[Achenne]

В порядке рекламы)
Открылось сообщество, посвященное группе DAS ICH

www.diary.ru/~das-ich/

Вступаем =)

@темы: полезное, организационное, Das Ich

---

Музыка во спасение

[Der_Ketzer]

1. Фандом - сборная солянка
2. Пейринг - нету
3. Рейтинг - все невинно, как слеза младенца
4. Жанр - АУ-фанстастика
5. Комментарий - Ахэ, с 8м марта!
6. Предупреждение - Каин слегка того... помирает.
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.



Музыка во спасение

Как только они вышли на внешнюю орбиту, Хельга, как и было положено, сломала печать и поставила капсулу в заданием в проигрыватель. По идее, она должна была сначала прослушать ее сама – но почти десять лет работы с одной и той же командой позволяют незначительные нарушения формальностей.
Вспыхнул экран. Никто особо не позаботился о художественной стороне съемок – кадры мелькали один за другим несинхронизированные, цветные, фильтрованные и черно-белые, с различных ракурсов и расстояний. Голос за кадром почти торжественно вещал:
- Последний сигнал был получен с этой планеты почти половину звукового года назад. В нем были отчаянные просьбы о спасении, панические вопли о том, что темнота всех убьет. Что такое «темнота», и каким образом она расправляется с людьми – неясно. Сигнал поступил в обычном пространстве, по аварийным каналам, поэтому задержка во времени на распространение составила почти пять стандартных лет. Был немедленно отправлен автоматический десант, однако, высадившись, он не зафиксировал признаков мозговой активности. На всей планете не осталось ни единого живого человека. Взяв стандартные замеры, он отправился обратно. По анализам почвы, воды, атмосферы, продуктов питания, растений и животных патологий выявлено не было. Ваша задача – выяснить причину гибели населения. Принимая во внимание опасность задания, разрешено производить разведку боем, однако вступать в активный вооруженный конфликт не рекомендуется.
Голос немного помялся, потом добавил, неожиданно убрав холодные нотки:
- Это задание – офигительная задница. Удачи вам, ребята. И постарайтесь остаться живы.
Хельга выключила проектор.
- Ну что, предложения будут?
Каин демонстративно вынул десантный нож и стал подчеркнуто пренебрежительно чистить им ногти. Хельга невольно улыбнулась – в этом был весь он, солдат удачи, агрессивный и хладнокровный одновременно, плюющий в лицо опасности. Бруно, вальяжно развалившийся в кресле, наверняка сейчас высчитывает, кому было выгодно опустошение планеты, Штеф прикидывает, что могло бы крыться за названием «темнота». Варни, хроническая суицидница, наверняка тупо мечтает, чтобы та самая темнота наконец забрала и ее в придачу к остальным, признанный красавец Жоэль раздумывает, не соблазнить ли эту вражескую силу, и только Андреас, их эксперт по небиологическим формам жизни и контакту с негуманоидами, всеми силами, вцепившись в ручки кресла, отчаянно мечтает оказаться подальше отсюда - например, в соседней миролюбивой галактике на какой-нибудь планете с мягким климатом и вкусной едой.
- ну какие там предложения… - первым отозвался Бруно. - как всегда – спустимся, оглядимся.
- ну да, - поддержал Каин, - посмотрим, постреляем…
- погодите стрелять, - вклинился Андреас, - было же сказано – не рекомендуется.
- ага, вот нападет на тебя какая-нибудь серая нечисть, рхррррмммм, - зловеще рявкнул Каин со своего стула, - вот и прибежишь как тогда – спасите, помогите!!!
Все дружно рассмеялись, даже смутившийся Андреас улыбнулся – такое и в самом деле было на шестой Беты Кита, когда Андреас до полусмерти испугался страшновато выглядящего домашнего ящера – настолько, что забыл о лазерном ружье на поясе, дал стрекача изо всех возможных сил, размахивая руками и громко призывая на помощь.
Хельга привычно распорядилась:
- до посадки больше часа, собирайтесь. Высаживаемся в том городе, откуда поступил последний сигнал. Карты на выходе, осматриваем по кварталам. Андреас остается на связи, только опять своих итальянцев фоном не включай, Каин, меньше стреляй, местные хоть и гуманоиды, но сиреневого цвета, без ушей и со здоровыми круглыми глазами, не пристрели невзначай. Жоэль, парфюм отставить, местные запахи нам тоже пригодятся. Варни, в подвалы не лазать, осматривать только то, что на поверхности. О библиотеках, концертных залах и театрах сообщайте Бруно, о научных центрах, обсерваториях, лабораториях – Штефану, о развалинах и очагах крупных пожаров – мне. Радиационный фон замеряем каждые полчаса. Пока все.

Первая вылазка прошла без происшествий. Спокойно и аккуратно продвигаясь по уже начавшему основательно разваливаться городу, команда не обнаружила ничего опасного. Абсолютно ничего. Радиация в норме, признаков массового нападения нет. Варни в ходе осмотра набрела на местное кладбище – захоронений, отмеченных последними числами, не больше нормы. Каин с тоски раскопал какую-то подозрительную кучу обвалившегося дома, обнаружил неприятно выглядящие и еще неприятней пахнущие пятна. Андреас из командного центра - то бишь, корабля – направил их к центральному передатчику. И только тут были заметны следы отчаянного сопротивления – взрывы, выстрелы, обвалы стен и те же самые пятна.
- вроде как кровь, - заметил Штефан, сосредоточенно соскребая в пакетик вонючее пятно. Вся команда была обвешена подобными пакетиками, коробочками для образцов, пробирками для проб.
- прямо как юные натуралисты, - недовольно ворчал на обратном пути Каин, которому так и не удалось пострелять.
Это только в книгах и фильмах разведотряды и десант на протяжении всей операции отважно расстреливают врагов и героически побеждают или, на худой конец, не менее героически умирают, овеянные славой в веках. Может, когда-то оно так и было, но сейчас то ли охота стрелять у людей пропала, то ли они поняли, что любые роботы дадут фору в подобных вещах, только войны понемногу прекратились, армии сошли на нет, а десантные отряды все чаще выполняют функции разведки, а не боя. И возня с анализами поэтому занимает куда больше времени, чем с оружием.
- еще пара проб, и я умру, - со вздохом сказала Варни, обессилено падая на стул.
- держи еще три, чтобы наверняка, - съязвил Бруно.
Тридцать восемь часов – и никаких результатов.
- ребят, ну хоть расскажите, как оно там, снаружи, - робко попросил Андреас, не менее замотанный этой мышиной возней, чем все остальные, да еще и лишенный свежих впечатлений.
- Обычный разваливающийся пустой город, - пожал красивыми плечами Жоэль. - пусто, зарастает все понемногу. Помнишь, как на Эльде? Только без радиации. И не пахнет ничем.
Все дружно хохотнули, вспомнив утреннее предостережение Хельги.
- да, неуютно там.
Андреас уже представил себе живописные развалины.
- почему неуютно?
- а вот не знаю. – призадумался Жоэль. – неприятное такое ощущение.
- ага, было такое. как будто смотрит кто-то… нет, не так… не знаю, неприятно, неуютно и хочется скорей уйти.
- даже не кто-то, а что-то, - задумчиво поправил Штеф. – не как человек, ну не сверлящий такой взгляд, а типа как камера, неживой.
- блин, напридумывали. Никого нет, все умерли, наверное, эпидемия, - фыркнул Каин. – наверняка какой-нибудь остаточный вирус найдем.
- А те пятна и в самом деле оказались кровью, - заметил Бруно.
- плюс выстрелы… защищались от кого-то? – предположил Андреас.- значит, все же кто-то нападал, и это не вирус. Не по вирусам же они стреляли.
- не обязательно. – вмешался Жоэль, - вирус мог вызвать безумие, отсюда и кровь, и следы выстрелов.
- Каин, а ты где такие же следы видел? – поинтересовалась Хельга, - Ага, тут тоже что-то вроде стадиона.
- места массовых расстрелов?
- ага, а тела где? Не в мусор же они превратились. И что, всех до единого собрали и расстреляли? А где тогда эти расстрельщики? Смотались с планеты? – Бруно сыпал вопросами, Штеф мысленно облизывался от такого количества подлежащих разрешению загадок.
- значит, давайте немного по-другому. – решила Хельга, - сейчас уже заканчиваем, отдыхаем, а завтра по общественным местам подробно пройдемся. Интересуют пятна, следы выстрелов и прочие убийственные моменты.

Каин осторожно ступил на бордюр. Некогда величественное здание почти развалилось, стены оплел местный лиловатый вьюнок, ступени раскрошились. Мерзкие темные пятна присутствовали тут в немалом количестве, поэтому Каин был максимально осторожен. То ли не выспался после этого сидения за микроскопом, то ли так повлияли на него вчерашние рассказы о чьем-то присутствии, но теперь он почти явственно ощущал, как его спину сверлит чей-то слепой глаз. Даже не враждебный, а равнодушный.
Каин привык доверять ощущениям и инстинктам – работа такая. Остановился, прислушался. Тихо. Листики на кустах слегка шевелятся, под ногой гравий неслышно осыпается. Нервы? На пенсию пора? Проверил радиацию – норма. Включился передатчик, голос Андреаса:
- Каин, прием.
- прием, – облегченно отозвался Каин.
- чего у тебя пульс прыгает? Приболел или собственной тени испугался?
– все нормально, шутник, епт. – Каин чертыхнулся про себя на передатчики состояния организма. - Тут пятен крови много. Очень много. Немного вытянутые, как будто раздавили кого-то и протянули. Опасно тут, все на соплях держится. Погоди, я это что… что? Кто тут?
- Каин, прием! – заорал испуганный не на шутку Андреас.
- тут кто-то есть, я видел движение и тень, – голос Каина прервался, раздавалось только чуть приглушенное расстоянием дыхание. – передай всем, чтобы были осторожны. Тут явно кто-то есть. Не знаю, как выглядит, видел только что-то темное, только тень.
- темнота, помнишь, они так назвали в последней передаче, - ответил Андреас, - это темнота?
- да... темнота. ААААА!!!!!!
Андреас был уверен, что до конца жизни будет помнить этот вопль. Какое-то время он надеялся, что Каин просто придуряется, чтобы напугать его. Но датчики перестали работать. Сигнал потерян. А чтобы одновременно перестали работать все восемь встроенных в костюм датчиков, надо, по меньшей мере, прыгнуть в жерло вулкана.
- Всем… Всем. Возвращаться на базу. Каин… - Андреас сглотнул, - датчики перестали работать.

Это был второй раз за десять лет. Они потеряли товарища. Хельга винила только себя – а кого еще? Напоили невменяемого Андреаса транквилизаторами, прослушали пленку, назавтра планировали все скопом завалиться в то самое здание, где пропал Каин. Именно пропал – потому что датчики не показали смерти, сигнала просто не было.
И тела не было, была лужа крови. Растянулась по куче осыпавшегося камня, как будто на Каина сбросили что-то весом в десяток тонн и расплющили вдребезги. Так, что не осталось даже тела.
Уставшая Хельга приказала вечером:
- патрулируем по парам. Андреас, переключишь на синхронизацию, минимальную мощность, будет общая конференция. Пойдешь с Жоэлем. Я пойду со Штефом, Бруно с Варни. Теперь обследуем все. Обращаем внимание на что угодно, от вывесок до собственной тени. Делимся самыми бредовыми предположениями, без толку не болтаем, эфир не занимаем. Только в панику не впадайте, это ни к чему. Так, что мы знаем? Это нечто – темнота, похоже на тень, и это что-то сначала испугало Каина, насторожило. И только потом напало. Если что случится, - Хельга помолчала, - командование переходит к Бруно.

Двое суток мучительно пустого патрулирования. И ощущение взгляда в спину доводило Андреаса до безумия. Холодного змеино-механического взгляда, оборачивайся- не оборачивайся – начнешь паниковать, все пропало. Если бы не легкомыслие Жоэля, даже в такое жуткое время находившего возможность расположиться на передышку не просто так, а как-то особо фотогенично, Андреас сошел бы с ума. Он пытался отвлечься, представляя жизнь людей в этом городе. Вот тут была остановка какого-то общественного транспорта. Странная остановка – ни привычных реклам, ни афиш. Только ободранное и истекшее объявление на местном языке. Ларек по продаже каких-то билетов. Интересно было бы посмотреть их фильмы, послушать их музыку.
Сверлящий взгляд стал таким близким и страшным, что Андреас оглянулся. Показалось или и впрямь от того угла метнулась тень? А где Жоэль?
- Жоэль, прием.
- да тут я, - недовольно послышалось из приемника, - уже и поссать нельзя спокойно. Все нормально, сейчас иду. Прием.
Снова навалилось отхлынувшее было ощущение механического взгляда. Чье-то присутствие, все ближе и ближе. Но ведь никого! Никого! – убеждал себя Андреас, оглядываясь по сторонам. Увидел выходящего из-за угла Жоэля, тот почему-то остановился, ошарашено глядя на него. Андреас помахал ему рукой и, чтобы совсем успокоиться, пропел высоким серебристым тенором приветственное «Идущие на смерть приветствуют тебя, о Цезарь». Ему нравилось звучание собственного голоса. Он забрал выше, затянул с переливами… и оборвал, увидев перекошенное от ужаса лицо приблизившегося Жоэля.
- я видел… - бормотал он, - я видел это. Оно такое… как тень. Это как темнота. Ты как? Он тебя не… я ведь видел его…

Снова общий сбор. На этот раз без потерь, но Жоэль был в невменяемом состоянии. Что могло напугать этого крепкого, прошедшего огонь и воду вояку до такой степени, что он тупо сидел на диване и повторял – я видел темноту? Даже во сне после изрядной доли успокоительного он тихо вздрагивал и ворочался.
- и что мы знаем? Жоэль увидел это нечто, которое выглядело как темнота. Сгусток темноты, я предполагаю. Андреас, ты видел? Ты же там был?
- нет, я … я испугался, - смущенно признался Андреас. – помните, говорили про взгляд? Вот и я почувствовал такой же, и чужое присутствие… сильно и страшно… и испугался. Чтобы не бояться, стал напевать. А тут Жоэль идет и на меня смотрит… Белый весь… - Андреаса даже передернуло от воспоминания.
- на тебя? Значит, это нечто было рядом? И не напало? Почему?
- может, он не вкусный? – попыталась мрачно пошутить Варни.
- все, отдыхать. Завтра снова по двое, похоже, на двоих оно не бросается.
- угу, зато сведет с ума, и мы сами друг друга перестреляем. – буркнул Бруно.
Андреас снова остался на корабле следить за рацией. Жоэль, похоже, так и не оклемался. Еще минус один, есть, правда, надежда, что его по возвращении к цивилизации таки вылечат.
Чтобы не терять времени, Андреас стал сортировать разную рухлядь, притащенную из обходов. Хотелось бы найти что-нибудь из книг, из фильмов, музыки… Ничего, абсолютно ничего, только картинки, местные кривые фотографии со смещенным фокусом. Но такого не может быть. Музыка – логическое продолжение издаваемого людьми шума. Музыки не нужна только глухим. Глухим… Андреас рванулся к описаниям аборигенов. База подтвердила его догадку - них не было органов слуха. Хельга еще в самом начале говорила… Они не слышали, поэтому им не нужна была музыка.
- прием, Андреас. – неожиданно отозвалась рация.
- прием. Штефан?
- Андреас… относительно того ощущения невидящего взгляда… тебе точно не показалось?
- нет, оно было и было очень сильным, может быть, у меня тогда разыгрались нервы. – попытался оправдаться Андре.
- не разыгрались, у меня сейчас то же самое. Я готов визжать от ужаса и чего-то чужого. – Штеф задышал тяжело и часто.
Датчики пульса и давления зашкаливало.
- прием, даю конференцию. – испуганный Андреас врубил общую сеть.
- прием, Андре, не молчи. Поговори со мной. Так легче.
- где Хельга? Прием.
- прием. Она тут, со мной. Метрах в двадцати. Она тоже боится, но делает вид, что нет.
- кто чего боится? – раздраженно отозвался Бруно.
- тут то же самое, что у Андреаса.
- вы что-нибудь видите?
- показалось, что что-то темное мелькнуло. И страшно. Прием.
- погодите. Некоторые виды хищников пользуются ультразвуком для нагнетания паники на потенциальную жертву. А когда она теряет контроль и способность защищаться - нападают. Ты как – держишься? Прием.
В эфира раздалась какая-то возня.
- прием, да. Хельга выключила передатчик. Стоит рядом. Дрожит. Я ничего не понимаю. Я не хочу вести его к базе. Мне страшно. Андреас, МНЕ СТРАШНО!!!! МНЕ СТРАШНО!!!!
Андреас вздрагивал, слушая отчаянные вопли Штефана. От него тоже останется только красное размазанное пятно. Как у Филонова. Сырое мясо. Как будто художник уже это видел. Художник… Певец…
- ПРИЕМ!!! – завопил Андреас. – Вы видели где-нибудь музыкальные носители? Диски? Фильмы? Объявления о концертах? Это важно!!! Нет? Нет!!! У них нет музыки! Сюда, все сюда! Прием, Штеф, я все понял! Веди его сюда! Не отпускай, продолжай бояться, он охотится на наш страх, веди его к кораблю. Не отпускай! Я все сделаю! У них нет музыки!
Андреас метнулся к стойке, схватил первый попавшийся диск. Поставил в проигрыватель, воткнул штекеры в разъемы внешних динамиков. Иногда, когда попадаешь на отсталые планеты, приходится разговаривать с воинственными аборигенами только таким манером – иначе просто засыплют стрелами и копьями.
На экранах внешнего обзора показался Штефан, тянущий бесчувственное тело Хельги. Датчики жизнедеятельности на минимуме. Ничего, откачаем, - решил про себя Андреас.
– ближе, подходите ближе, - уговаривал он Штефа.
- прием, все хорошо, – Андреас облизал пересохшие губы.
- ты уверен? – Штефан, казалось, был готов вырубиться.
- да, зажми уши.
Вывернул на максимум.
Немой воздух дрогнул под золотистыми струями Бранденбургского концерта для альта и виолончели. Алая роскошь аккордов, вихри и истинная гармония искусства вечного художника чувств, торжествующе взвились светящиеся флаги. Искрой в поднебесье сверкнула чистая неподдельная радость, доселе лишенная права быть выраженной в звуке. Победа, чистая и пронзительная, как само солнце.
Андреас трясущимися руками отвинчивал люк, впуская измотанного Штефа и еще не вполне пришедшую в себя Хельгу.
- прием. Что за фигня? – в рации раздался недовольный голос Варни. – вы хотите разбудить всех мертвых на этой планете?
От пережитого напряжения Андреаса одолел нервный хохот. Он трясся всем телом, слезы текли по щекам, сполз со стула, свернулся калачиком на полу.
- прием. Это Штефан. Оживить мертвых Бахом– вряд ли. А вот прикончить кого-нибудь – это запросто. Возвращайтесь спокойно, наш кровожадный приятель, похоже, вышел из строя. Лежит у западной стены серого дома со шпилем в виде черной лужицы. Не наступите, когда проходить мимо будете, – в голосе Штефа послышалась улыбка.
- так вы на радостях музыкой балуетесь? Прием.
- прием. Возвращайтесь. Споем вместе. Вместе споем…

@темы: CROSSOVER, DEATHFIC, все, кто только можно, AU, G

---

Ave Maria

[Achenne]

1. Фандом - Helium Vola
2. Пейринг - Жоэль Фредерикссен/Андреас Хиртрайтер
3. Рейтинг - PG-13
4. Жанр - экшн, мистика
5. Комментарий - да, я знаю, что MPREG – это гадость, за гранью добра, зла и хорошего вкуса, и я сама всю жизнь терпеть не могла этот кинк, но…вот так жисть сложилась. Варнинг проставлен – вы читаете на свой страх и риск.
6. Предупреждение - MPREG
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.



