некоторые только жить начинают. Но, дорогой мой, мы к этому разговору еще вернемся.
И мы действительно вернулись. Поводом, как это не смешно или грустно, послужил поломанный через день после нашего недоразговора синтезатор. Причем поломанный не так, как на концертах, что дело обычное, а просто напрочь убитый. Спасибо всему святому, что я успел хоть часть записей дублировать!
Вот в чем беда новой техники: сдох-сгорел один проводочек - и ты лишаешься живых наработок, часов, дней, недель сна, а заодно и порядочного количества нервных клеток. Были треки - нет треков. Конечно, можно восстановить все по памяти, пальцы и голова все помнят, а если не вспомнят, то найдут, но здесь дело принципа, ибо обидно. Такое восстановление не будет похоже на бессмысленную работу писателя, страдающего о сожженной рукописи, но и легким не покажется.
Как же все-таки замечательно, что у фортепиано нет памяти.
Ну что ж, четыре утра и опустошенный грабительским набегом кофейный автомат, в результате чего мы имели почти полностью востановленную... хм. Треть. Еще неделька - и будет летать.
Я слишком устал, но уснуть вряд ли смог бы, и приходилось продолжать, продолжать, продолжать, успокаивая себя тем, что освобождаю время в будущем. Ехать домой бессмысленно, да и не хочется, а на диване бессовестно развалился ты. Упрямый в своем решении сочувственно составить мне компанию (тебя не остановил даже аргумент необходимой мне тишины), толи спишь, толи наблюдаешь из под завесы распушенных в этот раз черных волос, закрывающей лицо.
Я тяжело вздохнул, встал из-за стола и присел на корточки рядом с тобой, осторожно убирая волнистые прядки в сторону и пытаясь разгадать степень твоей сознательности в данный момент.
- Ал, - шепотом позвал я, но на твоем лице это никак не отразилось. Тихое спокойное дыхание, ни тени дрожи на ресницах. Я в задумчивости провел рукой по твоим волосам, потом, словно не понимая что делаю и размышляя над только что проделанной работой, аккуратно погрузил пальцы в их густую черную теплоту. И как тебе только с ними не жарко? Где-то внутри зародилось ощущение, что я глажу дикого фавна, доверившегося человеку и готового даже уснуть рядом с ним.
- Алекс, - я еще раз прошептал, на сей раз чуть громче. Ты только пробурчал что-то и отвернулся, словно подставляя шею и затылок под мои импровизированные ласки. Я улыбнулся по-хулигански и принялся тебя неторопливо почесывать, следя за реакцией и явно ожидая одобрения. Впрочем, долго ждать не пришлось: ты изогнулся так, чтобы мне было удобнее (гибкий-то какой!) и принялся... мурчать, что ли, иногда полусонно-полувесело бросая на меня хитрые взгляды.
- Ты чеши, чеши, мне приятно. Побуду сегодня твоим личным звередоктором от нервов.
- Говорят, кошки лечат...
- Я не кот. Я тигр-р-р, - ты в шутку зарычал и попытался цапнуть меня за руку.
- Пока ты спал, был похож на кобру.
- Я на сцене на кобру похож.
- Я по ощущениям.
- Слушайте, герр Хорн, а вы еще с ног не валитесь? Мы тут вторые сутки сидим... я, вернее, валяюсь и комментирую, и в магазин хожу, и кормлю вас, и стираю, убираю...
- Ну ты заврался, конечно! - я хмыкнул, все еще продолжая почесывать тебя практически за ухом. Ощущения были необычными, я ведь довольно редко к тебе прикасался, а уж к волосам - тем более. Что сказать - ты оказался неожиданно теплым и живым.
- Детей выгуливаю, в школу вожу, пыль вытираю... видишь, какой я полезный? Но я не об этом, а о том, что ты бледный, что поганка с юбочкой и под глазами у тебя синяки несимпатичные.
- Ну я же не замуж выхожу...
- Замуж поздно, сдохнуть рано, - вынес ты вердикт, потом помахал рукой, - эй, не обращай внимания, это про меня, скорее.