Ave Maria

- Это один из старейших храмов Германии. Его построили еще в 13 веке, и конечно он овеян множеством преданий и мифов.
Старичок-смотритель древней церкви, сооруженной на заре истории, религии, в грохоте крестовых походов и безумной пляске фанатизма, -вещал с явной гордостью. И ревностью почти какой-то: ему муниципалитет доверяет лишь присматривать за достоянием истории, а этой компании "певунов" - возносить святую мессу Небесам...
Церковь св. Марии давным-давно по назначению не использовалась, стала скорее музеем. Особый интерес привлекал громадный витраж цветного стекла. Стандартный сюжет: Мария, младенец Иисус на руках плюс куча далеких по искусности прорисовки от своих собратьев эпохи Ренессанса, ангелочков. Все обыденно и невинно, как и полагается строению на Баварской земле, однако почему-то Ватикан века с 15 недолюбливал - или попросту забыл - маленькую церквушку. Старичок-то утверждал, мол *слишком* святое для "служителей бога людей" это место. И вновь намекал на легенды...
И вот только теперь - вспомнили, решили провести здесь службу. Вокалистам следует плясать от счастья...
Жоэль понял, что на длинный, путаный и весьма нудный рассказ непрошенного экскурсовода как-то прореагировать все же надо. А то сопранистки шушукаются про мужей и шмотки, благополучно спрятавшись за его, Жоэля, широкой спиной, кто-то вовсе сбежал курить (баритон Гвидо и второй бас), Андреас готов заснуть прямо на жесткой темно-карамельного цвета скамейке...
В пределах досягаемости был только Андреас, его-то Жоэль и пихнул в бок. Тенор едва не свалился со своего места, оглянулся по сторонам с видом воробья, на которого с ветки снег упал. Поправил очки и старательно изобразил "умное лицо". Не то, чтобы очень успешно.
Старикашка недовольно нахмурился.
-А... Можно вопрос? - попытался спасти положение и репутацию вокалистов Жоэль.
- Да, пожалуйста, - звучало как "пошел ты..." но смутить Жоэля - проще вон ту колонну.
- А какая главная-то легенда?
Старичок пожевал лиловыми в прожилках губами:
- Витраж, разумеется, - ответил он неожиданно-коротко. Одернул фалды мышинно-серого пиджака, моргнул жеваными веками. Вопрос почему-то не нравился, хотя вполне предсказуем. - Этот витраж... Говорят, не люди его делали, но привезли тамплиеры с самой Святой Земли, из усыпальницы Девы Марии в Иерусалиме, и не стекло он, но кровь ее. В свое время за этим витражом охотились в том числе и алхимики – считали, что если расколотить стекло и внедрить осколок в любое живое существо, оно «выносит» и родит сверхчеловека. Гомункулуса пресловутого. Конечно, все это бредни, - оборвал он. Резко. Жоэль отметил волнение, словно спросил - не изменял ли дедулька своей жене?
Странный. А впрочем, какая разница?
- Что ж, надеюсь, вам понравится работать здесь, - он чуть запнулся. И довольно быстро для старческих артритных ног, удалился.
- Можешь просыпаться, - чуть не в ухо объявил Жоэль Андреасу. Тот снова подпрыгнул.
- Ох... Ты чего пугаешь?
- А чего ты спишь? И вообще, - Жоэль укоризненно покачал головой: ну да, теперь все в сборе, - Как вам всем не стыдно - человек старался, рассказывал...
Звучало не больно-то искренне, да и воспитательный тон у Жоэля неважно получался. Сопранистки - девушки "классической" блондино-брюнетистой расцветки хором фыркнули.
- Подумать только, у Фредерикссена совесть взыграла, не иначе и впрямь заколдованное место.
Жоэль поморщился, словно к носу уксус поднесли. Опять эти "внутреансамблевые" дрязги... эти девочки обижены на него с первого дня исключительно потому что неженатый мачо-блондин НЕ пристает к ним. Воистину женская логика...
- У нас репетиция, - объявил Андреас, прерывая неприятную, точно пошлый анекдот на саммите Большой Восьмерки, паузу. Жоэль отметил покрасневшие уши тенора. Ну, у него хоть отговорка имеется - женат, мол. И на заправского донжуана ну никак не тянет - скорее, на прилежную домохозяйку...
После распевки (все оценили глубокую, мощную, словно глас свыше, акустику) оставалось пара часов до выступления. Андреас предложил Жоэлю прогуляться.
Конец марта звенел прохладой и ароматами обновления - зарождения даже, перетянутой струной, на которой играл Бог единственную-вечную мелодию. Назревала первая гроза. Андреас поежился от раскатов грома - не страшно было, но как-то приятно-жутковато с холодком в диафрагме, будто кино-ужастик смотришь. Он взял Жоэля за руку, тот оглянулся - незачем, чтоб видели, но ладонь Андреаса была теплой и мягкой, прерывать контакт не хотелось.
- Я так и не понял чего там за легенда, - зачем-то сознался Андреас.
- Забудь. Стандартная чушь про тамлиеров, деву Марию и всяческие артефакты. Начитались фэнтези - там тоже, куда ни плюнь, везде артефакт.
Андреас засмеялся, почему-то вообразив плюющихся эльфов. Некультурные эльфы чем-то смахивали на Жоэля... Он снова хихикнул.
- Понятно. Пойдем уже: гроза начинается.
- Ты боишься?
- Нисколько, - приврал Андреас, - Просто не хочу мокнуть.
На ярко-зеленые, липкие и пока без пыли листья акаций, дуба и каких-то выстриженных в форме шара кустов, опрокинулись крупные капли. Небо заволокло искоричнево-серым, переполненное тучами оно выгибалось к земле, рождая молнии. Вытянутое иглой здание церкви точно втягивало небо в себя.
Андреасу внезапно сделалось страшно - обреченно еще, словно библейский пророк узрел виденье гибели. Он задохнулся.
"Ерунда! Что за... Ересь", -подобрал определение.
- Жоэль, пойдем быстрее.

Но и внутри ему было не по себе, полумрак древнего готического собора не могли разрядить десятки зажженных свечей. Андреас ежился от теней на строгих стенах черного камня, от грохота снаружи...и от неестественно ярких красок витража. Подсветка там что ли? - думал он, а из-за игры бликов Мария скалилась, на аскетичных губах ангелов змеилась ухмылка, а крохотный, словно недоразвитый, младенец с болезненно-крупной головой, следил за Андреасом розово и внимательно.
Брр...
Андреас решительно повернулся спиной к витражу - лицом к прихожанам. Не хватало только запороть партию из-за дурацких... Ну ладно, страхов.
Чего можно бояться в церкви? Тем более, сам Андреас - вполне честный католик. Ну... Не считая некоторых грехов.
Он покосился на атеиста-Жоэля. Выскажи ему - "то, что мы делаем плохо" - на смех подымет. Либо обидится.
Любовь не может быть грехом, правда?
Все же Андреас решил сходить исповедаться, на том сделка с совестью (и этим жутким витражом) вроде была заключена.
Тем более, сейчас не время думать. Певцу (особенно тенору, коль верить байкам) мозги не очень пригождаются... вот и славно.
Знакомые с детства мелодии "Великой мессы" отвлекли его. Выступая, он менялся до основания - не человек из плоти и крови, но голос, почти бесплотное подобие ангела Божьего. Так учили еще когда был дискантом в детском хоре - отключаться от реальности. А то еще, чего доброго, потянет чесать затылок в самый ответственно-пафосный момент...
Жоэля, баритона Гвидо, второго тенора Хайко и баса Маркуса он так же воспринимал голосами - не более. Отличными голосами. Сопранистки зато малость фальшивят, ну и Гвидо явно нужно бросать курить...
Короткие мысли. Не связные - обрывки. Полифония - единение, некогда быть *собой*.
Прихожане внимали торжественной мелодии, явно наслаждались музыкой. Мессы - те же концерты, времена религиозного фанатизма миновали. Ну, переместились к арабам...
И все же действовала *древняя атмосфера*, люди молитвенно складывали руки, шептали что-то. Андреас их не видел - не только из-за плохого зрения и нот перед носом, просто "они там, а я здесь". Сродни сну.
Гармония достигла высшей ступени, когда раздался взрыв.
Андреас не проснулся. Периферийно уловил осколки витража (капли крови, острые замороженные потеки). Еще - Жоэля, почему-то тот напрыгнул сверху, словно тигр на антилопу. Визг,крики, треск... Боль?
Больно. Кровавая капля - то ли глаза, то ли старческий рот младенца. Осколок. Витраж.
Андреас следил как куски древнего стекла опрокидываются на него - карой небесной, орудием Самого...
Он успел вздернуть вверх руки, сдаюсь, каюсь, грешен, заслужил. Пощади.
Но боли немного - Жоэль вмешался в деяния Господни, и Андреас ощутил только крохотную каплю. В горле. Диафрагме? Погружается медленно, плавно, будто тело Андреаса - морские воды...
Он задохнулся и потерял сознание.

- Андре? Ты живой? - это Жоэль. Очень встревоженный. Что случилось?
Больно.
- Где? Андре, ты ранен?
Не знаю. Не пойму. Что случилось?
Андреас понял: нужно ответить вслух. Сел на полу, оглядывался по сторонам.
Очки целы, - порадовался он. Не хотелось тыкаться слепым щенком. Он поправил их.
Озирался на толпу вокруг... "меня?" - удивился, непривычный к такому вниманию.
- Вы в порядке? - спросила пожилая дама в старомодном коричневом платье учительницы.
- Да, - ответил Андреас. Тронул живот: вроде боль ушла. - Что произошло?
- Вероятно, молния попала в это... Стекло, - важно разъяснил представительный господин, может, начальник какой-нибудь фирмы. - Скажите спасибо вашему коллеге, он спас вас.
Коллеге. Андреас воззрился на Жоэля.
Спас.
- Ты точно... Ну, все нормально? - Жоэль был деловит, героем себя не чувствовал. Какая мелочь - рискуя собой, спасать другого. Действительно.
Андреас ощутил едкие слезы где-то под веками, теперь рассмотрел крупные тяжелые фрагменты витража, они походили на кровавые лужи. Или свежеванные туши.
Старикашка-смотритель не обрадуется...
Андреас сглотнул : *осознал* что случилось, и его снова качнуло куда-то к беспамятству.
- Да... Спасибо... - бормотал он, Жоэль помог подняться. "Дайте же ему пройти, не видите - в шоке человек!" - говорили в тенях свечей.
- Спасибо... Извините, - зачем-то добавил он, словно сам вызвал молнию.
- Пойдем-пойдем, - Жоэль поддерживал его под руку, вывел на улицу. Гроза кончилась, пахло водой и лиственным клеем. Андреас наконец-то сумел разрыдаться, выплескивая остатки ужаса.
Пользуясь темнотой, Жоэль обнял его:
- Все хорошо. Ты ведь не ранен?
Андреас вспомнил о капле-осколке, снова провел по груди и животу - под пиджаком и рубашкой. Крови не было. Почудилось.
- Нет. Не ранен... Жоэль... Ты спас меня...
- По-твоему, любоваться должен был, как на тебя эта дрянь падает? - фыркнул тот. Андреас улыбнулся сквозь слезы.
- Переночуй у меня, - предложил Жоэль. - До меня пешком дойти можно, а я не хочу, чтобы ты в таком состоянии за руль садился.
Андреас не возражал.
- Только ради бога, не говори моим, что случилось.
В ту ночь Жоэль не отпускал его от себя, словно не веря, что Андреас жив и невредим. И Андреас сам первый начал ласкать его в постели - возможно, желая снять сексом стресс, заодно и отблагодарить. Им было хорошо - и ярко, так ярко от осознания "мы живы, мы вместе, мы любим", и к утру Андреас совершенно выкинул из головы неприятный эпизод с витражом. Только спрятал от жены местную газетку, где мелькнула заметка о молнии, в прямом смысле разбившей древнюю легенду.

Холодильник пищал. Протестовал против открытой уже минут семь дверцы. Сейчас-сейчас... Еще вот острый сыр и какая-то подозрительная консерва, и... Черт, закончились взбитые сливки.
Андреас оглядел стол с набором продуктов. Впечатляюще. Места под тарелку с вилкой точно не хватит.
Он задумчиво обмакнул в клюквенный джем ломтик сыра. Хорошо, жена не видит: брезгливая гримаска, всплеск руками и непременное "как ты ЭТО ешь?!" - обеспечены.
Да вот... Сам не знает, "как".
Андреас соорудил убийственный сэндвич из здоровенной сдобной булки, двух вчерашних тефтелей, маринованных корнишонов, сыра, тунца, сладкой творожной пасты и нескольких мороженных вишен. Вполне недурно. Жалко, сливки кончились... И надо съездить в супермаркет - купить продуктов взамен уничтоженных, а не то...
Вариация на тему "дорогой, тебе не кажется, что ты слишком много ешь, тебе вовсе незачем полнеть" - навязла в зубах почище дешевой ириски. Ну набрал несколько кило - подумаешь, разве Андреас топ-модель, чтобы устраивать истерику из-за накренившейся вправо стрелки весов? Да и вообще стройностью никогда не отличался.
Другой вопрос, что на тунец с вареньем раньше не тянуло...
Он отправил в рот последний кусочек своего "произведения искусства". Так-то лучше - а то порой аж тошнит от голода... Ну или не только. Пару дней назад полоскало с час от банального запаха краски: в зале, где репетировал хор затеяли ремонт. Он едва успел выскочить и добежать до туалета. Андреас вывел: аллергия на краску, но почему-то еще мутило от масла на сковородке, чьих-то духов, в машине - от бензина...
"Со мной все в порядке", - обезглавил он мысленно червячка тревоги. - "Я абсолютно здоров. Просто...авитаминоз, да, весенний авитаминоз. Потому и есть хочется, и тошнит иногда".
Конец мая выдался жаркий, недаром первая гроза гремела еще в марте. Солнце вовсю работало на скандальных гринписовцев с их "глобальным потеплением". Мюнхен зеленел парками и грузно полз каменно-асфальтовыми улицами. Производители кондиционеров подсчитывали прибыль.
Кондиционер выкрутил на полную мощность. Плевать на аккумулятор. Обычно, впрочем, он легко переносил жару, куда более опасался зимы с ее ангиноносными холодами, кутался в десяток шарфов. Но не в этом году.
Он достал из бардачка набор влажных салфеток. Уф, еле доехал до чертова супермаркета, мокрый весь как мышь. И опять не по себе... Да что такое? Отравился? Подцепил какой-то экзотический вирус?
Снова поползли гадкие мыслишки. Паразиты? Диабет? Или... Андреас облизал мгновенно пересохшие губы - опухоль?
Нет. Нетнетннет...
Он решительно хлопнул дверью автомобиля. Ипохондрия и мнительность - явно не к нему. Авитаминоз... Да, вот было объяснение. Сойдет.
Супермаркет тянулся бесконечно, разноцветные ряды полок – вроде причудливого ожерелья с разноцветными бусинами; товары разложены по законам маркетинга, и каждому – свое место. Полки метра три высотой – приставлены стремянки, можно попросить сотрудника в канареечно-желтой униформе достать нужное, но Андреас всегда забирался наверх сам – чего, он, здоровый молодой (36 лет – вполне сойдет за молодость) мужчина не в состоянии на пару ступенек залезть? Вот и теперь…
Голова закружилась внезапно. Андреас втянул влажный от кондиционирования и бедный кислородом воздух. Пестрые ряды сдавили – до клаустрофобии, а тележка внизу и блестящий пол…далеко.
Андреас едва удержал равновесие. Картинка перед глазами сливалась в пестрый, словно рассыпанные конфетти, морок. Плюс явно не прижился съеденный сэндвич.
Андреас прижался лбом к холодным стеклянным банкам. Пройдет…сейчас пройдет, закружилась голова, и…
- Вам плохо? – подскочила девочка в униформе. Она была маленькая и целиком желтая – форма, блондинистые волосы, крупные стекляшки-бижутерия в ушах, даже губная помада золотистая. Андреас подумал – если грохнется в обморок, увлечет за собой половину банок-бутылок. Бедная девочка. Она ведь не удержит его. И банки тоже.
- Н-нет, - пробормотал он, - я… сейчас.
Он медленно слез. Хвала всем богам – ничего не разбил, и «канареечная» девочка не попадет в переделку.
- Может, врача вызвать? – не отставала та.
Андреас отрицательно мотнул головой. С обидой отметил: консервированные помидоры, за которыми лез наверх, так и не достал. Он потер виски, поднял голову. Девочка-сотрудница по-прежнему крутилась рядом, вычисляла – то ли у посетителя сердечный приступ, то ли… в любом случае, неважная реклама магазину.
- Вы не могли бы… достать, - попросил Андреас. Сотрудница мгновенно взлетела по стремянке и вернулась с банкой:
- Пожалуйста, - она заглянула Андреасу в лицо, - если честно, вы неважно выглядите. Точно не надо врача?
- Нет. Я здоров, - Андреас поторопился к выходу, насколько позволяли ватные ноги и мерзкая кисловатая тошнота. Пластиковая карта выскальзывала из мокрых от пота пальцев.
Он тяжело рухнул в машину. Из хрусткого бумажного пакета выкатилась на сидение злополучная банка помидор. Андреас уставился на багряные шары в темно-алом, словно капиллярная кровь, соке.
Потом потянулся к мобильнику.
- Жоэль? Ты… не слишком занят? Можно я заеду?

Квартира Жоэля успокаивала сама по себе. Успокаивала привычным бардаком, разбросанной одеждой, отсутствием занавесок на голых скользких окнах, застарелым запахом табака. Андреас, правда, скривился - но как раз в *этом* не было ничего необычного, табачную вонь он терпеть не мог всю жизнь, хуже только заскорузлые носки, печально покинутые в углу.
Сам Жоэль в затрапезных джинсах и нижней майке на голое тело тоже был родным и привычным, Андреас с порога кинулся к нему, обнял, уткнулся носом в ключицы.
И разрыдался.
- Что, черт возьми, случилось? - спросил тот, когда Андреас немного успокоился. Сунул какую-то сомнительной чистоты тряпочку. Тряпочка символизировала носовой платок. – Кто-то умер?
Дурацкий вопрос, и Жоэль прикусил язык: а вдруг правда? Не так часто спокойный до флегматичности Андре *так* выражает эмоции… собственно, первый раз с порога – в слезы.
- Приоткрой окно, - попросил Андреас, - душно ужасно. О боже… - он добрался до обшарпанного диванчика, словно инвалид до кресла-каталки. – Жоэль… я сам не знаю. Что-то со мной неладно.
Жоэль взъерошил пятерней блондинистые космы – довольно лохматые, поскольку владелец никуда не собирался, а привычки наводить марафет просто так не имел.
- Что такое, Андре? – подсел он.
Тот неожиданно спокойно – будто и не рыдал минуту назад, словно героиня какого-нибудь дамского сериала, - выложил все. Про постоянное недомогание (уже с месяц, Жоэль!), тошноту и одновременно тяжелый сосущий голод, головокружение чуть не обмороков, в заключение Андреас рассказал про помидоры и канареечную девочку.
- Прости, что жалуюсь тебе. Но… я понятия не имею, чего со мной творится. Мне страшно, - сознался он.
Пока речь шла о «тунце с вареньем» и сосисках со взбитыми сливками (экая фрейдистская пища!) – Жоэль слушал с легкой ухмылкой, но последний след ее растворился.
- Андре. Ты чем-нибудь болел?
- С похмелья, - неудачно отшутился тот. Дернул плечом, - ну как обычно… грипп, простуда. Ветрянка в детстве. Ничем кроме.
«Пока», - врезалась иголочка. Андреас закусил губу, чтобы не разреветься опять. К симптомам следовало добавить перепады настроения – прямо как у этих новомодных розово-черных подростков, сколько раз Андреас пугался их странному поведению, вроде публичной истерики с попыткой суицида в метро или МакДональдсе. И сам вот…
Нет, ну резать вены он точно не собирался.
- Что это может быть? – поглядел на Жоэля кругло и жалобно.
- Не знаю, - тот встал с дивана, ходил туда-сюда, - медик я, что ли? Но наверное… ничего серьезного. Только сходи, проверься. Завтра, а лучше сегодня.
- Угу...
Жоэль подсел к нему:
- Слушай, ничего страшного. Я уверен. Какая-нибудь ерунда, - изо всех сил старался, чтобы звучало обнадеживающе. И не выдавало собственную тревогу.
Андреас мотнул головой. Провериться. Конечно, давно пора – не первый день неважно себя чувствует, но тянул, откладывал. Как многие здоровые люди он опасался врачей с их больничным запахом, иглами-капельницами и прочими близкими родственниками средневековых пыточных орудий. Он избегал даже водить дочку на прививки, малодушно предоставляя жене бороться с воплями-истериками. И объяснял вполне логично: как я могу уговаривать ее подставить ручку под «укус комарика», если сам до полусмерти этих «комариков» боюсь?
И все-таки… Жоэль прав.
- Спасибо, - Андреас сжал его ладонь.
- За что?
- За поддержку. Я боюсь дома жаловаться, ну ты понимаешь… - Андреас поморщился. Женские причитания, стада раздутых до слонов мух… увольте. Жоэль высказал то, что Андреас прекрасно понимал и сам, но не мог проговорить даже мысленно.
Вот и спасибо.
- Какие, к чертям, благодарности, - Жоэль стиснул его, чуть встряхнул. – Ты только не скисай. Проверишься, убедишься что здоров и вся недолга.
- Конечно, - Андреас поднялся с дивана. – Я поеду…
Жоэль смотрел куда-то по касательной, мимо уха собеседника, словно срочно заинтересовался раскиданными в творческом беспорядке штанами на стуле.
- Может, тебя довезти?
Андреаса покоробила эта заботливость.
- Жоэль, я не на смертном одре, - он вложил тонну иронии в пафосную фразу, но голос не вовремя дрогнул. Андреас быстро чмокнул Жоэля в щеку. – До свидания.

У семейства Хиртрайтеров, как у всяких благополучных обывателей среднего класса, был в том числе и семейный доктор – сухопарая, похожая на основательно побитое молью и надоедливыми птицами чучело, блондинка по имени Рита Шнайдер. Андреас побаивался и ее: церемониться фрау Шнайдер не привыкла, и возраст пациента не играл ровно никакой роли. Шесть или тридцать шесть…
- Давно у вас эти симптомы? – она чиркала что-то в карте, размашисто и малопонятно.
- Э… ну с месяц. Наверное, - Андреас втянул голову в плечи. Невольно сравнивал Риту со всякими колюще-режущими предметами. Тянуло убраться пока цел.
- И вы обратились только теперь?
Риторический вопрос. Последовал короткий, но едкий монолог насчет «халатного отношения к здоровью». Андреас виновато улыбался, и в прямом и переносном смысле смахнул пот со лба, когда прием закончился, и его отправили на обследование.
Он с трудом вытерпел целую батарею изощренно-циничных издевательств, в том числе анализ крови из вены. В том числе на венерические заболевания! Уже от этого Андреасу хотелось возмутиться на всю больницу – за кого они вообще его, приличного человека, принимают?! По-прежнему чувствовал себя неважно, но где-то пополудни муторь и головокружение миновали, обследование – тоже; после солидного ленча жизнь вновь показалась не просто терпимой, а даже замечательной штукой. А вся эта затея с врачами… ну ладно, все равно время от времени даже абсолютно здоровому человеку надо проверяться. Не зря же он платит 50 евро страховки ежемесячно.
Он пропустил репетицию – все тот же уважительный повод якобы нездоровья, заехал домой за женой и дочерью, чтобы сходить всем вместе в парк развлечений. Радостного визга хватило бы на десяток шестилеток, думал Андреас, со слегка глуповатой улыбкой счастливого папаши наблюдая за малышкой. Та облазила все батуты, карусели и даже постреляла в тире.
Они с женой тоже прокатились на паре аттракционов, правда, Андреас снова ощутил противный комок у горла. И – утомление. Вообще быстро уставал в последнее время.
Нетнетнет,сомнойвсевпорядке, - твердил он, порой почти вслух, твердил, будто мантру.
Завтра зайдет за результатами и… да, просто убедится в этом.
…От выражения лица фрау Шнайдер Андреасу захотелось сбежать. Трусливо забиться под кровать, закрыть уши и глаза, завернуться в одеяло, запереть за засов двери.
Недоумение? Страх?
Изморозь ползла по позвоночнику, словно вмонтировали мини-морозильник. Андреас без приглашения плюхнулся на стул.
- Доктор… что-то плохое? – хрипло выговорил он.
У нее глаза белые, подумал Андреас, голубые и белые, как подтухшее яйцо.
- Сложно сказать, - фрау Шнайдер выговорила не сразу, и каждая секунда паузы вбивала гвоздь под ноготь Андреаса, - как бы вам… объяснить. Видимо, какое-то гормональное нарушение. Но…
Она запнулась, вновь уткнувшись в бумаги. Складывала и перебирала, словно гадалка – карты Таро.
- У вас в крови обнаружен хорионический гонадотропин.
- Это чего, болезнь такая? – окончательно перепугался незнакомых слов Андреас.
- Не совсем. ХГЧ… вполне обычный гормон. Но дело в том, что он выделяется исключительно при беременности.
Андреас снял очки, протер идеально чистые стекла.
- То есть, вы хотите сказать – гормональное нарушение с этими… беременными гормонами? – он вертел в пальцах тонкую металлическую дужку, поскреб затылок; не больно-то эстетичный жест, но Андреас менее всего заботился об эстетике, - чего значит-то? Надеюсь, мне не грозит… кхм… - он покраснел, - ну, импотенция или…
- Видите ли, - фрау Шнайдер рассматривала исчерканные бумаги, точно надеялась обнаружить среди них карту с пиратским кладом; внезапно выражение лица ее сползло к почти ужасу. Андреас подумал, что она похожа на Ангелу Меркель. Которой доложили, мол, Саудовская Аравия на пару с Китаем объявили Германию ядерную войну.
- Что там? – простонал он.
- Я… не могу этого понять, - женщина сохраняла _видимость_ самообладания, но порезала краем листа палец и на лакированный белый стол упала яркая капля. – Знаете… такое ощущение, что ваши анализы перепутали. Да, просто перепутали.
- С кем?
- С женщиной, - еще капля крови, Андреас следил за ними, загипнотизированный. Кровь похожа на томатный сок, - с беременной женщиной. Абсолютно здоровой беременной женщиной. Но… вот результаты УЗИ, обнаружено что-то вроде доброкачественной опухоли в брюшной полости, - она вскинула взгляд на Андреаса. Она была похожа на слепую. - Да, я понимаю, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но – по всем данным, вы беременны.
Андреас сидел неподвижно с пару минут. Затем рассмеялся. Немного надрывно – можно простить, черт возьми, он действительно перепугался, и уж точно не намерен верить (и платить, да, пятьдесят евро страховки плюс дополнительные расходы) в подобную чушь.
- Рита, - он редко обращался к доктору по имени, - Не самая удачная шутка. Пожалуйста… - рот наполнился слюной, Андреас проглотил ее, - скажите правду.
Фрау Шнайдер молчала. «Результаты» - целая стопка бумажек вились в ее пальцах, словно играла она на экзотическом музыкальном инструменте. Андреас опять рассмеялся.
- Я не могу ничего более вам сказать. Только выписать направление на более… тщательное обследование.
- Да идите вы к черту! – Андреас вскочил, оттолкнул стул. Тот с грохотом повалился, увлекая за собой толстую картонную папку со стола. – Беременность! Если вы не заметили – я мужчина! Может, не мачо и не двухметровый качок… Но розыгрыш – отвратительный, я подам на вас в суд, я…
Он чувствовал, как клокочет в грудной клетке горячее и едкое, вот только истерики не хватало. Андреас остановился. Разжал кулаки.
- Понятия не имею, зачем вам это, - проговорил он спокойнее, бешенство рассеялось быстрее, чем сигаретный дым под вытяжкой. – Да и знать не желаю. Я могу забрать свои…результаты?
Доктор отсутствующе протянула Андреасу стопку бумаги.
- Скажите спасибо, что я неконфликтный человек, - через плечо бросил он, - иначе подал бы на вас в суд. За *чересчур* дурацкие шутки.

Разумеется, Андреас зашвырнул бумажки куда-то в письменный стол. Собирался и вовсе в помойное ведро – там им место, но почему-то в последний момент сохранил. На память – и Жоэлю можно показать, пускай поржет над «достижениями» современной медицины. Беременные мужики…ишь, чего выдумали!
Жоэль покрутил у виска. И еще недели две подкалывал Андреаса за каждой совместной (в обеденный перерыв между репетициями) трапезой с непременными солено-острыми блюдами или при жалобах на дурноту; спрашивал – как давно у него задержка и кого он желает, мальчика или девочку. Андреас поначалу злился, потом обижался, но в результате – смеялся сам. Инцидент сделался их «фирменным» поводом веселья. Семье Андреас ничего о «обследовании», тем более – результатах не говорил. «Слоновых мух» он по-прежнему боялся.
К тому же чувствовал себя получше.
Правда, по-прежнему страдал от жары – но в этом году она выдалась исключительная, аж покрышки липли к асфальту, чудился запах горелой резины, и висела в воздухе рябь раскаленного воздуха. Жара вынуждала выжимать максимум из кондиционера в машине, но и не только она – Андреас и прежде не особенно обожал долгие пешие прогулки, а в последнее время уставал от пары сотен метров. Побаливали голени, спина и где-то в районе поясницы.
Но в целом, вроде наладилось. «Авитаминоз» постепенно рассасывался к середине лета. Жоэль, правда, все не унимался, выясняя кого хочет Андреасова дочка – братика или сестричку.
- Да сколько можно уже? – как-то сказал несчастный объект шуточек. Он успел триста раз пожалеть, что рассказал про забавную врачебную ошибку. Они смотрели по дивиди «Чужих». Андреас кривился от наиболее смачных сцен, Жоэль иронично комментировал, но фильм закончился, и он не придумал ничего новее, как оседлать и без того взмыленного конька. Клячу, вернее.
- Но ты правда выглядишь беременным, - Жоэль легонько ткнул указательным пальцем в живот Андреаса. Тот попытался втянуть солидное брюшко, выдохнул.
- Угу. Ты еще скажи, чтобы я сел на диету, - мрачно ответил он, - честное слово, меня дома с этим достали. Я не понимаю эту женщину – как будто она выходила замуж за мастера спорта по гимнастике! – он притянул к себе половинку остывшей уже пиццы, справедливо решил: раз Жоэль больше не хочет - осилит ее сам.
- Но раньше ты был… гм… стройнее, - заметил Жоэль. – До того, как…
- Отстань, - Андреас возвел очи горе, - правда, не смешно уже, - и, точно устав от роли вечной жертвы, ехидно добавил, - Или тебе не терпится стать папочкой? Тогда женись.
- Ни за что. Мне моя свобода дороже. По крайней мере, ты не ищешь следов помады на рубашке.

И в ту ночь Андреас _почувствовал_. Он спал крепко, но проснулся резко и целиком, будто от выстрела под ухом. Темнота стлалась по комнате, густая и плотная, словно наваристая каша. И тихо – так бывает лишь в спальных районах городов, в собственных домах вдали от трафика и выхлопных газов.
В полусне ему явились неаппетитные сценки из фильма. Чужое…чужое внутри, пожирает тебя, а потом разрывает грудную клетку и живот, словно прорывая кокон.
Он резко сел на кровати. Приложил ладонь к животу.
«Эй, что за бред. Если мужик выглядит «на пятом месяце» - ему просто следует есть поменьше. Как раз мой случай», - попытался успокоиться.
Под пальцами дрогнуло. Точно выросло и билось второе сердце, ударялось о ребра, печень и еще какие-нибудь внутренности.
Чужой.
Теперь колотилось сердце и екало…другое. Андреасу стало холодно, несмотря на духоту.
Нетнетнет… это невозможно… паразитов у него не нашли, ничего кроме…
ХГЧ. Анализов «здоровой беременной женщины».
О дьявол.
«Я должен уснуть», - уговаривал себя Андреас, - «это всего-навсего дурной сон…причем с самого начала».
С какого начала?
Капля крови.
Витраж и розовые глаза младенца.
«Если расколотить стекло и внедрить осколок в любое живое существо, оно «выносит» и родит сверхчеловека», - припомнил Андреас. И едва не заорал на себя: докатился, верит в средневековые бредни.
«Тоже, дева Мария с непорочным зачатием отыскалась», - шипел он полувслух, одними губами, чтобы не перебудить дом. Внутри по-прежнему дергалось. Царапалось?
…прорвет плоть и обретет свободу…
Чужой.
Андреас выскользнул из спальни. Добрался до ванны, сунул голову под холодную воду.
Бред. Горячечный бред… и все…
«Внедрить осколок»…
Любое. Выносит и…
- Прекрати! – простонал он неизвестно кому. Встряхнулся, словно мокрая собака. – Прекратите, это… невозможно!
«Чужой» внутри вновь задергался, словно реагируя на протест, заколотился, Андреасу чудились железные когти и мелкие зубы детеныша-вампира. У него будет синяя кожа и розовые глаза, подумал Андреас, и наверное оно убьет меня, когда родится.
Андреас скорчился на полу. Хуже чем боль – боль можно объяснить, это – нет.
«Чужой» притих лишь часа через полтора. Андреас выбрался из ванны, согнувшись, будто раненный ножом под ребра. За окном светало.
Он подошел к телефону. Пластик трубки скользнул в мокрой ладони.
…кому он мог звонить? Без вариантов.
- Мне нужна твоя помощь, Жоэль.

Андреас не верил в сказки про вечную любовь и "жили они долго и счастливо", зато умел доверять - и для него то было важнее мифического "высокого чувства". Жоэлю он *доверял*, пожалуй, более других.
Не зря.
Веселье и подколы иссякли, словно пустынный источник, когда Жоэль сообразил: все серьезно.
Он успокаивал Андреаса, гладил предплечья, обнимал, бессвязно шептал нечто маловразумительное.
"Андре безумен? Нервный срыв, как там это кличут?"
- Внутри... оно там. Бьется. Розовые глаза...оно разрывает... Изнутри, понимаешь?
Жоэль кивал. Отстраненно - сам соображал, что теперь делать, не в психбольницу же его отправлять.
- Жоэль... Давай съездим к той церкви. Там *все* началось. Я должен разобраться.
С психами лучше не спорить.
- Окей. Сегодня поедем. Отдохни пока, - Жоэль надеялся, глюк куда-нибудь рассосется... Черт, Андре всегда был *крайне* адекватным человеком. И ничего изменяющего сознание, вроде не принимал. На таблетки-алкоголь-веселую травку не свалишь.
Измотанный Андреас прикорнул на неубранной кровати. Не раздеваясь. Жоэль побродил вокруг, долго курил на кухне.
Заедем в церковь. Да. А потом... Ну, к психологу можно. Пусть разбирается, чего беднягу клинит-то...
Жоэль винил себя. Дурацкий розыгрыш затянулся, а он еще и подначивал. Доигрался.
- Твою мать! - вслух выругался Жоэль. - Шизы вот не хватало. Нормальный вроде ж, что табуретка!
Раздавил окурок в пепельнице, приоткрыл окно. Потом лег рядом с Андреасом, прижался к нему. Тот пробормотал сквозь сон невнятно и жалобно. Жоэля продернуло, будто ударом кнута - жалостью, тревогой, чужой болью.
"Ничего, выкарабкаешься. Ты крепче, чем кажешься".

К полудню добрались до злополучной церквушки. Собственно, от Жоэля и пешком недалеко, но Андреас проспал почти до десяти, а потом сочинял по телефону пространную историю, какого черта сбежал из дома в пять утра.
Но держался спокойно. Относительно.
Церковь стояла в глубине парка, острое колючее сооружение, даже сейчас, летом – холодное, словно замок злой ведьмы. Андреасу оно чудилось похожим на выпростанный из земли гнилой палец зомби-гиганта. Хорошо бы это…существо не вылезло целиком.
На входе висела табличка: «Извините, идет ремонт».
- Реставрируют стекло, - прокомментировал Жоэль.
- Так долго? В марте аж ударило молнией.
- Ну да, но восстановить древний витраж – это тебе не пластиковые поставить.
Андреас мялся у порога. Воспитание не позволяло вломиться туда, где знак «кирпич» и надпись «вход воспрещен». Жоэль поднялся по темным каменным ступенькам - словно рыцарь, что явился сражаться с драконом, - толкнул дверь.
Открыто.
- Заходи.
- Но…
- Заходи, я сказал.
Внутри пахло старым свечным воском, пылью и камнем – затхлый, глухой запах. Каменная прохлада ассоциировалась с подземельями и темницами. Вместо печально знаменитого уже витража зияло выколотой глазницей черное пятно.
Андреас медленно прошел к тому месту, где стоял в *тот* день. Вот тут. Пел, и… и немного боялся этого *места*, сразу почуял неладное. Теперь древняя церковь сухо молчала. Жоэль тоже.
И конечно, по всем законам жанра, из-за угла прошаркал старикашка-смотритель.
- Что вам здесь надо? – он не удосужился поприветствовать гостей. Несмотря на лето, был одет в твидовый костюм, плотный с жестким воротником, который не давал согнуться шее. Тогда он казался Андреасу обычным старым болтуном, теперь – мистичнее Харона. Превратись дед в нетопыря – Андреас пожал бы плечами. Почему нет?
- Вы знаете, - он в упор уставился на старика.
- Нет. И не хочу. Читать умеете – вход посторонним воспрещен!
Ложь точилась из глаз, рта и уродливых зеленых пуговиц. Андреас едва не схватил старика за шиворот.
- Вы знаете, черт побери! – богохульство взорвалось гулко, отлетело от стен. – Что случилось… тогда? Этот проклятый осколок попал в меня, и теперь…
«Внутри – Чужой», - едва не договорил он.
- Вы ведь не из тех, кто верит в легенды, - усмехнулся смотритель, - вы – типичный обыватель, живая карикатура на тупых сытых бюргеров, и не пытайтесь оправдаться вашим голосом – вынужден признать, недурным, и прочим высоким искусством. Вы не более католик, чем какой-нибудь обдолбанный юнец на новомодных танцульках.
- Эй, поаккуратнее, - выступил Жоэль.
Старик переключился на него:
- Поаккуратнее? Или? Вы ударите меня?
Жоэль смерил взглядом хилое тщедушное тельце. Если б не церковь – плюнул.
- Вот еще.
«Руки марать».
Андреас изучал пол, словно надеялся узреть ответ на все вопросы в витье каменной плитки.
- Вы правы, - сказал он. – Обыватель. Не истинный верующий. Но…
Приложил руку ниже диафрагмы.
- Вы ведь знаете, что со мной. Пожалуйста. Помогите.
Старик хмыкнул. Изучал Андреаса, будто гуру – юного ученика, достоин или нет сакральных познаний?
- Пойдемте в библиотеку, - проворчал он. – Оба.