- То есть мне уже не рано.
- Не цепляйся к словам. Лучше почеши. Эх, никто меня не чешет, а я, может, любви хочу, нежности, страсти!..
- О, как я страстно щас тебя...
- Не-не-не, я как-нибудь сам, спасибо...
Температура на градуснике настроения поднималась все выше и злоключение не казалось таким уж устрашающим.
- Ну вот сам себя и чеши.
- Нет! Стой! Куда пошел! - ты поразительно быстро вскочил и обхватил меня, уже вставшего на ноги, за талию, сваливая к себе на диван, и зажал в железных объятиях, самодовольно вскинув подбородок. - Если я кобра, то ты моя добыча, так что сиди и жди, пока я тебя буду проглатывать.
Я окинул взглядом (насколько имел возможность в таком положении) всю твою не слишком впечатляющую габаритами фигурку и усмехнулся.
- А я влезу? Да и вообще, душат обычно питоны, а не кобры. Кобры кусают.
Вот это я зря сказал, но сообразил, только увидев недобрый блеск в твоих глазах, и в следующий момент почувствовал теплое дыхание у себя на шее.
- И куда б тебя тут укусить, а? - и прежде моего возражения ты осторожно сжал зубами кожу на ней. Ощущения заставили меня содрогнуться и нервно сглотнуть.
- Ой, Александер, а тебе не кажется, что это несколько... слишком интимно?
- Ты первый начал, - ты невозмутимо вскинул брови, но, нахмурившись, заметил:
- И вообще, может, мне любви не хватает...
- Тебе-то? - я смерил тебя скептическим взором, затем вздохнул и неуверенно обнял, чуть похлопав по плечу. - Ну как, теперь хватает?
Ты устроил голову у меня на плече и прикрыл глаза.
- Может быть... почти. А теперь давай поспим.
- А если кто-нибудь зайдет?
- На рассвете?
- Ну мало ли...
- Скажешь, что у меня случилась истерика, а ты меня успокаивал.
- Не смеши меня, у тебя не бывает истерик...
- Еше как бывают! Показать?
- Не надо, не надо, я верю!
Часть 4
Я снова видел ее. Не просто увидел, но почувствовал - так невозможно близко и невероятно горячо. Собственное тело будто было в моем распоряжении и одновременно жило своей жизнью, слушалось дикого голоса откуда-то из самых потяенных мыслей, которым ни один нормальный человек воли не даст. Кожа под моими ладонями казалась помесью воска и мягкого бархата, упругие кольца волос цеплялись за влажные губы... не было ничего, она просто танцевала вокруг, иногда касаясь или позволяя касаться себя, задевая юбками и кудрями, шепча что-то неразборчивое и беззвучно смеясь. Но и этого хватило для бешено стучащего сердца и сбившегося дыхания - толи эмоционального возбуждения, толи страха.
Мучительное пробуждение в твоих объятиях дело усугубило, и я еще в полусне разрывался между желанием отдаться в ее власть или как можно быстрее оборвать эту порочную близость с бесстыжей, жестокой фурией. Я дернулся, распахнул глаза, втянул воздух и встретился с ней взглядом, что заставило меня вскочить и попятиться, в ужасе схватившись за голову. Медленное возвращение в реальность постепенно нарисовало тебя, испуганно замершего в позе, будто ты готов в любой момент сорваться ко мне.
- Эрни, я тебя боюсь такого, - хрипло известил ты, не меняя положения и не обрывая зрительного контакта. Я все еще не мог отделаться от подлого ощущения вашей идентичности. - Что с тобой происходит?..
Я со стоном закрыл лицо руками и присел обратно на диван.
- Я не знаю, Ал, не знаю...
- Ты в порядке?
- Физически, кажется, да.