Библиотека располагалась где-то в погребах – как и полагалось уважающему себя книгохранилищу при средневековой церкви. Хранились там исключительно древние манускрипты, Жоэль прикинул стоимость заскорузлых желтых пергаментов…выходила сумма, которую хватило бы на небольшой остров и пару ламборджини. Но смотритель, разумеется, был из «идейных».
- Осторожнее, книги очень старые, - предупредил он. За идиотов держал, вероятно. В Жоэле шевельнулась жилка историка-реконструктора – ох, снять бы копии с эдакой древности, ведь небось гниют здесь средь сырости и мышей…
Андреас уже закопался в свитки. Андреас, возможно, выглядел неуклюжим увальнем, но его пальцы – пальцы контрабасиста, и с его стороны манускриптам точно ничего не угрожало. Смотритель одобрительно кивнул аккуратному «посетителю», вывалил на каменный стол еще с полдесятка лохматых кожаных книг, взметнулось облако ароматной пыли.
- Что мы вообще ищем? – осведомился Жоэль. Присоединился к перебиранию текстов. В основном латынь и древнегреческий – если первый еще знал, то второй - каракули. Хоть Вельянова приглашай, он вроде с какой-то там стороны грек…
- Здесь большинство материалов о том витраже. Нам нужны апокрифы и труды алхимиков, - ответил старик. – Когда-то я сам изучал эти материалы, но не пришел к выводу об истинности или ложности: они противоречивы, как и многие средневековые тексты. С учетом того, что в 15 веке Ватикан сжег три четверти документов о Гомункулусе.
…Проторчали пол-дня, Андреас уже начал потихоньку жаловаться на головную боль, усталость и голод, но упорство брало верх. От пыли кожа рук сделалась сухой, готовой потрескаться. К тому же неведомые любители аутентичности не удосужились провести в подвалы электричество, и полустертые буквы приходилось разбирать при свете фонарика. Хорошо, не свечей.
А противный старикашка только ходил вокруг, вроде надсмотрщика за неграми на плантации и командовал!
Тексты были маловразумительными – в лучших традициях Нострадамуса, вареных крыс и философского камня. Гомункулусы периодически мелькали, как и сказочки про кровавый витраж (якобы сама Моргана охотилась за ним и послала свое войско, закованное в доспехи из кожи дракона привезти из оскверненной неверными земли могущественный артефакт), но ничего внятного не было. Жоэль, впрочем, не скучал: само по себе интересно. Эх, снять бы копии…
«Но лучше – не тратить время. Помочь Андре, и не тысячелетней давности сказочками».
Он не додумал. Наткнулся на…
- Боже, - выдохнул Жоэль. – Боже. Этого не может быть.
Андреас подскочил к нему, едва не отпихивая. Да погоди ты, - осадил его Жоэль.
В очередном пергаменте обнаружилась инструкция. Нет, не стандартная туманно-богословская формулировка (клятые алхимики варили кашу своих трактатов из одного зерна смысла и ведра воды). Инструкция.
- …поместить фрагмент стекла кровавого во плоть живую, дабы зародилось Создание, что не от бога, не от сатаны, но само выберет естество свое, согласно природе носителя, и…
«Нет…не может быть».
Иллюстрации. Подробные. Рекомендовалось все же – для пущей действенности – смешать «родящее стекло» с мужским семенем, а носителя выбрать наименее естественного. Шестнадцатилетние девы явно не годились.
«Ну да. Куда уж неестественнее – мужик…»
- Читай, - Андреас сунул книгу Жоэлю, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. От усталости, рези в глазах и мигрени, и… ну, всего.
Он тяжко облокотился на стол. В голове – пусто-пусто, будто с изрядного похмелья.
Внезапно он заметил еще один свиток. Древнее прочих. Жоэль пропустил его.
Чересчур древний текст – и опять про злополучный витраж, словно сотворили его боги на заре времен, да что за бред, тогда еще стекла не изобрели, пользовались рыбьими пузырями…
…мерзлой кровью?
Основой бытия, ага. Солнцем и тьмою – одно из двух воплотится в Рожденном, и сам Он выберет, кем ему быть, злом или добром, светом или мраком, высотой иль бездной.
Была иллюстрация. На Андреаса смотрело лицо – похожее на инопланетян, «зеленых человечков», какими их изображают в телевизионных шоу. Черно-белая гравюра, тусклая, вытертая от старости – сам пергамент готов рассыпаться от дыхания.
Но Андреас знал: глаза у существа _розовые_...
- Жоэль, - он оторвался от текста, - это…внутри меня. Теперь ты веришь?
Жоэль захлопнул книгу. Так хлопают дверью, последний довод.
- Бредни! Бредни чокнутых алхимиков…
- Нет, - старик-смотритель выступил из полумрака, - современные люди утратили веру, но истина не меняется оттого, что ограниченные умишки, вроде ваших, отрицают то, что за гранью понимания. Впрочем, вот он, - ткнул узловатым пальцем в Андреаса, - ощущает *истину* собственным телом.
Жоэль схватился за голову. Скрипнул зубами:
- Хорошо. Замечательно. От этой…эээ…порчи есть какое-то противоядие?
- Не думаю, - пожал плечами старик, - если и существует, алхимики его не искали. Впрочем… я слышал, способ *изгнать* существует. В день, когда Существо созреет довольно, чтобы покинуть *кокон*, нужно надрезать чрево «Матери» священным кинжалом – до первой капли крови. По преданию этим кинжалом зарезал Каин Авеля...
- Его же вроде камнем приложили? – засомневался Жоэль.
- По «официальной версии». Не все написанное в Библии – правда. Кинжал существует. Но воспользоваться кинжалом можно только в день родов. Не раньше.
- И чего, мне беременным ходить? – возмутился Андреас, но прикусил язык.
- Где искать эту мифологическую редкость? – вопрос Жоэля был более уместен.
Старик не ответил, дернул плечом, будто иссохшая марионетка.
- Ищите. У вас не так много времени, - сказал он. – Существо – не человек, ему нужно менее девяти месяцев. Вам осталось… около шести недель.

Шесть недель.
Андреас отсчитывал дни, часы, минуты. Ужас и протест уступили место апатии, он почти не виделся с Жоэлем, совершенно не интересовался – как продвигаются поиски злосчастного кинжала. На репетициях отрабатывал «от сих до сих», вызывая недовольство дирижера, выслушивал критику с пустым, потерянным лицом. И возвращался домой. Есть, спать, лежать в кровати, пытаться *не чувствовать* Существо внутри.
...А потом?
Существо убьет его? Разорвет плоть, питающую Его, вырвется на свободу.
Странно – Андреас ничуть не боялся. Порой, в отсутствие домашних, раздевался, с каким-то наивным любопытством изучал свое тело: не только увеличился живот, но фигура сделалась…женственной? Бесполой? Гермафродит с псевдо-мужскими половыми признаками?
…Неуловимо, необъяснимо. Андреас вспоминал слова доктора Шнайдер о «гормональном нарушении» - неточное, кривое определение.
Изменения, впрочем, были не столь заметны, чтобы привлекать постороннее внимание.
Разве пришлось купить одежду на пару размеров больше.
Ненавидеть, брезговать - глупо. Он не осмеливался признаться себе, но - привык к толчкам внутри.
Андреас воображал, как Существо все плотнее врастает, сливается с ним – чтобы однажды отделиться (обратный отсчет, совсем мало времени). Анатомически выходило – некуда эмбриону особо цепляться, разве в мышцы, но анатомию Андреас изучал на школьном уровне, с тех пор десять раз забыл, и… картинка выходила вовсе не мерзкая.
Иногда ему снился «младенец», и в тех снах Существо ничем не отличалось от обычного ребенка, а синеватая кожа, скользкая на ощупь, будто у лягушки – и розовые глаза, словно бледные кораллы, – разве не красиво? О, посмотрите – он улыбается…
От таких снов Андреас тоже просыпался с улыбкой.
Ко всему можно привыкнуть. Смириться, либо…
…Андреас ждал, вот только понятия не имел - чего.

Интернет, библиотеки. Архивы под паролем и такие, куда можно попасть только за приличную взятку. Жоэль не подозревал, что мир ирреального так обширен, разработан и систематизирован не хуже таблицы Менделеева. Сам себе он напоминал героя какой-нибудь компьютерной игрушки-квеста. Найти то, воспользоваться ключами и подсказками на глиняных дощечках, продать мужику с лопатой шляпу и купить ключ…
Попадались арамейские и древнееврейские источники – приходилось переводить.
Так и не поверил до конца. Копировал или выписывал тексты, где попадалось упоминание о кинжале Каина. Согласно источникам, им же Авраам готовился зарезать Исаака, а затем был выструган терновый венец для Христа. Любят эти средневековые горе-ученые связывать всех библейских персонажей круговой порукой, - думал Жоэль, тер слезящиеся от невнятных иероглифов глаза, нецензурно ругал алхимиков, Андреаса с его «проблемкой», средневековую мистику и самого себя. Если бы не трахались в ту ночь – может, и не было ничего. А сверх-сознание, кусок мозга в лобных долях, рациональная и реалистичная часть личности зудела: невозможно, не может быть никогда.
Старикашка прав: современный человек не признает *иное*, пока *иное* не заберется ему в нутро.
Проклятье.
Жоэль не надеялся обнаружить подробную инструкцию где и при какой погоде искать «мифологическую хрень», как он мысленно обозвал орудие… эээ… аборта, но спутанность и обрывочность информации бесила до желания сжечь все раритетные книги, найти могилы их авторов, достать оттуда кости и безжалостно над ними надругаться. Например, продать размалеванной мелюзге – как они там себя кличут, готами или ацтеками?
Пару раз попытался вытащить Андреаса с собой по библиотекам – чего он отсиживается, ту же латынь небось получше знает! – но тот вяло отмахнулся, мол, ничего не хочу.
«Он словно тяжелобольной. Умирающий?»
Нет. Ни за что. Жоэль не позволит Андреасу помереть из-за какого-то замороженного с доисторических времен сперматозоида-универсала.
Он добирался домой к полуночи, звонил Андреасу, выслушивал тихое и пугающе – до батальона «мурашей» по позвоночнику – спокойное «все хорошо». Лучше бы Андре хныкал, жаловался, протестовал… Так тошно от его обреченного равнодушия.
«Торопиться. Нужно торопиться».
На третьей неделе *отсчета* Жоэль приобрел пистолет. Незаконно – некогда возиться с лицензией.
Оружие помогло получить доступ к еще одному уровню архивов. Жоэль умудрялся не попадаться, хотя окончательно потерял осторожность. Если… _когда_ все закончится, будет вопрос – как избегнуть тюряги. Одна надежда: те люди, у кого он теперь добывал информацию, менее всего жаждали обращаться в правоохранительные органы.
К концу пятой недели он вплотную подобрался к разгадке… ну и самому кинжалу, разумеется. Такие штуки не тонут. Ни в океане вместе с «Титаником», ни в банальной канализации.
Жоэль пока решил не обнадеживать Андреаса *чересчур*, но нервное напряжение оказалось сильнее, он позвонил и коротко выдохнул в телефонную трубку: «Почти!»
Ответом явилось прохладное: «Хорошо», и Жоэль отшвырнул телефон, словно трехметрового аспида.
…Торопиться.
Существо что-то *делает* с Андре?!
А вечером его встретило сообщение на автоответчике: «Мы знаем все о вас. Дитя слишком ценно, чтобы подвергнуть вашего друга *задуманной процедуре*. Впрочем, если желаете – станете свидетелем Рождения ровно через неделю. Мы укажем координаты».
Жоэль несколько минут стоял неподвижно. Прокрутил раз, другой. Задом наперед, будто забавляясь с аппаратурой.
Набрал номер Андреаса, ответила его жена.
- Что? Приехали какие-то типы, сказали что по поводу гастролей? Когда уехал? Спасибо. Нет… ничего… обычный голос, вам показалось, фрау Хиртрайтер. Еще раз спасибо. Спокойной ночи.
Жоэль сполз на пол, закрыв руками лицо.

Герберт Майер не числился ни в едином каталоге владельцев антиквариата, не поддерживал связей с музеями и учеными-историками. Герр Майер не интересовался антиквариатом вовсе. Просто умел *достать* что угодно - от потерянных рукописей Шекспира до Святого Грааля. Все зависит от клиента... И оплаты, разумеется.
Лохматый блондин точно сам заявился из Средних Веков, герр Майер рассудил - гостю определенно не хватает меча, щита с фамильным гербом для завершенности образа. Потребовал блондин ни много, ни мало Кинжал Каина, причем к утру. Что ж, желание клиента - закон, Герберт назвал цену, а блондин не торговался. К трем ночи Кинжал тихо покоился в витиеватом серебряном футляре на каминной полке и ожидал утра.
Герр Майер был человеком пожилым, ночами мирно спал, поэтому совсем не обрадовался, когда "тевтонский рыцарь" ворвался к нему. С безумным видом и пистолетом. И заявил, что кинжал необходим немедленно.
- Что вы себе позволяете?! - герр Майер выбрался из кровати, длинные пижамные штаны шоркали по полу. Он потрясал кулаками, на матовое свинцово-серое дуло пялился с *привычным* испугом. Не впервые угрожали огнестрельным.
- Мне. Нужен. Кинжал, - проговорил взъерошенный блондин, - задаток у вас, остальные деньги я принес.
- Не понимаю, что за срочность, - ворчал герр Майер, вышагивая впереди клиента.
Блондин только тряхнул длинными космами. Майер отметил болезненный вид «гостя», словно он сражался с целым войском и драконом в придачу, или толком не спал месяц. Мешки под глазами, взгляд дикого приведения и так далее. Впрочем, состояние клиента продавца не волнует.
- Оно не могло дотерпеть до восьми часов хотя бы? – продолжал он скорее машинально, тип хоть и смотрелся полу-психом, но не из тех, кто стреляет почем зря.
- Не могло. Живее.
Кинжал перекочевал к блондину, сверток с деньгами – продавцу. Герр Майер проверил каждую банкноту, что заняло с полчаса и неимоверно бесило «гостя».
Кинжал был невзрачным, темная от старости сталь – словно ржавая вилка в тюремной столовой, рукоять красноватого дерева грозила трухляво развалиться от одного прикосновения. Блондин спрятал приобретение обратно в футляр и карман джинсов.
- Если подделка – из-под земли достану, - хмуро пообещал он. Гера Майера это возмутило:
- Я никогда *подобным* не занимаюсь! Вам ведь давали *рекомендации* на меня… - он зафыркал, как старый кот, которого сгоняли с дивана, - Много вас таких, подозрительных. То кинжал Каина, то инструкция по проведению Ритуала Рождения…
- Что?! – блондин подскочил, в ту секунду Майера передернул подлинный страх: выстрелит. – Ритуал Рождения? Рассказывай. Все.
Герр Майер хранил конфиденциальность клиентов. Пока то не угрожало самому.
Он залепетал:
- Ну…что-то вроде приведение в этот мир получеловеческого существа. Я просто запомнил, обычно требуют достать менее… экзотичные вещи… а эти странные личности…
- Когда. Кто.
- В конце зимы. Говорили, что нужно к марту. Кто? А я почем знаю… вроде секты какой-то…
Прохладное дуло уперлось в горло.
- Где их можно найти. Явки-пароли-штаб-квартира…
- Молодой человек! – возмутился герр Майер, на самом деле «молодому человеку» было неплохо за сорок, но подобное обращение должно поставить на место, - Вы угрожаете мне оружием, требуете дополнительную информацию – и все за те же деньги?
Убедила очередная стопка. Разноцветная и наивно перевязанная резинкой для волос.
Герр Майер редко выдавал информацию о клиентах.
Исключительно за отдельную плату.

От реальности так мало осталось. За шесть недель она истончилась, грозила ветошью расползтись в руках – на разноцветные нити бреда.
Скользкий тип Майер добыл Кинжал и вывел на тех, кому понадобился Андре.
Ритуал Рождения, сектанты, кинжалы. В лучших традициях мистических триллеров в мягкой обложке. Жоэль подобную чепуху и за литературу-то не считал…
И вот, в эпицентре. Проклятье проклятье проклятье…
Проснуться бы, и выяснить: все – дурацкий сон. С похмелья, вероятно. Но пока Жоэля вынуждают действовать, а прятаться – не его тактика. Мистика так мистика. Надо будет – и экзорцистом поработает, где наша не пропадала.
Поиски привели к старой-доброй (чтоб ей целиком сгореть, да без остатка – и плевать на историческую ценность) церкви. Недаром официальная церковь недолюбливала сие якобы богоугодное заведение: еще в тринадцатом веке там обосновались сектанты. Кого-то пожгли на костре, кого-то колесовали или разорвали желудок водой из чревонаполнительной трубки, еретики притихли, но само здание под амнистию попало вот недавно. Видимо – когда сам Ватикан утратил связь с *иным*.
Квест занял четыре бессонных дня.
У Жоэля от энергетиков, сигарет и мегабайт информации началось что-то вроде галлюцинаций: мерещились мрачные типы в власяницах и кандалах, типы охотились за ним, пытались убить, помешать освободить Андреаса. Как-то он выхватил пистолет прямо в метро, наставил на обкуренного панка и дамочку в ситцевом платье. Долго извинялся и уверял, что пистолет игрушечный.
Везло: полиции не попадался.
До боли знакомый парк. «Я искал Андреаса по всему Мюнхену – и виртуально по всей Германии, может, миру даже, а он был в получасе ходьбы», - скривился от злой иронии Жоэль. Он снял предохранитель и двигался медленно, аккуратно, словно крупный хищник, готовый атаковать. Церковь молчала. Ветер трепал табличку-извещение о ремонте.
«Извините за неудобства».
- Не извиню, - проговорил Жоэль шепотом, и вышиб плечом дверь.
Внутри – молчание и сумрак, пыль и, кажется, следы крысьих хвостов. Никто не реставрировал витраж, не чистил подсвечники и скамьи, табличка была враньем, отводом глаз – сектанты выполнили свой замысел, отыскали жертву и провели… Ритуал. Зачатия, наверное. Теперь ждали результата.
Сейчас проклятая церковь казалась заброшенным склепом.
- Эй! Я знаю, что вы здесь! – Жоэль выстрелил, эхо взорвалось многоголосым завыванием стаи оборотней, - Я знаю, вы здесь, кто бы вы ни были! Отдавайте Андре…
«Моего Андре», едва не добавил он.
Триллер продолжался по всем канонам: выступили фигуры из темноты, будто само древнее здание исторгло их из небытия прошлого; коричневые робы с капюшонами настолько смахивали на жоэлевы «глоки», что тот растерялся. То ли стрелять, то ли щипать себя: опять чудится.
- Ты немного рано. Мы дали бы тебе координаты через семнадцать часов, но так даже лучше.
Предполагалось, что Жоэль не узнает говорившего. Но Жоэль был музыкантом, пел в хоре и полифонии; голоса он различал не хуже слепого.
- Вы? Черт…вы же… все это время…
Он навел оружие на владельца голоса. Тот откинул ненужный капюшон. Старичок-смотритель, разглагольствовал об обывателях и «ином»…
- Вы заварили эту кашу? – заорал Жоэль. Фигуры позади колыхнулись, но старикашка жестом приказал им не двигаться.
- Можно выразиться и так. Хотя я предпочитаю «отлично продуманный план». Очень давно продуманный.
Он пожевал губами, брюзгливый жест.
- Признаться, я впечатлен вашим умением…находить ответы. Мы исследовали *легенду* гораздо дольше – около тридцати лет. Вас всего-то хотели отвлечь на несколько недель, поиграть, позволить «найти» кинжал… кстати, стоит он на десять порядков больше; вам *подсунули* его. Ведь… впрочем, неважно. Вы сами поймете – скоро.
- Я-то думал, вы древние культисты, - фыркнул Жоэль.
- Мы – нет. Те, кого вы имеете в виду, давно на том свете, в раю или аду – не имеет значения. Идею создать Совершенное Существо позже подхватили нацисты…впрочем, вы ведь сполна исследовали тему?
- Да, - Жоэль шагнул ближе. Держал пистолет обеими руками, указательный палец скользил по курку.
- Для ритуала требовался «материнский организм», - старик не обращал внимания на угрозу, - причем, наименее *подходящий* для деторождения. Были идеи использовать в качестве… ээ… носителя животное, но выяснилось, что Существо наследует облик «матери».
Смотритель сделал театральную паузу, а добавил просто:
- И отца.
- Отца?! – Жоэль засмеялся. Где-то в мышцах проскочила судорога, он подумал, что если нажмет курок – вряд ли чего-то добьется. Спокойно. Сдержать себя. Нервы – тоже.
- Отца на земле, если желаете. Того, чье семя служит «катализатором». Витраж дает душу и суть Существа, но плоть остается плотью. Одним словом, вы – «отец» Существа.
Жоэль закусил губу. По подбородку поползла струйка крови, он слизнул ее – солено-горький вкус.
- Омерзительно, - проговорил он едва не по слогам, - выслеживали нас? Может, в спальне видеокамеры ставили?
Старик пожал плечами.
- Существуют способы узнать все про всех, даже так называемую личную жизнь – вы ведь сами убедились. Цель оправдывает средства. Мы ведь приводим в мир нового бога.
«Психи. Орда психов-сатанистов».
- Бога?
- Сверхчеловека, так точнее. Мессию, нового Спасителя. Слишком долго ждать Второго Пришествия: проще организовать его самостоятельно.
- Вы идиоты. И место вам в дурке.
- Как банально. Что ж, а теперь пришла вам пора воссоединиться с вашим… другом? Или все же точнее: любовником? Он скучает по вам, - смотритель-сектант неожиданно резво подался вперед, прикрыл ладонью дуло пистолета, Жоэль подался назад – стреляй же! – но момент был упущен. – И выкиньте эту игрушку. Вы ведь не хотите *зла* Андреасу?
- Будьте вы прокляты, - прохрипел Жоэль, ненависть смахивала на цунами, он мало что соображал, мало что чувствовал… не стреляй, они убьют Андре, если…
Пистолет тонко звякнул об пол.
- Уведите его, - приказал старик.

- Я знал, что ты придешь.
В комнате (келье, узком, как задница, каменном мешке) царил полумрак. Электричества так и не завелось. Догорал свечной огарок, другим источником света точилось солнце из «бойницы». Окна под потолком, в такое разве голубь протиснется.
Андреас лежал на колченогой железной кровати. Когда он приподнялся, приветствовать Жоэля, скрипнули ржавые пружины.
Жоэль почти наощупь добрался к нему. Прикоснулся к шершавому от щетины лицу. Обнял.
- Прости. Я не смог тебя освободить, - устало и… пусто? Десять минут назад нервы выли от запредельного напряжения, теперь размякли, словно бумага от дождя.
- Нет-нет. Все хорошо, - Жоэль привык к темноте, различил улыбку. Немного утешало, что Андреас выглядит не так и плохо. По крайней мере, эти сектанты не издевались над ним. – Правда, Жоэль, все идет…как надо. Ты ведь нашел кинжал?
- Вроде, - Жоэль задумался, почему они не отобрали оружие. А что если… нет, надо ведь в день «родов». Или?..
Он усадил Андреаса на кровать, жарко зашептал ему в ухо:
- Давай не ждать. Прямо сейчас – вырежем нахрен это Существо…
«И они нас убьют. Не отпускать же», - он осекся.
Андреас пригладил его волосы.
- Нет. Не надо убивать его… - он продолжал улыбаться и вроде бы смотрел на Жоэля, но не видел, говорил кому-то другому. – Существо не злое. Ты можешь мне не верить, но я *чувствую*… понимаешь? Оно… хорошее.
- Ты совсем башкой двинулся! – подхлестнуло Жоэля, он встряхнул Андреаса. «Накачали наркотой? Промыли мозги?» – Оно не человек! Какая-то хрень из ада или откуда еще!
Андреас снова погладил. Пальцы у него были прохладные и мягкие, Жоэль почти забыл это ощущение, и стало тоскливо, горько-сладко.
- Поверь мне. Когда придет время… уже совсем скоро… просто делай то, что они скажут тебе.
- Андре…
- Я знаю, что говорю. Мы давно не в *реальности* - забудь логику. Просто поверь.
Жоэль только вздохнул.

Андреас лежал на спине. *Присутствие* теперь воспринималось приятным, он сравнил бы с ощущениями после секса: расслабленность и удовлетворенность, ленивая мягкая истома.
И плевать, что не дома. Что какие-то темные личности (в прямом смысле, Андреас разглядел только балахоны) утянули в подземелье.
Все… хорошо.
Вот и Жоэль пришел – главное, чтобы не беспокоился, не пытался вмешаться, не рвал сплетенные *другими* силами кружева. Хорошо, что Жоэль пришел…
Существо – и его Дитя тоже.
Андреас повернулся к Жоэлю. Тот метался по келье, как разозленная собака на цепи:
- Отдохни. Ты ведь устал. Ты спал только три часа.
- Привык уже, - отмахнулся тот, - пока искал чертов кинжал. Черт, если бы только можно было выбраться…
- Ты помнишь, что я говорил? Не вмешивайся. Все идет как должно…
Жоэль собирался протестовать. Доказывать Андреасу, что тот сошел с ума, промыли мозги (как будто, особо есть что промывать – ха!), накололи наркотой.
Смолчал.
Андреас почти не двигался, лежал в позе Спящей Красавицы в хрустальном гробу. Не хотелось тревожить Существо.
Андреас ждал.
Ныне знал: чего.
Он выгнулся вперед от гулкой боли.
- Кажется… ой…
- Ты чего, рожаешь что ли? – вытаращился Жоэль, внезапно заново осознавая абсурдность ситуации. Чем он рожать-то собирается? Пусть задница шире плеч – родовых путей и матки от этого не выросло! Андреас моргнул – кругло, перепугано, идиотическую лыбу и видок довольного дауна как метлой вымело. Жоэль даже порадовался.
- Позови их, - прошептал Андреас.
- Но…
- Позови, - это был приказ. – Пусть начнется Ритуал Рождения. И – помнишь? – делай все, что они говорят тебе.
Андреас сжал пухлые губы в ниточку и откинулся назад.

@темы: ANGST, AU, PG, Helium Vola

---

Ах, эта свадьба, свадьба... (своего рода продолжение сказки)

[Ewige Sensucht]

1. Фандом - до кучи, а некоторых и нет вовсе
2. Пейринг - ВСЕ
3. Рейтинг - читайте кто хотите, то бишь G
4. Жанр - юмор/стеб
5. Комментарий - зацепила сказка Todeskunst, спасибо ей большоеПрочитала и меня поперло.О, эт серьезно, когда так прет. В такие моменты мне надо срочно с кем-то поделиться, и время играет не в мою пользу.
Надеюсь автор сильно не отматерит)
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.



Ах, эта свадьба, свадьба... (своего рода продолжение сказки)

Разлетелась весть о грядущей свадебке во все края, закоулки огромного готикшварцсценовского государства. Глашатым выступал лично Жоэль из народно мидеэвальной Хэлиум Волы. Он там басом запевал да на гуслях подыгрывал.. Собсно, из-за баса его Великий Царь в глашатые и заделал. Население сценовское как услышало о гулянии халявном, в миг засобиралось. Тонечка косицы заплятает, Йенс ради такого события причясацо решил, Лотар просто напросился. Варнушка лучшие свои лохмотья из шкафа достал(а) да теней своих в порядок привел(а), Моцарт девиц раздел. Вобщем каждый так или иначе марафеты навел.А то пока всех перечислишь. Не забыли и про подарочки для молодомужев:Мотя самую шикарную плеточку достал – Драу на подарок, чтоб мужа воспитывал, Тони подумал и решил, что жениху Александру подарит свои самые обтягивающие штаны. Варни дарить было нечего поэтому решил(а) он прошмыгнуть без подарка, замаскировавшись под старую штору, благо цвет одежды подходил.
Бруно на радостях таких свой «Дансе Макабре» под гулянку отдал...
Приехали гости во дворец.Эрнст и говорит : «Раз решили на халяву погулять, то давайте хоть к столу помогайте угощенья делать!» Гости повозмущались, а чего делать, не поможешь – не нальют. Лотар отвечал за спиртное. Ну как отвечал. Скупили на царевы деньги докучи абсента. Он пока никто не видит в пустые бутылки наливал воды и разбавлял ее зеленкой. А абсент к себе в карман. Потом сбагрит. Надо же семью кормить.
Тони отвечал за горячее. Стоял у плиты и бурчал: «Лучше б вы мне спеть дали, я б зажег»
«Э, неее, по части огня это мы, ну там файервол и все такое, так что если поджарить чего надо обращайся, только побыстрей, пока фаэр не бекэйм айс.» - сказал королевский повар Гальда, весь вымазанный в крови. Потом пошел и дал Танцвутам во главе с Моцартом колюще - режущие предметы. Те на радостях побежали добывать пищу.
Варни заведовал по части специй и бухал в блюда перца не жалея, чтобы было от чего плакать. Работа кипела по полной. Великий Хорн, видя, что коллектив вполне слаженный, побежал в сады за укропом – в салаты добавлять.
В опочевальнях в это время приготовлялися молодомужи. Сашка собственноручно делал начес, ибо никому не позволял из слуг до него дотрагиваться. В сей знаменательный день он решил, что сделает его самым высоким. Побрился и одел лучший свой пиджак. Драу волосы распустил, от чего у Сашки даже зависть кольнула, слегка так. Плащик одел. У Сашки аж слезы на глазах выступили, когда он Драу увидел. Потом поревел, а шо размазанная тушь готичнее. Он твердо решил, что не смотря на нехолостое положение готику не бросит. Фатер Штэфан сидел в уголку и плакал от счастья, а мутер Бруно заботливо утирал ему глаза подолом своей юбки. «Совсем уж взрослый стал» - вторили они дуэтом.
Великий Эрнст вернулся с огорода с корзиной укропу, дал Шарифе, чтобы она мелко его покрамсала. Та заручилась поддержкой Иви. Два смычка резали укроп так быстро, что ни в сказке сказать ни пером описать. Вернулся, кстати, ни один с Эрнестиной, которая тоже проводила время в саду с травами заморскими да деревьями высокими.
Накрыли столы. Правда Варни настаивал, что желает есть только на гробу. В этом ему было отказано и он опечаленный полез под стол, прихватив весь Ансамбыль Теней. Так депрессовать веселее.
На фэйсконтроле стоял Бруно, это ж вам ни какой-то клуб, а прынцева свадьба. Здесь без этого никак. «И откуда вас столько понаехало. Это ж йо мойо не ВГТ». Пропустив приехавших без приглашения, но жутко желающих, за штуку евро каждого, а то это ж сам Великий Шварценовский Продюсер всея государства темного пропускает, а ни какой-то там, да и новобрачным деньги нужны, по-тихоньку, по-маленьку уселись. Тут выяснилось, что невесту (т.е. жениха) украли, ведь какая б свадьба не была, а традиции блюсти надо. Опечаленный Сашка начал распевать песни, пел с час, просто гости заслушались, но потом все же вернули Драу.
Церемонию проводил сам Бруно, надев, пылившуюся в шкафу со времен их свадьбы со Штэфаном, мантию. Штэфан стоял подле молодых и утирал слезы шароварами. Потом каждый вручил приготовленные подарки. Последними вручили Штэфан и Бруно:
«Мы, тут с папкой скинулись. И вобщем, вот. Ключи вам от новой студии - замка «Триумфе Макабре». Там все уже оборудовано как надо, так что продолжайте дело своей мутер» - на последних словах он разревелся, да так, что даже сидящий под столом, глушивший бутыль абсенту и занюхивающий его рукавом Варни обзавидовалсо.
И пошла пьянка такая, что любой русский от злости локти бы сгрыз.
Нина и Сасси тихо пристроились в углу и напевали «Напилася я пьяна». Тони подпевал им. Вдруг из под стола Варни заорет «ГОООРЬКО», хто ж столько абсенту пьет, друг мой сердешный. Ну, гости подхватили. И пока Эрнст с интересом отсчитывал время,Моцарт с пьяну и укропу, заботливо насыпанному Эрнстом в салаты, вообразил себя Вольфгангом Амадеем и кинулся играть на пианино. Да как играл. Еще бы укроп – то эрнстовский. Девицы его сначала по обыкновению крутились рядом. Потом их прошибла музыка, и они решили пойти в Ёперу. Шарифа и Иви тоже накушались салатов и вообразили, что вполне покатят на замену моцартовских девиц, но скрипки не бросят. Потом прилетели Зеленые Феи, за которыми Моцарт гонялся минут сорок и таки уломал их учавствовать в его шоу, заместо бывших теперь уже девушек.
Танцвуты так обкушались блюда с перцом, приготовленным Варни, что у одного аж рожки задымились и отпали,Бруно по доброте душевной обещал ему немножко своих. Другие кинулись играть на инструментах, коих к такому событию они изготовили штук 50 за день. Играли так, что огонь шел из дырок в инструментах. Йенс вообразил себя рыцарем и кинулся на «драконов», вот уж действительно «в сказку попал». Мужики нокаутировали его. И дальше принялись дебоширить. В дальнем углу стола сидел Жоэль и напевал басом «Эх, дубинушка ухнем». Он вообще был тихим, спокойным малым. Рядом с ним попивал абсент королевский повар и приговаривал : «Вот уж действительно фуэл, так фуэл, еще чуть чуть и будет гэйв ми ап, того гляди в пляс пущусь.» Тут настала очередь такой важной части церемониала, как выпивание из туфли невесты (т.е. жениха). Сашка мужественно выпил камелот до дна, гости офигели, вотЪ ведь южная кровь. Да настолько что наступила тишина. Тем временем Варни под столом совсем расколбасило, зажевывая куриной ножкой от курицы, которую Моцарт собственноручно поймал с криком «мементо мори, курица», он сказал: «Щас спою». Лотар, который в это время прятал под столом ящик надыбленного абсенту, от неожиданности аж головой об стол ударился. Гальде таким образом налилась еще одна рюмка «топлива» . «Вот щас точно спою» - заверил Варни, дожевывая кусок.
«АААААААААААААА!АААААААА» - раздался из-за стола оглушительный вой со всхлипываниями.
«ААААА» - подвывали Тени.
«Спалишь! Спалишь меня!» - шикал на него Лотар.
«АААААА» - орали со страха гости.
Сашке с Драу все было по барабану. Они пустились в национальный македонский танец.
А что же царь Эрнст. Слыша это многоголосье он подумал: «Ну ни какой гармонии, что за жуть. Коровьев по вам плачет».
«Совершенно с вами согласна, - сказала Эрнестина сидевшая у него на коленях, - Вот в эпоху барокко...». Они мило побеседовали о музыке Глюка, Генделя, Чайковского и Стравинского. «Ой, я и не знал, что морские свинки такие умные бывают, - удивился царь. - Если б ты человеком была, я б может даже и женился на тебе.»
«Я еще и на машинке шить, и крестиком вышивать могу. - зарделась Эрнестина, чуть погодя спросила, блеснув глазками, - Царь, а царь, вы читали сказку про царевну лягушку?»...
На радости, что нашел себе жену, царь сыграл на рюмках и пустых бутылках от абсенту и зеленки, разведенной водой, Мендельсона, «Токкату» Баха. Такой вот гений был царь, что даже стекло у него звуки органа издавало. Сашка с Драу заслушались.
Половина гостей уже спала кто – где, кто с кем. Бруно со Штэфаном укатили в мини - тур по Европе, прямиком из замка. Зеленые Феи висели привязанными к садовому дереву, а рядом бегал Моцарт. Шарифа и Иви докуривали скрипку, примеряя БДСМ наряды, Танцвуты закрылись в одной из комнат и с остервенением делали новые инструменты к свадьбе Эрнста. Гальда на кухне отбивал ритм по железякам и пел. Варни сидел в подвале и рассказывал Тони, Йенсу, Нине и Сасси, как дойти до такой кондиции, чтобы создать свой собственный Ансамбль Теней. Лотар же смылся в магазин. Эрнст все еще играл на «инструментах», Эрнестина была дирижером. Алесандр и Драу уехали в Македонию на антидепрессивный ( готичный медовый) месяц.
Ну, вот и конец, а об свадебке этой, еще долго будут писать в труготических летописях. Таких как «Зилло», «Готлэнд», «Р.И.П.».

@музыка: Derek Ragin - A dispetto d'un volto ingnato

@настроение: бойусь

@темы: HUMOR, все, кто только можно, укроп, G

---

Киборг "M.A.К.E.D.O.N.E.C. "

[Ewige Sensucht]

1. Фандом - кросс Das Ich, Deine Lakaien
2. Пейринг - Вельянов\Акерманн, местами Хорн
3. Рейтинг - м.б. нц - 17... низнаю, но секс есть.
4. Жанр - AU с капелкой хьюмора
5. Комментарий - эт ни я, эт скорбут и зарождающаяся ШЫза... и потом...ну, чем ни кЫборг

6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.



Киборг "M.A.К.E.D.O.N.E.C. "

Киборг ступил ногой на полированный до блеска пол Центра по борьбе с биологическим, химическим и нано оружием. Уже половина ХХII века прошла, а пол по старинке, керамический. Он улыбнулся этому.
«M.A.K.E.D.O.N.E.C.» был невысокого роста, с широкими плечами, темный. Одет в черную, казалось бы, виниловую куртку, но винила там было ровно наполовину, остальную часть составляли нано-частицы, просто мимикрированные под винил, такие же штаны и классические туфли. Даже в таком «человеке», должен быть элемент классики в этом искусственном мире. Карие глаза его были защищены веками, обрамленными сверху и снизу платиновыми ресницами. Пожалуй, эти ресницы были единственным внешним элементом, говорящем о истинной сущности - киборг. Вся его сила и мощь находились внутри. Внутри тонкого покрывала из кожи и прочей органики, так страдающей от гения человека.
- Что на этот раз?– лениво поинтересовался мужчина, пригладив и без того прилизанные гелем из ртути волосы, от которого они казались еще чернее. Одновременно с этим переступая порог кабинета командира.
- Нам все таки удалось вычислить лабораторию, в которой находится модифицированный ВИЧ...

***
В 2100 году человечеству удалось найти лекарство от ВИЧ. Так как пандемии данного заболевания больше не наблюдалось, заинтересованные стороны решили модифицировать вирус.После продолжительного периода времени это все же удалось. Теперь вирус не просто поражал костный мозг и лимфоциты. Он замораживал его, превращая в некое подобие металла. Возникла новая задача – найти лекарство от этого заболевания.

***
... Поговаривают даже, что там и лекарство можно найти. И представляешь, место оказывается в самом центре города, прямо под носом. Нет, только представь себе, Алекс . В меру худой человек, повыше Алекса подошел к киборгу и сокрушенно опустил руки. Зеленые глаза мужчины выражали то ли радость от того, что нашли - ведь столько сил ушло– то ли досаду, что было так рядом.
Алекс слегка удивился, и произнес, скрывая эту эмоцию:
- Да все нормально, Эрни
Эрнст кашлянул.
- Ах, да, простите, командир Эрнст- демонстративно выделил - Это как в игре «горячо - холодно». Всегда не видишь того, что перед глазами.
- Не ерничай, ты же знаешь о правиле «На работе никаких Эрни - Хорни». Эрнст убрал прядь золотистых волос за ухо, там виднелась миниатюрная насадка квадратной формы. Сняв ее, протянул руку к волосам киборга, аккуратным движением прицепил к левой мочке, плавно нажал на кнопочку сзади. Как будто мелкие металлические песчинки проникали в ухо киборгу, по каналам, в мозг, неся с собой информацию.
Алекс, устало улыбнувшись, подумал:
- Эх, и почему нельзя просто сказать словами данные. Ты б мне еще слово люблю так передал, чтобы оно навсегда приросло к участку мозга, состоящему из кластеров памяти и пресловутых нано, тогда бы слово наверняка осталось в памяти надолго.
- Могут прослушивать- ответил Хорн, тем временем отцепляя трансинформатор. Нежно провел ладонью по уху, сейчас на мочке виднелась капля крови.
- Может нас еще и просматривают – шутливо заметил Алекс,беря внешнюю часть ладони Эрнста в свою и пытаясь коснуться его губами. Интересно, а он вторую часть мысли тоже прочитал?
- Может. – сухо ответил Эрнст и отстранился – Все идите, Александр к вечеру лаборатория должна быть уничтожена. О результатах доложите утром. Оружие вам выдадут.
Киборг двинулся к выходу. Куртка поблескивала серебряным отливом. Ведь Эрнст человек, а стальной, покруче, чем киборг. Хотя издевается и играет в манере, свойственной человеку. Как жаль, что металлические ресницы не дают плакать. Колют внутренними шипами, стоит только этой эмоции дать о себе знать. Да, действительно, полная защита от проявлений человека в машине. Алекс тяжело вздохнул, как будто легкие его опустило вниз под грузом и этим вздохом он должен их поднять на исходное положение.
Тут командир Хорн окликнул его, мужчина обернулся:
- Ал, зачем ты мажешь свои волосы этим чертовым гелем, лучше бы как в старые добрые времена, начес. Ты с ним такой красивый. Хорн приятно улыбнулся.
- Человек...- подумал Александр. Ответил ему взглядом. Не на прическу, на взгляд.
- Хм.Будь осторожен...

***
Ничем не примечательное здание, находящееся чуть поодаль от крупного торгового центра. В три этажа, с обшарпанной дверью под не менее обшарпанной лестницей. «Во мне нет и не было никогда сверхсекретной лаборатории» словно говорило оно. Сейчас здесь было подозрительно тихо. Острым зрением киборга безошибочно Алекс приметил незаметные на первый взгляд попытки скрыться. Плохо заметенные следы от колес.
Он подумал, что опоздал. Двинулся вперед, опустив вниз холодную металлическую ручку двери, легко открыл. Взору его предстали десятка с два рабочих в белых халатах, которые спешно носились туда сюда, мелькали подобно частичкам пыли в солнечном свете. Они таскали какие-то металлические ящики в дверь напротив входной.
- О, черт, - киборг плавным движением закрыл дверь, быстро достав из кармана переливающийся золотисто – серебряным диск, величиной с небольшую тарелку. Снова тихо приоткрыл дверь и прицепил туда предмет. Приложил теплую ладонь к центру, тем самым активировав его. Загорелся огонек. Алекс быстрыми шагами зашагал за угол здания. Пару секунд спустя раздался такой высокочастотный звук, что у работающих разорвало перепонки, из носа, ушей хлынула кровь. В мозгах повредились жизненно важные центры, чувствительные к таким разящим звукам. Препятствие устранено.
Александр плавно и уверенно двигался среди трупов и кое-где еще подергивающихся людей. По белым халатам многочисленными струйками стекала кровь.
- Эрни всегда был мастером высококачественного звукового оружия, разрывавшего беспощадно и окончательно. – подумал смуглый мужчина. Впереди была дверь с табличкой «Warning» едкого зеленого цвета с решетчатым окном. Посмотрев в него, он не заметил там людей, но на всякий случай просунул руку в карман брюк и сжал пистолет. Алекс резко открыл дверь. И вправду никого. Те самые ящики, в которых очевидно вирус преспокойно стоят у противоположной стены.
- Так, значит, считать данные, ликвидировать, применив тринитротротилополифреон. – повторял про себя киборг, идя к компьютеру. – Всего – то.
Экран старинного ЖК монитора сиротливо светил. Александр наклонился к абсолютно прозрачному голографическому системному блоку. Детали внутри его были так же прозрачны. Просунул палец в блок, от чего по аппарату пошли круги, как по воде. Половина его пальца оказалась внутри, превратилась в прозрачный материал, сродни тому, из которого сделан блок, медленно втекла в нужный диск. По глазам побежали потоки электронной информации.