- А не физически? - ты пододвинулся ближе, отнимая мои ладони. - Я наблюдал за тобой последние минут пятнадцать. Тебя мучают кошмары, да? Эрни, расскажи, - ты заботливо коснулся моей щеки, побуждая повернуться к тебе. - Так станет легче. Обычно, если рассказать о своих страхах, они уходят. Становится легче... и даже если нет, тяжесть, разделенная на двоих - это половина тяжести.
- Не могу, я не знаю, как...
- Как можешь. Хаотично. Здесь главное не связный сюжет, а чтобы ты отпустил это.
Я, наверное, выглядел довольно жалко.
- Я рассказывал же уже, - признаться, озвучивать свои сны я боялся, полагая, что это может придать им еще больше реалистичности. Хотя куда уж больше. Хорошо хоть, что она меня не соблазняет уж слишком откровенно, а то бы ой как сейчас неудобно было...
- Это было давно. Давай сначала.
- Ал, не надо, прошу...
- Пожалуйста. Это должно помочь.
- Хорошо. Помнишь ее?
- Кого?
- Женщину... ты надо мной еще смеялся, когда я проснулся среди ночи. В гостинице. Это... все хуже и хуже... я раньше видел ее издалека, она скакала там, танцевала. На улице. Я как будто монах какой-то... вокруг куча народу, мне надо идти, а я не могу, только на нее смотрю и все. Потом все ближе, и ближе, и обстановка менялась... вот только что я даже мог до нее дотронуться. Мы где-то в помещении, там сырые стены из камня крупного. Неприятное место, факелы какие-то... и она, будто вихрь, вокруг...
Ты слушал внимательно, не перебивая.
- Я, представь, даже боюсь подумать, что будет дальше...
- Я не очень понимаю, в чем именно проблема. Эта женщина... она, может быть, твоя муза? Хочет, чтобы ты творил...
- А я что делаю?!
- Может, она хочет чего-то особенного...
- Алекс, она всего лишь плод моего воображения.
- Не знаю, не знаю. А какая она? Опиши.
- Какая... брюнетка, длинные волосы. Смуглая, небольшого роста.
- Ты будто фоторобот делаешь. Какой ты ее чувсвтуешь? Она красива?
Я помедлил несколько секунд, потом с чувством выдохнул:
- Очень.
- Тогда почему бы тебе не расслабиться и не получать удовольствие? Рядом с тобой красивая сексуальная женщина, чего еще желать...
- Алекс! Я не могу!..
Ты удивленно уставился на меня.
- А что тебя смущает?
- Она... ты бы видел, - я не знал, как подступиться к болезненному пункту. - Алекс, она с каждым разом все больше похожа на тебя. Я не знаю, почему - то же лицо, те же повадки, все такое же... я даже уже сомневаюсь вовсе, что это женщина.
Я опустил руки и уставился в пол, боковым зрением наблюдая, как ты молча отпустил меня и откинулся на спинку, прикрыв глаза и болезненно засмеявшись. Нервно теребя пальцами край водолазки. Я не понимал реакции и мне казалось, что не хотел понимать. Ты мог обидеться. Растеряться. Тебе могло бы стать просто противно...
- Какая ирония, - в твоем голосе неожиданно прозвучало столько горечи, что мое сердце пропустило удар.
- Алекс?
- Эрни, это ведь все бессознательно, да? Ты не любишь меня, я надеюсь?
- Конечно, нет! Что ты... я поэтому и... поэтому так веду себя.
Ты мягко, но все так же горько улыбнулся.
- Это очень хорошо. Мне было бы тебя очень жаль, если бы ты любил.
- Почему? - вероятно, я не хотел знать причину. Но зачем-то спросил.
- Не важно. Это... больно, думаю.
- Да нет, - я вдруг совершенно успокоился. - Любить кого-то - это же здорово. Как вдохновение, знаешь. Всего-то посмотришь на человека... и хочется летать.