***
Модифицированного вируса нет. Это ложная информация, повсеместно распространившаяся… Вельянов считывал дальше…
Вирус VCB. Возбудитель –наночастицы. Латентный период – 1-2 часа.Пораждает до 100000 себе подобных. Явные проявления болезни - 5 ч. – 2 дн.
Клиника: Вирус поражает костный мозг, делая его абсолютно «металлическим», что приводит к дисфункции. Затем распространяется на сами кости, постепенно покрывая все более утолщающимся слоем металла до тех пор, пока не парализует весь скелет. Проникает в кровь, от чего она становится синей и «неживой». Сосуды так же преобретают свойства металла, теряют эластичность. С «кровью» разносится по всему организму, проникая в лекгие, сердце, печень, почки, мозг. Локализуется и делает органы полностью состаящими из нано-частиц. Что является губительным для организма любого живого существа....Вот ведь как, оказывается, все гораздо сложнее...
Способы лечения: не найдено.
Пути передачи: сп...

***
Внезапно в шею киборга воткнулся шприц с тончайшей, казалось бы резиновой, но металлической иглой. Минус такого скачивания в том, что Александр был не способен защищаться. Очевидно, этим и воспользовался нападавший, терпеливо выжидая момент.
Резко выдернув шприц свободной рукой, молниеносно схватив пистолет, и не менее резко вытащив палец, который тут же стал человеческим, он обернулся, целясь в упор в невысокого мужчину. Внешний вид его был весьма пречуден, как у настоящего сумасшедше - гениального ученого: белый халат, под которым не было верхней одежды, красные штаны. Но больше всего поражала его прическа: три здоровенных, черно – грязно – зеленых ирокеза. В почти голубых глазах виднелась не искорка безумия, как это обычно бывает у ученых, а целое пламя сумасшествия. Местами он был вымазан в чем-то красном. Очень широкими местами. Казалось, что когда-то был весь красным, потом в спешке смыл и остались лишь большие участки красного.
- В крови, что ли... - мимоходом подумал Алекс.
Странный человек молчал, не шевелился и, казалось, чего-то ждал, смотря пристальным взглядом. Словно насквозь. Алекс только и успел прочитать на бейдже «Акерманн Штэфан» Будто по желанию взгляда, у Вельянова подкосились ноги, какая-то потусторонняя слабость взяла над ним верх. Хотел выстрелить, руки ему не подчинялись, хотя шевелились. Значит не парализованы. Штэфан спокойно подошел к растерянному мужчине, так же спокойно вытащил у него из рук пистолет, с силой отшвырнул куда-то назад.
- В течении какого-то времени твоя нервная система не подвластна тебе. – сказал ученый. Голос его звучал подобно наждачной бумаге, двигащейся по поверхности благородного металла. Вельянову стало так умиротворяюще пусто внутри, никакого ощущения инородности в теле, только легкость.
Тут в его мозгу полоснуло чем-то приятно - острыми. Сквозь туман в глазах он видел этого ученого, этого Штэфана. Но только не телесно, а как огонь сумасшествия. Тот решительной поступью подошел вплотную к киборгу, с легкой силой сжал его член одной рукой, другой сильно надавил на шею. Затем убрал с шеи руку и расстегнул пуговицы из прозрачного серебра на халате, задержавшись на ширинке, отвел молнию вниз.
- Сдурел. Руки убери – прокричал Вельянов, как ему показалось, но слова были такими тихими и спокойными. Голосовые связки так же отказались работать. - Неужели отиметь собирается. Зачем? Черт, что он такое мне вколол, что я даже сопротивляться не могу ... хм, красивый торс, две вертикальные выемки на животе, потрясающе красивые мышцы рук... и реакции обострились, которые сейчас вовсе не кстати.
Штэфан лукаво улыбнулся, обнажив маленькие зубы. Словно мысли прочитал. Ласково погладил Алекса по шее, не убирая второй руки с низа. Впился хищнически в его правильные губы.
- Черт, противно. Мужчина попытался увернуться. Штэфан тем временем расстегнул молнию его брюк и проник внутрь. Стал нежно и по-хозяйски поглаживать, не отнимая губ. Язык властвовал во рту. В каком-то смысле тоже инородное тело. Александр начал отвечать.
- А не так уж и противно...очень даже не противно. Что он вколол?! Член все таки предательски встает.
Больше ничего вразумительного умыслить Алексу не удалось. Так как Акерманн рывком стянул с него штаны, и от губ перешел к фаллосу. Руками обхватил темные ягодицы мужчины и жадный до плоти стал ласкать его. Алекс, прикрыв глаза и поблескивая металлическими, сейчас раскалившимися ресницами, тихо постанывал. На мгновение открыв глаза, он посмотрел вниз, ему вдруг показалось, что это Эрнст. Снова закрыл глаза, списав все это на счет галюценогенного вещества, которое сейчас участвовало в его метаболизме.
Почувствовав,что теряет равновесие, киборг уперся тыльными сторонами ладоней в стол, на котором стоял монитор. Штэфан расстегивал, все еще молча, его рубашку левой рукой, правой продолжал возбуждать Алекса. Потом стал целовать его грудь, зубами дергая волоски и доставляя приятную боль. Начал странно постанывать, когда Вельянов одной рукой стал поглаживать его спину, иногда царапая ногтями и едва заметные капли красной и поблескиващей жемчужно – синим крови выступали на теле, плюсы имплантатов. От резкой боли киборг открыл глаза. Это Штэфан слишком больно укусил и изогнул уголки губ в сладострастной улыбке. Намеренно больно.
- Его волосы словно из тяжелого металла, вздыбленные и опасно торчащие. Должно быть острые. Кажется, если до них дотронуться, то порежешься. – Вельянов протянул руку к ирокезам – Жесткие, конечно, но настоящие. Он провел смуглой ладонью по затылку, потом с силой, насколько это было возможно из – за препарата, притянул немного отталкивающее лицо, их взгляды встретились. Голубое пламя и темная топь. Вельянов вцепился в его рот и почувствовал холодное, в отличие от горячего тела, дыхание. Штэфан резко развернул Алекса спиной, заставив того снова сильно упереться в стол. Вошел, сделал несколько движений вперед – назад. Вязкая жидкость прыснула в Вельянова. Не горячая и даже не теплая, а холодная. Это больше всего удивило его. Даже больше, чем маленькая продолжительность акта. Или время тоже текло как вязкая жидкость? Сознание по каплям стало нормализовываться, возвращалось ощущение телесности, силы.
Штэфан тем временем обмяк сзади Алекса. Тот скинул Акерманна с себя. Человечек, да, теперь он казался ему человечком, безучастно упал на пол.
- Странно. Что это с ним? Киборг быстро застегнул штаны. Легонько пнул лежащего без сознания. Поразмыслив, решил вернуться к неоконченной работе. Проделал те же манипуляции с пальцем, но на беду не обнаружил прежних данных, повредил их, когда его неожиданно застали. Жаль.
Кто-то слабо схватил его за штанину. Штэфан. Распластался на полу и держал ногу одной рукой. Вельянов развернулся, присел на корточки перед его лицом. Худой человек шевелил губами и пытался что-то сказать. Взгляд его теперь был какой-то отстраненный, роговица высохла, но вопреки законам он жил.
- Знаешь, не думал я, что настолько выматываю мужчин. – сказал Алекс и немного хитро прищурил глаза, металлические ресницы сделались еще острее.
- Глупец, ты теперь вымотаешь сам себя. Изнутри. Но не бойся это будет длится недолго, максимум дня два, может и меньше. Вирус передается через сперму, обязательно при половом акте.. - сделал Штэфан усилие над собой. Сказав это, он опустил голову, закрыл глаза, изо рта его вышел холодный воздух.
Вельянов сначала был оглушен, потом в ярости перевернул мертвое тело. И ужаснулся, не было глаз. Была только блестяще - синяя металлическая оболочка, полностью закрывающая ранее видимую часть глаза. Полость рта была одного цвета с оболочкой , может быть даже обжигающе - ледяной, проверять несчастный киборг не рискнул.

***
Александр шел, печально глядя в даль. Не мегабайты были сейчас в его голове, а просто мысли. Вертелись воспоминания о прочитанном, жуткие подробности течения болезни и самое главное столь ничтожный срок. Теперь понятно, почему сперма была холодной. Ужасно. Умирать не хочется. Нужно передать данные. Данные? Эрни. Как же, а как же Эрни. Он так и не сказал люблю, и даже не ввел слово более современным путем. Я сам скажу. Теперь имею на это право, полное и безоговорочное. Сзади горело здание лаборатории сине - красным пламенем, вокруг пахло фреоном.
Пошел снег, снежинки падали на лицо Александра, но не таяли. Они были не из воды, а из серебра, лития, алюминия. Люди научились изменять даже проявления климата, в соответствии с веяниями века. Он шел и внимательно смотрел на свои загорелые ладони. Приятный темный цвет.Теплый. Но он знал, что внутри него сейчас все постепенно становится неживым, иссиня – холодным. Через день - два внутри не останется ничего живого, мириады нано-элеметов перекроят его изнутри, умертвив. Сейчас они двигаются, множатся, проникают в структуру его клеток, уничтожая их и становясь ими же, но безжизненными.
Через день – два...если не изобретут лекарство, конечно.

@музыка: нету)))

@настроение: туплю

@темы: HUMOR, CROSSOVER, NC-17, AU, Deine Lakaien, Das Ich

---

Море

[Dexie Morgan]

1. Фандом - Skorbut
2. Пейринг - собственно, нет…
3. Рейтинг - G
4. Жанр - ангст
5. Комментарий - Знаю, что ни к какому морю никто не ездил. И что Йорг вполне мб в Америке… Может, оно и к лучшему. Корче, просто мне так выдумалось. Цель не в том, чтобы обосновать события, а чтобы более описать характер главного героя так, как я его вижу.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.



Море

Как давно я видел море? Пару дней назад? Месяц? Год? Или – вообще вижу впервые?..

Невысокий мужчина в черном пальто длинной чуть за колено стоял на каменистом берегу. Взгляд его скользил по кажущейся такой спокойной сейчас водной глади. Темной и какой-то металлической. В ней не отражалось ни облаков, ни солнца. Потому что их не было. Было лишь сизое покрывало тумана, которое давило сверху, укутав собой небо… утопив солнце. Мужчина взглянул на часы марки Ролликс. Уже 3 часа пополудни. Он зябко поежился, и поправил длинный черный шарф на шее.

Три часа… а кажется, будто сумерки. Или напротив, ранее утро. Предрассветные часы. Те самые, в которые так сладко спится. Я сплю?

Несколько внезапных ледяных уколов убедили его в обратном. Он стоял слишком близко к воде. Холодные и соленые капли коснулись его лица.

Ветер здесь всегда приходит внезапно… Вот – полный штиль. И вдруг – ледяной порыв толкает в грудь, будто пытаясь отбросить от воды. Так и норовит протащить по камням и оставить на растерзание этим дико кричащим белым птицам.

Мужчина чуть поморщился, и поправил очки в прямоугольной тонкой оправе. Белые чайки то взмывали ввысь, то вдруг стремительно неслись к водной глади.

Разобьются?..

Но – нет. Несмотря на кажущуюся твердость, обсидиановая поверхность моря была все-таки водой. Птицы хватали рыбу, и снова продолжали свой полет.

Куда? В никуда… И я лечу с вами…

Мужчина усмехнулся чуть кривовато. Жесткие складочки прорезали его лицо, словно волны на море. Стальные глаза его казались сейчас кусочками неба. Такие же непроницаемые. И - холодные. Вдруг он заметил странный блеск в воде, почти у своих ног. Он наклонился и вгляделся. Маленький серебристый крестик на цепочке. Зацепился за камушек. Мужчина снял черную кожаную перчатку и опустил руку в ледяную воду. Холод мгновенно побежал от кисти к предплечью и выше. К горлу. Забрался в воротник и пополз вдоль позвоночника вниз, будто пытаясь проникнуть в сердце.

Ты говорил, что я холодный… Ты говорил, что мне все равно. Что мне плевать на группу. И вообще – на все плевать.

Йорг Хеттнер напрягся и резко выпрямился. Лицо его было спокойным. Как всегда. Только сейчас оно чуть походило на маску. Было что-то неестественное в этом спокойствии. Вдруг, губы его снова растянулись в улыбке. Привычно-вежливой. И немного ломанной.

Твое право. Считай как хочешь…

Мысли замерли. Лицо Гера Хеттнера стало тверже, а улыбка натянутей. Он ждал ответа. Но… Едва начавшийся диалог с воображаемым собеседником зашел в тупик. Последнее слово всегда было за ним, за ним, за Йоргом Хеттнером… Даже если он не хотел этого…
«Считай как хочешь…» - эта фраза – его жизнь. Холодная? Твердая? Нет. НЕТ! Живая и гибкая. Осторожная, словно кошка.

Просто скажи, что ты не хочешь ТАК считать… Просто_скажи.

«Йорг всегда умел находить подход к людям. Ладил со всеми легко. Мог выслушивать их часами с вежливой, заинтересованной улыбкой. Мог уговорить на любое дело. Мог отказать так, что человеку не придет в голову ни обижаться, ни просить снова. Он легко лавировал между людьми, словно лодка, избегая как верхушек, так и оснований айсбергов. Лодка с совершенной системой контроля и навигации. Миниатюрный стальной ледокол.»

Всегда?.. Легко?.. Стальной?..
Ты не прав. Не всегда. Не легко. И не стальной. Знаешь, как трудно было научиться? Год за годом… еще со школы. Я сам ковал себя. Ошибался. Проигрывал. Система навигации давала сбои. Но я совершенствовался. До тех пор, пока не пришел ты. Это ты – ледокол, только ловко спрятанный в мягкую шкурку плюшевого медведя. Ты такой непосредственный. Такой прямой. Такой наивный. И глупый. Да, ты глупый. Ты споришь со мной. Ты всегда споришь со мной. Но – все-таки соглашаешься. Да. Последнее слово всегда за мной. Ты поэтому нашел ее? Да? Потому что ОНА позволяла тебе ставить точки над ü?

Опять ожидание ответа. Пальцы в черной кожаной перчатке теребят кисти на шарфе. Чуть нервно. Совсем чуть-чуть…
Ожидание затягивается. Молоко над головой становится свинцом. Ветер усиливается, треплет гладкую прическу моря. Но он не замечает этого. Он смотрит лишь на крестик в своей руке. И на тонкую нить цепочки, паутинкой скользящей между пальцев.

Ты не ответишь. Потому что я не спрашивал? Считай как… хочешь. Ее уже не вернуть. Я убил ее одним точным выстрелом прямо в висок. Даже контрольный не понадобился…

Улыбка сходит с губ. Будто выцветая… И тут же появляется в глазах. Вдруг ставших неожиданно горячими, словно угли.

Где она? Ты спрашиваешь! Надо же… Но, откуда мне знать? О путях души науке ничего не известно. А тело – уплыло куда-то. Я не следил. Опять молчишь?

Вдруг маска улыбки сменяется гневом. Глаза его опасно прищуриваются.

Да идите вы все к черту!

Он размахивается. Слабая серебристая искорка пронзает темнеющее небо и тонет в черной воде. Тело его расслабляется. Он безвольно опускается на камни. Маска на лице Йорга будто трескается от сотен колючих капель. Холодные волны лижут колени. Очки тут же покрываются мелкой изморосью. Он устало закрывает глаза, снимает очки и кладет в карман.

Все…

Темнота постепенно становится все более влажной. И неприятно живой. Тени толпятся в ней. Они ждут. И Она – ждет…
Йорг медленно открыл глаза. Размытые темнеющие контуры несмело вползали в сознание.

Красиво… Но как-то неуютно.

Отстраненно подумал Йорг. И вдруг почувствовал вибрацию в кармане. Он не сразу понял, что это. Природная красота душила все прочие мысли. Мысли. Но не инстинкты. Его рука ловко скользнула в карман. Извлекла черный блестящий предмет, чем-то похожий на камень, только слишком геометрически-точный… Верхняя плоскость отъехала в сторону и слабо засветилась. Прежде чем инстинктивно ткнуть кнопку с изображением зеленой телефонной трубки, взгляд его заметил надпись на экране «Дани»… Всего доля секунды… то время, что мысль бежала по проводам нервов… показалась вечностью.

Она. Так близко. Стоит, склонившись над столом. Боком ко мне. На виске пульсирует голубая жилка. Еле заметно. Эта пульсация выводит меня из себя. Странно. Такого раньше не было. Рука сама скользит к ящику стола, открывает его и сжимает рукоять. Плотно. Слишком… До боли. Стиснутые зубы тоже будто трещат. Вдруг -темнота. Хлопок. Что-то горячее капает на лицо… Соленое. Черт… Плеск весел. И черное. Сзади. Справа. Слева. И впереди…

- Хётти? Эй, Хётти! Алло! Ты где там?! АЛЛО!

Голос, доносящийся из трубки гремит у уха. Такой знакомый…

-А… да… я слушаю.

Не узнаю свой собственный. Хриплый. И какой-то вымученный.

-Эй! Да что с тобой? Ты в порядке? Хётти!
- Я? Да… Я просто… А что ты хотел?
- Эээ… хотел позвать тебя поужинать с нами. Но ты, видно заболел… я не…

С… нами? Господи… мысли текут так медленно.

- Она с тобой?
- Ну да. Вот… уже час от плиты не отходит. Хочет нас порадовать. Давай все-таки…
Приезжай! Отметим поездку в… этот… как его…
- В Минск.

Названия, имена, даты, слова, ноты, цифры. Память у меня отличная.

- Ну не важно… - на том конце «провода» раздался добродушный смех. – Ты приедешь?
- Да.

Само вырвалось. Не может быть! Так резко. И как-то грубо.

- …дда… я только переоденусь. Часа через два буду.

Так гораздо лучше. Вежливо. И немного устало.

- Здорово! Мы ждем.

Мы… ждем…

Был странный день. Как и все дни здесь… В этой «сумеречной зоне», как это место шутливо называл Даниэль… в небольшом городке возле Белого моря, чья вода по цвету больше напоминает смолу.

Маленький мирок больших парадоксов… Ранняя весна здесь слишком походит на позднюю осень. Утро – на вечер, а вечер на день… А сны слишком реальны, чтобы быть снами…

Герр Хеттнер зябко поежился. Он сам не заметил, как надел очки, встал, отряхнулся, и направился к машине, оставляя за собой мокрые следы…

08.02.2008

@музыка: «The Moment of Clarification» Skorbut

@темы: ANGST, Skorbut, G

---

Экспонат

[Achenne]

1. Фандом - Sopor Aeternus
2. Пейринг - Йоахим Лютке, Анна-Варни
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - опять шызня с укропом… какие герои, такой и текст)))
5. Комментарий - Анне Ярви с лучшими пожеланиями в день рождения =) Я очень рада, что общаюсь с таким интересным – и интересующимся, что немаловажно! – человеком, как ты. Спасибо тебе за очень многое, ты знаешь за что! =) На ГГС публикуется с разрешения именинницы
6. Предупреждение - шыза
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.