- Да, из-за всего лишь ответного взгляда. Получаешь взгляд, а потом хочется все больше: улыбки, прикосновения, объятия, поцелуя, ночи, тела, души... наркотик своего рода. А получаешь вместо этого всего толику внимания, и понимаешь, что так и надо, потому что твоя любовь - это неправильно. И никому, кроме тебя... да и тебе тоже, она не нужна. И вот дальше начинается пытка. Потом все проходит и остается только дырка в душе, такая черная дырень, в которую сколько не лей тепла, доброты, радости - все равно ничем не заполнить.
- Ал, ты чего? - признаться, я не ожидал от тебя таких речей.
- Я?.. Да так, разфантазировался, не обращай внимания.
- Тебе бы романы писать. Психологическо-метафизическо-реалистические.
- Да уж, я б такого написал, что меня бы потомки-учащиеся возненавидели, - ты рассеянно развел руками.
- Все это... неужели из своего опыта?
Окинул меня ничего не выражающими глазами. И внезапно с теплотой улыбнулся.
- Было дело. Но очень давно... так что не переживай за меня. Если захочешь, расскажу как-нибудь потом. Если пообещаешь не смеяться надо мной и не принимать это дело всерьез.
Часть 5
Прошло еще несколько лет. После того разговора с тобой она исчезла. Не приходила. Ни разу. Порой я ловил себя на том, что невольно любуюсь твоими губами или хочу коснуться волос... и ты с тех пор с удовольствием мне такую возможность предоставлял. Мне часто хотелось сказать тебе, что ты очень красив, особенно когда сценически подводишь глаза и распускаешь волосы. Ты в ответ только хмыкал и все равно на выступления делал из волос мочалку, но приезжал ко мне в гости теперь всегда со свободно лежащими на плечах волнами. Я действительно стал уделять тебе куда больше внимания, разглядывать тебя, замечать самые мелкие детали во внешнем виде, малейшие изменения в настроении. Может быть, я был ей благодарен.
Я не скоро вспомнил о твоем смутном обещании, но в какой-то момент стало любопытно. Кто мог отказаться от такой драгоценности... особенно учитывая то, с какой неохотой он впускал людей в свою личную жизнь и личное пространство.
Наверное, то был июнь, или июль... прохладное зеленое лето, дождливая столица, немного пьяные мы с тобой. Под сломанным зонтом на Кудаме - сидели на ступеньках и смеялись.
- Ал, ты мне, помнишь ли, как-то в ночи про даму рассказывал...
- Даму, - ты повторил это слово и хрюкнул от смеха. Я аккомпонировал мелким хихиканьем.
- Ну там про любовь, помидоры...
- Видел, что у меня в спальне висит?
- Где в спальне... что висит.. не понял.
- Ну такая картинка. Там... э-э... дама...
- Не обращал внимания.
- Обрати в следующий раз. Вот это она.
- Она. Расскажи про нее.
Даже через призму разделенных на двоих нескольких бутылок спиртного ты неожиданно сделался грустным.
- Ты обещал не брать все это всерьез. А я сейчас немножечко (- О, да!) нетрезв, так что прошу прощения заранее, ежели утоплю тебя в словесном потоке. Ты предупрежден.
- И вооружен.
- Как Джеймс Бонд.
- Да. Очень приятно. Хорн. Эрнст Хорн.
Я действительно не думал, что ты можешь так неприлично ржать. Утирая слезы и оттышавшись, ты снова выпрямился и абсолютно трезвым и сосредоточенным взглядом воззрился на меня. Если бы я знал тебя не десятки лет, может быть и повелся бы.
- Короче. Дама. Да, точно. Картина... ее мне один друг нарисовал, он художник-любитель, но работы у него замечательные.
- А в жизни она...
- Музыкант. Композитор. Пианист... хрен разберешь.
Я удивленно поднял брови. Ты тряхнул зонтом. Нахмурился, будто что-то припоминая. И запел.