Экспонат

Он коллекционирует.
Никогда не интересовали лица и личности, только образцы и экспонаты; антураж сродни некрофилии – вне зависимости, розовые ли это зайчики или бутафорские (а то и настоящие, купленные в мединституте) кости. Его действительно никогда не интересовали лица… и личности.
В отличие от Гигера, с которым его сравнивают журналисты, включая самопальную Вики – он не выскребал собственные галлюцинации и больные фантазии из глубин подсознания, зачем? Есть чужие. У его клиентов – точно.
Немного сродни проституции, не так ли? Любой каприз за ваши деньги. У него хватает самоиронии сравнивать себя со жрицей любви, хотя раздеваются (в том числе раздеваются, или же надевают причудливые, как фантазии извращенца-фетишиста, костюмы) – другие. Знаменитости.
Йоахим Лютке просто коллекционирует их.
Образы, наверное. Так это именуют? Образы, выдуманные наклейки-на-личность, этикетки.
Лютке не задумывался всерьез. Экспонаты заказывали «фотосессию в таком-то стиле» - киберфрика или разлагающегося трупа, какая разница? – Лютке предоставлял им высокое качество и креативность. Все по контракту.
Позже, когда он читал в рецензиях «Йоахим Лютке делал фотосессию для такого-то» - с трудом вспоминал, было ли? Помнит фриков. Мертвецов и кровищу. А людей – нет. Люди одинаковы, неинтересны. Одинаково неинтересны.
У Лютке оставались оригиналы его работ, он хранил их на защищенном жестком диске, а копии расклеивал по студии. На память.
Рутина коллекционера.
Человек по имени Анна-Варни – один из. Лютке не обратил бы на него внимание на улице/в кино/кафе, но когда рослый худощавый мужчина переодевается (перевоплощается, словно вервольф под лучами холодного желтого полнолуния) в некротизированную нимфу, Лютке пробуждается от неприятного сна обыденности. В такие моменты он влюблен.
Не в Анну-Варни, конечно.
В себя, свое искусство – и отражение себя в этой «звезде немецкой шварцсцены».
Лютке не приходило в голову спросить настоящее имя «клиента», что ж, это и не нужно. Три “F”. Фотообъективы, фотошоп, фантазия. У Варни фантазия богатая – Лютке завидует ему, болезненно, словно маньяк – чужому списку жертв.
Лютке остается только выбирать ракурсы и выполнять технические детали; все идеи – у него, Варни, он высказывает их осторожно, будто с трудом подбирая слова, Лютке мерещатся многоточия после каждого слова и в конце каждого предложения. Многоточия напоминали таблетки «экстази», а слова – галлюцинации-бредни; даже Лютке порой хмыкал, с трудом выдерживая.
- Технически невозможно, - солгал он пару раз, идеи Варни переступали чересчур далеко за грань _нормального_, Лютке воображал что прописался за гранью и выкупил участок с домиком и садом, но на деле – топтался у границы. Варни же, наверняка, был если не мэром, то почетным гражданином Страны Бреда.
Но больше ни о чем не общались. Лютке по-прежнему не интересовали подробности обыденной жизни.
Зато советовались насчет костюмов – где купить. У кого заказать или, возможно, добавить что-то самостоятельно. Лютке вежливо принял стремление «клиента» выглядеть бесполым, без восторга, но не противился – не самая новая,но беспроигрышная фишка. Мэнсон вон изображал бледное нечто с женской грудью.
Транссексуальность – просто мода, игра на бессознательных влечениях. Лютке анализировал пожелания клиента с той же холодностью коллекционера, но не спорил, на данную тему спорить с Варни не стоило.
Кружевное платье ему, кстати, весьма шло. Белая прозрачная ткань обвила тело почти влюблено, и смотрелся Варни в этом наряде куда естественнее, чем в обычных джинсах-рубашках (одеваться вне сессий он не умел абсолютно).
Лютке отмечал это вполглаза. Чисто технически. Выгодные ракурсы и так далее.
Очередная идея Варни была одобрена Йоахимом Лютке.
Патоло-анатомический музей? «Я бы притащил вам все эти кости из реквизита, но если желаете и есть деньги на аренду – почему нет?»
Варни стоял на своем. Упрямый тип.
Микроавтобус высадил их возле музея. Полукруглое здание, ухоженное и совершенно не жуткое на вид; вокруг бродило несколько флегматичных австрийцев. На соотечественника-Лютке даже не взглянули, пропирсингованного-бритого Варни рассматривали чуть дальше, зато сам Варни их игнорировал. Устремился внутрь.
Внутри музей так же не поражал воображение. Во всяком случае, воображение Лютке; он остановился и долго тер подбородок, думая как бы потом придать инфернальность и мистичность аккуратно развешанным экспонатам. Все – без пылинки и с бирочками.
Варни тем временем, беседовал со смотрителем. Арендовали музей они на пару дней, оплата произведена вперед. Добро пожаловать.
- Ну, начнем? – предложил Лютке. Он таскался с полдесятком различных фотоаппаратов, в том числе массивным – на треножнике; бродить туда-сюда по залам, рассматривая экспонаты хотелось меньше всего.
Не _его_ экспонаты, верно?
_Его_ - вон, бродит с неприкаянным видом…и непривлекателен, словно бабочка без крыльев. Лютке тянуло поскорее приклеить их.
- Да, конечно, - Варни бегло улыбнулся. – Посетители мешать не будут, я договорился, - зачем-то добавил он. Ясное дело, еще Лютке не хватало любопытных блондинок в кадре!
Он задержал взгляд на выпотрошенном трупе. Внутренности были аккуратно вывернуты, пронумерованы и обозначены на латыни и немецком.
- Словно на уроке анатомии в школе, - усмехнулся Варни.
- Угу, ну я уж смастерю из этого формалина что-нибудь… мистичное, - Лютке выделил последнее с легкой усмешкой. Его клиенты желают одного – пугать _своих_ клиентов. Или делать вид, что пугают.
Смешно.
Он двинулся вслед за Варни, тот попутно оглядывался на заспиртованных младенцев, чьи-то отрезанные шестипалые руки и скелеты, как мерещилось Лютке – с подспудным желанием… ну, присвоить экспонаты. Пару раз Варни провел рукой по сухой коже распятого на стене трупа; в жесте том помимо детской (урок анатомии в школе) заинтересованности было что-то фрейдистско-сексуальное. Очень легко оказалось представить Варни в обнимку с иссушенной древностью и препаратами мумией, тонкие губы осторожно целуют готовый рассыпаться серовато-белый остов.
Лютке затряс головой, отгоняя дурацкие мысли.
В Австрии, черт подери, слишком много Моцарта и Фрейда. Порой призраки обоих прилетают куда не звали.
Варни ведь не некрофил…на самом деле?
Не более чем сам Лютке.
Разумеется.
- Кажется, здесь, - Варни остановился в небольшом, но довольно светлом и просторном зале. Стандартный набор «дохлятины» на стенах, можно захватить пару интересных кадров, - огляделся Лютке. – Вас устраивает? Есть еще…
- Нет, не надо другого. Зал вполне подойдет.
Лютке с облегчением свалил в кучу свои фотоаппараты.
- Переодевайтесь, - кивнул он Варни, - вроде там подсобка, я пока настрою аппаратуру.
Установка фотоаппаратов, примерное расположение, поиск ракурсов – пять минут для профессионала. Из кармана выпала шариковая ручка, гладкая, заостренная, похожая на кинжал. Может, изобразить (само)убийство…ручкой? Варни понравится такое, если нравились прикованные скелеты, похожие на побитых молью египетских мумий, какой-то хлам на дне ямы-склепа и тому подобное.
Лютке усмехался. Кто-то из них двоих все же не совсем нормален. Шариковая ручка смахивает на…булавку для бабочек и острие ее достаточно заточено.
Где Варни, черт его подери?
Лютке зажал в кулаке ручку – его восприятие художника-фотографа невольно рассмеялось над сценой: словно маньяк из «Психо» или чего-то подобного.
О черт.
Это…место что ли? Так действует.
Нельзя не замечать трупы и вкрадчивый кисловато-соленый, словно морская вода, аромат формалина.
Варни хорошо будет смотреться в этой фотосессии. Жаль, нельзя передать… запах и тактильные ощущения, вроде.
Шариковой ручки.
Ножа.
Бабочек.
- Эй, вы скоро там? – позвал Лютке. Вздернул темный рукав свитера, посмотрел на часы, - у нас аренда на три часа, кажется.
Варни резко открыл дверь. Лютке едва отскочил от неминуемого столкновения деревяшки со своим лбом.
- Осторожнее.
Он замолк. Он желал бы в тот момент вколоть себе новокаин в обе губы, чтобы окаменели мимические мышцы и не всплывала язвительная (язвительная?) усмешка.
Варни в своем репертуаре.
Силиконовый костюм, скрывающий… ну, короче все, что можно скрыть ниже пояса. Выше, впрочем тоже – от горла до пяток.
Более ничего – несмотря на прохладу, почти холод анатомического театра.
Недаром Варни отдельно договаривался: никто кроме них двоих не войдет в арендованные для фотосессии помещения.
Варни выглядел… обнаженным.
Это прилагательное не имеет сравнительных степеней, но Лютке предположил, что _намного более_ обнаженным, чем если бы он в самом деле вылез нагишом. Плотный костюм белого латекса прилип так плотно, что воспринимался второй кожей.
Он смахивает на змею или ящерицу, подумал Лютке, юркую ящерицу-альбиноса. Он едва сдержался, чтобы не потрогать костюм (костюм, только костюм!) Варни.
И он сильнее сжал свою ручку.
Нож.
Булавку.
…Лучше бы Лютке снова фотографировал хронически обдолбанного истероида Мэнсона или хмурых (вероятно, из-за похмельного синдрома) метталюг…как их там? Kreator? Неважно.
Лютке оставил в памяти лишь их (сделанные им) фото.
Но не был уверен, что Варни удастся выбросить из головы так легко и быстро, Лютке тянуло…
(поймать)
…присоединить к экспонатам музея, и, может быть, утащить с собой. Спрятать. Дурацкие мысли.
Он уколол палец о стержень ручки.
- Здесь нет смерти, - внезапно заметил Варни, - Здесь ощущение…прошлого , но и только. Мне это нравится.
Лютке хмыкнул. Рассуждения Варни иногда походили на бред сумасшедшего, но Лютке подозревал, что это не более, чем дань имиджу. В целом, вполне адекватный и спокойный человек. Несколько заторможенный – и только.
- Вы ощущаете это? – Варни прижался к стенам, осторожно, чтобы не повредить прикоснулся к заспиртованным безносым лицам – жертв ли сифилиса или рака, неясно.
- Стоять, классный кадр, - Лютке кинулся к своим аппаратам. Философские рассуждения – к дьяволу. Ничего он не ощущает. Кроме…
(булавок и бабочек?)
Маленькой ранки на пальце, когда щелкал кнопкой.
В обрамлении костей, вывернутой на манер пергамента или шкур в мастерской, кожи, Варни смотрелся удивительно органично. Затянутое в (мертвый) бледный латекс тело – недостающий фрагмент мозаики; Лютке едва успевал щелкать кадр за кадром, судорожно, хватая губами воздух. На лбу его выступил пот и прилипли пряди длинных черных волос. Он машинально высасывал капельки крови из пальца.
Варни… вот черт лысый, как так можно – быть единым целым с этой грудой заспиртованных мертвяков?
Правда, что ли некрофил?
«It’s easier to love the dead», вспомнил Лютке, и коротко кашлянул-рассмеялся. Варни мгновенно принял «человеческий облик» - неяркий, невыразительный, даже латексный костюм «я-не-существо-вашего-мира» - или это было о Мэнсоне, а здесь что-то вроде пятого-шестого-десятого пола? – потерял свой _кожистый_ блеск, свернулся до обычной декорации, словно яичный белок от горячей воды.
- Герр Лютке?
Варни шагнул к фотографу. Недоумевал. Лютке – парень со странностями, но Варни давно решил для себя: чем *необычней* человек, тем легче с ним общаться. С «среднестатистическими» Варни скучал, а то и вовсе в миг вырастала стена непонимания, вороха стереотипов и так далее.
Варни вгляделся в некрасивое – и ныне перекореженное вдвое, точно в гримасе страдания или преддверия эпилептического припадка, - лицо Йоахима Лютке. Прозрачные голубые глаза дрожали.
Перенапряжение? Устал? – Варни склонил голову набок, прежде чем спросить: с вами все в порядке?
Лютке отбросил волосы.
- Экспонат. Возвращайся на место, - и вновь хриплый полусмех, - все отлично, парень, ты – моя лучшая модель.
Губы Варни чуть дрогнули. Не больно-то любил, чтобы обращались «парень», однако Лютке не так близок ему, чтобы требовать _нужного отношения_.
- Попробуем с теми… скелетами, - продолжил Лютке.
И в следующую секунду замер.
Он увидел бабочек.
Откуда коллекция бабочек взялась в анатомическом музее? Неизвестно, возможно случайно попала, возможно передал кто-то в наследство.
- Эй… - Лютке заворожено приблизился к коллекции. Хрупкие слюдяные крылышки подрагивали от его дыхания, и едва не хрустнули пополам, когда он протянул пальцы к булавке, на которую были нанизаны мертвые насекомые. – У меня отличная идея по поводу пары кадров.
- Осторожно, герр Лютке, - заметил Варни, - Не повредите, наверное это дорогая штука.
- Плевать, - развернулся Лютке. На каждом из пальцев его сидело по бабочке, и Варни с удивлением градиентным в ужас, понял: шевелятся.
Экспонаты. Лютке замораживал время, почему бы не проделать обратный процесс?
Смерть – всего лишь застывшее время. В морозильнике. Смерти нет. Есть передышка и анатомический музей.
- Иди сюда, - Лютке перешел на «ты», они давно общались между «ты» и «вы», отношения напоминали прилив и отлив, теперь Лютке и Варни оба сознавали это, прилив-отлив – застывший цикл времени.
- Хороший экспонат.
«Хорошая собачка».
Варни понял, что ему следует подчиниться. Для…удачной фотосессии.
И собственной безопасности, потому что бледно-голубые глаза фотографа были ярки и пусты, как вспышка.
- Одень… другое.
Варни подчинялся. Он был выше, чем Лютке. Крупнее. Но счел за лучшее не противиться.
«Сумасшедший», - мелькнуло. И погасло. Кто такой Варни, чтобы судить других? Чересчур часто _его_ именовали…безумцем – не самый мерзкий эпитет.
- Что именно?
Платье. И бусы. Варни вздохнул: банально. Мог бы угадать. Фотограф предсказуем.
Сплетение Эроса и Танатоса – какой старый, избитый трюк, затертый, словно рифма «dunkleheit-einsamkeit». Варни спрятал язвительную усмешку, и неприязненно повел плечом, когда шеи коснулись волосы Лютке.
Ох, только не это.
Не сейчас, не здесь.
Варни, в конце концов, не подросток-сатанист, чтобы заниматься сексом на могильных плитах.
Хотя Лютке, в общем, в его вкусе. Варни любит…странных. Подобное стремится к подобному – тоже старая (как время) истина.
Но ничего *такого* не произошло.
Не то, чтобы Варни пожалел, но уголок губ скривился в легкой усмешке: мужчины одинаковы, никогда не смелы настолько, чтобы признаться в собственной… не *совсем* нормальности, в странных влечениях и…
«Это влияет место, - наверняка думает он, - место что-то делает со мной, с нами обоими, но за дверями - скучная серость».
Лютке вздрогнул, словно от удара полицейским электрошокером. Варни чересчур близко.
Нужно отвлечься на работу.
- Иди к свету. Вот сюда, чтобы на тебя падало солнце.
Он указал локацию и позу, и Варни скрючился, изломал собственное тело – без особого, впрочем, усилия. Он всегда был гибок, и различные полуакробатические трюки доставляли удовольствия.
Я правда хорошая модель, подумал Варни.
По нему текло солнце, полуденное и желтовато-зеленое. Стены музея воздымались вверх, будто своды какого-то древнего храма, и сам Варни ощущал себя девственницей на алтаре, вокруг маски мертвецов и танец скелетов, на закате его принесут в жертву, чтобы успокоить бесплотных и жестоких божеств.
Лютке посадил на рот Варни бабочек.
Сухие лапки царапнули губы. Варни зажмурился, сравнил с поцелуем… тоже чего-то не слишком живого, но Варни был любопытен к подобным ощущениям, и протестовать не стал.
- Сиди так. Экспонат. Ты отлично смотришься.
Фотограф стоял поодаль. Не прикасался к объективам и камерам, просто стоял и изучал свой шедевр – о, эти бабочки, и тело (не живое, не мертвое, не мужчина, не женщина – кто тогда? Божество?).
Варни? Какая разница.
Лютке видел _себя_, свой шедевр.
(я бы мог пойти дальше, и ты ждешь этого от меня – не так ли? Но это сродни… ритуалу, некоторые ритуалы способны вызвать слишком опасных демонов. Извини. Я просто работаю)
Вполне достаточно.
Нужно поймать момент, законсервировать саму смерть и чертово время.
Он щелкнул раз, другой. Сердце колотилось где-то в горле, хотя вокруг царила тишина, и послушная модель – Варни не двигался. Не дышал и не моргал – тоже, словно древесная ящерица, впавшая в анабиоз.
Или…
«Мне позировала сама смерть. Само время».
Это было потрясающе. Сродни самому сногсшибательному сексу.
Клавиша фотоаппарата была чуть влажна от пота, и Лютке тщательно имитировал неизмененное дыхание, взирал на Варни искоса – тот не двигался, словно неудобная поза не причиняла никаких неудобств, словно и впрямь стал…
(да, понятно. Экспонатом, но я не настолько… не отсюда, чтобы поверить).
От некоторых искушений лучше воздержаться.
Он аккуратно снял бабочек и вернул в коллекцию музея. На молчаливый вопрос: можно? – кивнул. Варни выпрямился, стряхнул невидимую пыль с колен:
- Фото получились удачные? – как ни в чем не бывало.
- Более чем, - и, переходя на официальный стиль, - Я вышлю вам после обработки готовую версию. Да, кстати, с вами очень приятно сотрудничать.
- Аналогично, - Варни пожал протянутую руку.
Переодевался он с некоторым страхом – что, если Лютке встретит его ножом, ножом и быстрым точным ударом, гораздо правильнее присоединить удачный _экспонат_ к остальным, чем уводить из назначенного (судьбой?) места.
Я обманул их, - думал Варни о мертвецах и изъеденных гнилью лицах, - они хотели, чтобы я остался. Лютке понял это. Мы оба.
«Но я хочу уйти».
Немного грустно. Прежде Варни вряд ли удержался бы от искушения, теперь – что-то поменялось, и атмосфера хрупкой смерти манила его не более чем любая другая красота. Красота города, например. Или цветов.
Он накинул капюшон плаща на бритую голову, и только теперь осознал: замерз в прохладном просторном помещении.
Лютке складывал свои аппараты. Кивнул.
Никакого ножа. Никаких ритуалов.
Варни испытал легкое разочарование и оглянулся, прежде чем покинуть музей.

Фотографии получились отличными. Одна из лучших фотосессий – вопили критики, и Лютке, самокритичный автор, соглашался с ними.
Его не интересовали лица и личности – только результаты работы, но на сей раз бабочки трепыхались со стен, и недышаще-немигающе взирала модель.
Сама смерть. Само время.
Лучший экспонат.

@темы: Sopor Aeternus, укроп, PG

---

Сказка шварцсценовская народная

[Todeskunst]

1. Фандом - Deine Lakaien, Das Ich, Otto Dix
2. Пейринг - все
3. Рейтинг - G
4. Жанр - стёб
5. Комментарий - у аффтара бред
6. Предупреждение - несанкционированные родственные связи
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю, просто балуюсь.