- Weil sie einsam war und, so blond ihr Haar, und ihr mund so rot wie Wein... und wer von diesem Wein trank konnt' nie mehr gluecklich sein, - ты как-то весь сьежился. - Хотя вообще-то это был он, а не она, что я тебе мозги пудрю. Он... такой холодный, неприступный, ледяной... ну как еще можно романтично описать? Короче, веяло от него морозцем, а на лбу красовалась табличка "не подходи, хай волтедж". Он для меня был моей Альрауне. То есть не девушкой-потаскухой без сердца, как она, а снежной королевой из сказки... как-то так. Это в жизни. А когда садился за инструмент - Мадиель... Такой светлоглазый, как ангел...
- А я думал, тебе просто роман понравился...
На мой тихий неуместный вопрос ты только поджал губы.
- Сначала это было прекрасно, я действительно чувствовал себя будто парящим, но прошло время и я стал осознавать, что это конец. Ничего не будет, да и быть не может. Можно пойти и застрелиться. Я люто ненавидил его жену. Ненавидел любого, кто мог к нему прикасаться, любого, кто получал хоть немного его внимания. Это было так больно, Эрни, ты и представить себе не можешь, что со мной тогда творилось, когда никто не видел. Я выл и лез на стены... так вот шли года, года, года... и постепенно все испарилось. То есть нет, конечно, это я себе вру. От той любви мало что осталась, ее заменила другая... знаешь, такая любовь к неисполнившейся мечте своей юности. Я же не старый еще, а мне иногда кажется, что жить уже совсем незачем. Я эту мечту-любовь как-то... берегу, что ли, иногда улыбаюсь так с сожалением над ее хладным трупиком. Но мы срослись с ней. Я его всегда буду любить, наверно, так тихо и молча. Прости, я, кажется, тебя загрузил маленько...
Я безотрывно следил за проезжающими мимо машинами. В груди словно образовалась болезненная пустота.
- Мне совсем не больно, Эрни, правда. Это в прошлом. Чувство осталось очень светлое...
- Ал... а... - я сделал над собой усилие и задал вопрос. - Я его знаю?
Ты грустно улыбнулся и кивнул.
- И... кто?
- А разве есть варианты?
Я повернулся к тебе и неверяще заглянул в глубину темных глаз, в которых через мгновение блеснул задорный огонек, после чего на своих губах я почувствовал твои, горячие и мягкие. Всего на миг. Ты так же быстро отстранился и, смущенно посмеиваясь, быстро проговорил:
- Это я так хулиганю, не обижайся, ладно? Больше не повторится.
Эпилог
И действительно не повторилось.
Таков был наш первый, последний и единственный поцелуй... который и поцелуем-то назвать нельзя. Мне поначалу было неуютно рядом с тобой... чувство вины осталось отголоском до сих пор. Разрушило ли это знание нашу дружбу, скрепило ли? Мы заново привыкали друг к другу - другим, связанным общей маленькой тайной. И заново друг друга полюбили. Спокойной, прохладной, как весенний ветер, вселяющий надежду на скорое лето, любовью.
Тот барьер, что я чувствовал все эти годы, исчез. Я мог сказать тебе все, что угодно, ты мог дотрагиваться до меня, как хотел.
По моему совету ты все-таки записал кавер на свою любимую "Песню одинокой девушки". Твоя Альрауне... я действительно все это время был одинок. Один, как столб в снежном поле, и мне это не казалось чем-то неправильным, мне всегда хватало самого себя. Все, что я выливал наружу, я черпал из глубин самого себя. Только не учел, что в какой-то момент появился ты. Ты, который всегда был рядом, и когда во мне самом опустошались внутренние колодцы, ты наполнял их собой - незаметно, тихо, безвозмездно. Мы с тобой как Орхид и Преспа, два озера на юго-западе твоей родины. Вода из Преспы (тебя) уходит через карстовые туннели и выходит источниками, питающими ручьи, впадающие в Охрид (в меня). Потому что она на целых 150 метров выше.
И иллюстрация. Шапка та же.)
читать дальше
@музыка: "Das Lied Vom Einsamen Maedchen"
@темы: PRE-SLASH, арт, Deine Lakaien, G
-
-
05.07.2010 в 15:15Автор польщен)))
А можно вас где-нибудь почитать?)))
-
-
08.07.2010 в 11:22