Сказка шварцсценовская народная

В шварцсценовском царстве, в немецком государстве жил был царь Эрнст Хорн. Царство было мирное, с соседями не воевало и было у царя много времени свободного, и проводил он его, халтуря в местной филармонии дирижером. Ох, так много он времени там проводил, что забывал обо всем на свете. И забывал царь даже про собственного сына Александра. Сашеньке (или просто Шурке, как дома царевича звали), как только исполнилось десять годков, так мать его от недостатка царского внимания бросила царя и сбежала со девкой черновою. Рос мальчик, рос, воспитывался одними няньками да бабками и вырос, что ни словом сказать, ни пером описать. Умел Шурка макраме плести, крестиком вышивать, а песни пел так, что заслушаешься. Вырос царевич, и скучно ему стало: бабки да няньки не нужны стали, а друзей у царевича с роду не было… Вот и подался царевич в готику, полазил в интернете, да наткнулся там на сайты всякие мрячные, впечатлился, да и думает: «А я чем хуже?..» И отрастил Шурка волосы длинные, в высокую прическу собирал, очи карие тенями чернил, ноготочки пилочкой подпиливал, лаком черным красил, книжки грустные читал… И жил в своем одиночестве, на народ честной из терема своего высокого поглядывал и вздыхал горестно……
А тут у царя оркестр опять запил, скрипачки декретный отпуск попросили, и не кем царю дирижировать стало… Грустно ему стало, вспомнил он про сыночка своего ненаглядного, пришел в свои хоромы царские и глядит, что тот в печали весь, ни на что не реагирует, а только плачет и слезы черные от туши платочком черным с кружавчиками вытирает….
- Сына, ты чего это? Чего мы такие мрячные, а? Что умер кто-нибудь что ли?.. И это… Царица-то где?
- Не трожь меня, папаня, я в печали…… - ответил царевич и ушел в темную горницу свою предаваца трю-готичной депрессии……
Загрустил царь, ведь сын-то родной и царем ему быть потом придется. На кого ж оставит царь государство-то свое? Почесал царь тыковку и решил вывести царевича из его трю-готичной депрессии. И открывает он свои палаты царские для всех, кто пожелает быть его гостем.
- Пущай,- говорит,- попытаются развеселить горемычного царевича моего, а кому удастся, тому он и жено... Тьфу, мужем будет, да и полцарства в придачу получит.
И только это вымолвил, как закипел готишный народ у царских ворот! Со всех сторон едут, и кого только там не было, и команды именитые, и помельче, и команды совсем неизвестные. И началися пиры, полилися спирты - а царевич все не смеется, да от народа прячется...

В том же шварцсценовском царстве, в том же немецком государстве жили-были в лесу в своем замке на куриных ножках Баба Яга-Красные Рога и муж её – Кощей Ацкий Манн. Баба Яга была женсчиной очень колоритной: ростила рога малиново-красные, носила юбки длинные синтетические, боты на платформе здоровенной, жилетки рваные, да колготы полосатые на рученьках могучих, а Кощеюшка любил щеголять в чешках и в штанишках красненьких и мазаться с головы по пояс во всякую красную бяку… Простенько, как говорится, но со вкусом. Жили-нетужили Ацкий Манн с Ягою, Баба Яга заведующей была в шварцсценовском готишном детском садике «Данс Макабре» с музыкальным уклоном. Детки жуть какие способные были, одни зеленки чего стоили... На утренниках выступали и на смотры детсадовской самодеятельности ездили.
И был у Кащея с Ягой единственный любимый сыночек. Худенький был, да росту небольшого – видать, в папу пошел. Звали сынулю по паспорту Михаэлем Драу, а дома просто – Дравой. Драва, в свободное время от посещения маминого готишного садика для одаренных детишек, воспитывал и дрессировал выводок морских свинюшек во главе с главной свинюшкой Эрнестиной, названой в честь царя царства шварцсценовского. С ним же (не с царем, а с выводком хряков) выступал она на смотрах детсадовской самодейятельности: Касл Пати, Мьера Луна и главном отчетном смотре детсадовских коллективов - Вейв Готик Трефен. А кормил Драва хряков своих собственноручно вырощенным на грядках за замком укропом, который всячески холил и лелеял, пропалывал тяпкой (раз в неделю), водичкой поливал (утром и вечером), удобрениями подкармливал (раз в месяц) и приговаривал: «Расти укроп высокий и кустистый, на радость Драве, да хрякам на подкормку».
И вот прослышав о царском обещании женить царевича-несмеяна, да о пол-царстве в придачу той черно-девице (ну, или ч0рно-молодцу на крайний случай, царство шварцсценовское – тут и не такое бываеть...), что развеселить царевича сумеет, Баба Яга-Красные Рога и Ацкийманнушка посовещались и решили снарядить в невесты сыночка своего ненаглядного. Подумали, да и решили, что коли Драве волосы в хвостик собрать и бантиком завязать, и шляпу сверху, в платье виниловое упаковать, да плащик его демисезонный с сапожками нацепить, то чем не черно-молодец? Ну просто очаровашка. На том и порешили. Пробовал Драва сначала супротивляться, да против маман не попрешь, да и папаня тож попался, что не подарок. И вот стал она наряжаться и хрякам последние наставления давать. Физиомордию свою белой гуашью намазал (видать, Анна-Варни поделилась), линзы белые нацепил (а так готишнее)… Думал он, думал, чем же царевича развеселить, да так и не придумал, решил импровизировать и действовать по обстоятельствам. Эх… Глянул она на свою группу поддержки, да приуныл: маман рогатая и довольная, вся в красных одеждах, да и папаня опять кетчупом измазался… Маман заставила Тоньку из зеленок рисовать подбадривающие плакаты, а Йенсю - кричалки всякие сочинять. Свинюшек причесали по-праздничному, то бишь – шерсть дыбом, ленточками да бантиками украсили. Залезли всем семейством в ступу Яги и полетели в царский терем на людей посмотреть да себя показать.
Летят, ворон сшибают, скоростной режим не соблюдают... Прилетели и видят – народу приперлось немерено: и Моцарт со своими девахами из Умбры, и Танзвуты рогатенькие в сторонке стоят, волылки в руках теребят, и даже Анька Варни со своим Ансамблем Теней приползла и по углам прячется от света дневного, и еще куча народу шварцсценовского. Стоит Драва, глаза разбегаются. Ну, думает, что я тут с хрюшками своими показывать-то буду-у-у?.. В мамкину юбку прячется, а маман вытасквает дите свое ненаглядное за шкирку на свет божий:
- Нуу-у-у, мама-а-а-а-ааааааааааааааа……………….
- Драва, не ссы, прорвемся, или я не твая мама! Мы их сделаим!
- Ыыыыыыы…………
Конферансьё царское выдало номерки всем претендентам на руку и сердце царевича, построило в очередь перед царскими хоромами. Первым Моцарт пошел царевича веселить. Ну и давай отжигать по-умбровски, достал из чумадана реквизит свой, попривязывал дявиц своих, одну к дверям в царские хоромы, вторую вообще к трону царскому примостить умудрился и давай их плеткой лупить. Смотрит царевич на Мотю и так ему тоскливо стало, как представил, что и его так прикрутят, а потом еще и плеткой отлупцуют, так и зашелся диким плачем, ручками машет, ножками дергает… Пожалел царь сына, валерьянкой отпоил…
Дальше по программе Анна Варни счастья своего искала. Красоту навела, гуашью белою извазюкалась, колец в нос навставляла, гульку на затылке накрутила, рубашку смирительную за спиной завязала покрепче - ну просто заглядение; и давай скакать, по полу кататься, в припадке эпилиптическом корчится, подвывать и повизгивать, глазки закатывать, ножками дергать… И ее Ансамбль Теней рядышком подвывал, да рученьки заламывал. И в такую депрессию загнали царевича, что совсем он отчаился, личико побледневшее ручками закрыл, да лишь похныкивал нервно, как только представил, что жить с Анькой придется. Загрустил и сам царь, ну неужто царевич в девках так и останется?
- Таааак, раз Анька не покатила, - говорит царь, - кто там у нас следующий по списку значица? Ааааа…… Так-так-так…. Вокально-инструментальный коллектив рожек да ножек - Танзвут…. Шур, я пральна выговорил?..
- Пап, да какая, ё-маё, разница???
- Шур, не нервничай…
Вышел Тойфель рогатенький на середину, достал волынку и давай дудеть. Щечки надул, глазки закатил…… Смотрит Сашенька, смотрит, да и давай тихонько так подвывать, даж в мелодию попадал... Тоже, в общем, не покатили, только еще больше тоски нагнали.
Ох, не скоро дело делается, да скоро сказка сказывается….
Тут уже царь не рад, сам загрустил. Ну, все, думает, на последнего соискателя щас посмотрим и харэ на сегодня.
- Кто у нас тут еще?.. О, Михаэль Драу и Ансамбль Свиней.
- Батя-а-а-а-а!!! НА СВИНЬЯХ МНЕ ТОЖЕ НАДО БУДЕТ ЖЕНИЦААА!?!?!?
- Хоспади, да погоди ты, не истерии раньше времени…. Значит, Михаэль Драу и Ансамбль Свиней.… А енто вообще хто?.. А, да ладно, щас сами всё увидим.
Посмотрел Драва на маму и папу жалобно, вздохнул горестно, и повел хряков строить. Впереди гордо шествовала Эрнестина, за ней стройным клином двинулись остальные свинки. Замыкал сие шествие Драва, еле переставляя ноги в узком виниловом платьице своем. Хитро переглянувшись, Эрнестина с ближайшей к ней свинкой, стали на задние лапки, принюхались и….
Тут царевич, видя, как на него надвигается что-то мелкое и мохнатое, хвосты (или у морских хряков нет хвостов? А, да ладно, не важно), это ж сказка))) и шерсть у этого мелкого и мохнатого дыбом, морды похотливые, укроп пережевывающие, что и застыл царевич, глазки выпучил, ножки поджал под себя и как завопит:
- Аааааа!!!!! Папааааа!!!!!!!! КРЫСЫЫЫЫ!!!! Держите меня……….
И бухнулся царевич в обморок.
- И никакие это не крысы, - надул губки и обиделся Драва.
Хрюшки тоже обиделись, прищурились и решили царевичу отомстить… Ох, как же мстя свинячья была страшна… Но обо всем по порядку.
Царь перепугался за царевича своего слабонервного, тот в себя не приходит, зовет царь хоть кого-нибудь на помощь. Тут Баба Яга-Красные Рога, как женсчина решительная, берет инициативу в свои могучие полосатые рученьки (не, ну надо же сну своему стеснитильному помогать), берет она, значит, инициативу в свои руки.… Начинает царевича трясти за хрупкие плечики, тот как очнулся и узрел над собой Ягу, так и вырубился опять на полчаса… «Ох, и пошла же молодежь нежная такая...» - думает Яга. А вслух молвит:
- Так, Драва, я не поняла, мне это надо иль тебе?! Так, успокоился, свиней своих построил и вперед! И хватит ныть! И носом не шмыгай. Потом мне с папой еще и спасибо скажешь!!!
Ну что ж тут поделаешь, начал Драва хряков строить заново. Царевича нашатырем откачали, объяснили, что никакие это не крысы и не чудища заморские, а всего лишь Драва со своими зверушками. Успокоился немного Шурик, сидит, смотрит, что дальше происходить будет. Даже интересно царевичу стало…
Хряки тем временем, прокашлялись, распелись и затянули хором шварцсценовскую народную «Ты ж миня пидманула, ой, на пати не пришла». Ну никто равнодушным не остался, всем понравилось, один только царевич угрюмо взирал на все происходящее с готишно-похоронным видом…
А хрюшки, как вы все, дорогие мои читатели, помните, затаили обиду в широкой свинячьей душе за оскорбление, нанесенное царевичем в особо тяжкой форме… Допев вышеуказанную, всем полюбившеюся, песню хрюшки продолжили показательное выступление, отжигали, ну просто как могли: и на лапках задних ходили, и кувыркались, и маленькими мячиками жонглировали, хороводы вокруг царя да царевича водили… Царь умилялся и в ладоши хлопал, то и дело пихая Шурку в бок и довольно подмигивая. На что царевич лишь еще больше надувал капризные губки… И не известно, сколько бы так все продолжалось, да хрюшки подбирались к царевичу все ближе и ближе, пока Эрнестина ничуть не смущаясь и не стесняясь запрыгнула на коленки к застывшему от неожиданности буквой «зю краткое» царевичу, и давай ему в глаза заглядывать да подмигивать коварно… Тут осмелели и остальные свинюшки, последовали примеру своей предводительницы, и как начали они царевича щекотать, да так защекотали, что зашелся звонким смехом царевич, да так зашелся, что и царю под дых локтем досталось… Видит царь, что царевич в первый раз в жизни засмеялся, обрадовался и слово свое царское молвит:
- Свершилось! Развеселили царевича моего! Что ж, обещание свое я выполняю и отдаю полцарства и царевича в придачу Михаэлю Драу и Ансамблю Свиней….
- Батяа-а-а-а!!!!..... А без свиней низя???? – сквозь хохот опять ужаснулся царевич.
- Шур, да ладно тебе, шутю я, - захихикал царь, - ну все мы знаем, что многожено/мужество у нас не принято, хотя…. надо об этом подумать… да ладно, я не в ту сторону чего-то… Одного Михаэля с тебя, сынуля, хватит. Свадебку, значит, завтра замутим, и, кстати, приглашены фсе, - сиял царь аки начищенный самовар.
И закатили они пир на весь мир.
И стал Драва с царевичем жить-поживать и добра наживать.
Годков так через десять стал царем царевич Александр, а царицей – Драва, но это уже совсем другая история...
Тут и сказочке конец, а кто слушал мо-ло-дец.


«Баба Яга-Красные Рога» – (с) Green Cat

@музыка: alien sex fiend - dead and buried

@настроение: сонное

@темы: HUMOR, CROSSOVER, укроп, AU, Deine Lakaien, Das Ich, G, Отто Дикс

---

Фильм, фильм, фильм...

[Baroque]

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пейринг - Тило Вольф\некий Стефан Нефф
3. Рейтинг - PG\R
4. Жанр -
5. Комментарий -
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю, просто балуюсь с именами.



Фильм, фильм, фильм...

Глава 1.
- Фрау Вольф?
- Да, я вас слушаю, - женщина подняла трубку и зажала ее плечом, продолжая мыть посуду.
- Аннет Колен беспокоит. Я учительница по немецкому языку у вашего сына, - озабоченный и одновременно томный голос уставшей женщины.
- Да-да. Извините, не признала, - засмеялась фрау Вольф. Мамочка давно сделала вывод (после гор прочитанных книг по психологии), что если хочешь произвести приятное впечатление на человека, стоит проявить дружелюбие. Правда, если бы наигранные эмоции – неописуемый восторг или липкая благодарность – выходили у нее правдоподобно, то она поступила бы на театральное, а не на пресловутый юридический.
- Я хотела бы поговорить с вами… Это не телефонный разговор, понимаете…
- Мой Тило что-то натворил? – вздохнула женщина, закрывая кран. Недовольно звякнули покинутые тарелки.
- Ну-у, - протянула собеседница, - это нельзя назвать проступком, но это плохой пример для ребят. Я не имею влияния на вашего сына, поэтому вы должны поговорить с ним. Я уверена, это не оставит вас равнодушным…
- Так что же он такого сделал? – измученно спросила она, меняя дикую радость звонку на неподдельное волнение за сыночку. - Тило никогда не был слишком шумным… Он что-то сломал?
- Лучше б сломал… - послышалось в трубке. – Вы сможете прийти в субботу в два?
- Да, - растерянно ответила фрау Вольф, которой оставалось только теряться в догадках.




- Ти-и-ило!
- Что?
- Ти-и-ило!
Тило обреченно отложил в сторону трубу и обреченно направился на зов мамочки и запах жареных котлет.
- Что? – коротко переспросил мальчик, втягивая носом соблазнительный запах.
- Ты не хочешь мне ничего рассказать? – с явным намеком в интонации спросила мамочка, поставив перед ним тарелку с картошкой и котлетой, щедро политой кетчупом.
- Хочу. Мне поставили «5» по немецкому и «4» по алгебре, - похвастался он.
Фрау Вольф справедливо подумала, что хорошие оценки навряд ли есть повод для беспокойства.
- Ты знаешь, сына, мне звонила фрау Колен… - попыталась подойти ближе к таинственной проблеме мамочка. Она достала с полки тарелку, с которой еще стекала вода, встряхнула ее, как градусник – посудина чуть не выскользнула из рук.
- Да? – изумился Тило, даже роняя с вилки котлету. – Не знаю… Может, она хотела поговорить сборе денег на ремонт класса?
Фрау Вольф заправила ему за воротник салфетку и немного поуспокоилась. Несмотря на обеспокоенный тон преподавательницы, она подумала, что ничего из ряда вон выходящего произойти с ее тринадцатилетним – тихим и спокойным мальчиком – не могло. До этого ее ни разу не вызывали в школу, а Тило ставили в пример другим, как примерного ученика. Он не гулял весь вечер во дворе и не дрался, все вечера он сидел обычно взаперти в своей комнате, играя на трубе или барабанах, сочиняя стихи. Мамочку иногда пугала такая отрешенность мальчика к внешнему миру, но она лишь радовалась его творческим успехам.
Но Тило теперь не чувствовал себя одиноким, и… прекрасно знал повод звонка фрау Колен, и с трудом мог сдержать волнение и бешеное сердцебиение. Маленькое сердце готово было вырваться из груди, а в уме он прокручивал одни и те же воспоминания.



Шестой урок кончился пол часа назад, и фрау Колен любезно пригласила весь класс на пересдачу «двоек» за диктант по немецкому языку.
Полчаса, прослонявшись в кабинете, терпенье учеников лопнуло. Человека три ушли домой, Стефан не оставлял попытки найти ответы на столе учителя, Тило полулежал на парте, листая книжку с какими-то немецкими фольклорными сказками, которую он нашел в шкафу, а девочки ушли искать фрау Колен.
- Вот они, мои родные! Я их нашел! – триумфально заорал Стефан, - У тебя есть ручка… или карандаш… что-нибудь?
Тило перекинул ему чей-то пенал. Судя по незатейливым мишкам – девчачий.
- Спасибо.
Стефан подошел к нему и протянул ответы.
Тило, не отрываясь от книги, сунул их в задний карман брюк. Ему нравилась метафоричность повествования и недосказанность. Ему казалась, что трехлетние детишки, на которых ориентированна книга, не выжмут ни капли смысла из нее. А Тило во всем искал этот проклятый смысл, и находил его там, где даже искать не стоило.
Одноклассник медленно захлопнул книгу перед самым его носом, тот поднял на него глаза. Во взгляде Стефана плескался какой-то задор, радость и еще что-то неизвестное Тило. Стефан обнял его за шею, не давая возможности отвернутся, и с нескрываемым удовольствием притянул его к себе. Удивленный Тило встретил его губы робким поцелуем, не успев толком сообразить, что он делает. В голове до сил пор летали сказочные образы.
Недоуменный знакомый высокий вопль заставил Тило открыть глаза, и отшатнутся от Стефана. Призрачный лес и пресловутые крылатые пони исчезли. В дверях возвышалась грузная фигура фрау Колен, которая, к счастью, своими внушительными размерами закрыла весь обзор для любопытных взглядов девочек. Покраснев и поняв, что объяснения сделают положение еще более глупым, Тило быстро схватил сумку и вылетел из класса.



В эту ночь Тило не мог заснуть. Он вертелся в свежей постели, весь вспотев. Только сквозь темноту не было видно покрасневшего от смятения, но не стыда, лица. Он карал себя все, что позволил сделать Стефану, и за то, что против своей воли теперь мечтал о его всегда непринужденно улыбающихся губах, о его чистых голубых глазах, и теплых руках, позади в его, запутавшихся на затылке волосах. Он чувствовал, что мамочка не сегодня, так завтра узнает – и его ждет долгий, серьезный и заранее бессмысленный разговор, что это не есть нормально ибо, если бы Господь хотел создать нас такими, человечество бы давно вымерло. Он хотел сочинить что-нибудь, но звуки трубы мамочка услышала бы, проснулась и принеслась убаюкивать сына, а слов для стихов он просто не мог найти. Каждое слово казалось недостаточным и неполным. Разговаривая с ровной, круглой луной, незаметно для себя он встретил рассвет и под писклявое хныканье будильника в полвосьмого встал, чтобы собраться в школу.
Тусклый – словно через грязную пленку - солнечный свет выветрил из него все ненужные мысли, и ночные страдания казались теперь глупостью, но, тем не менее, он не мог дождаться той минуты, когда увидит Стефана…


Удивившись сам, в школу он не опоздал, а даже пришел на 5 минут раньше звонка, и на 15 мнут раньше, чем обычно. Стефан, как всегда, улыбаясь, обычно поздоровался с ним и продолжил что-то доказывать что-то своей компании, как будто вчера ничего не произошло. За весь день, ни разу не поговорив с ним, к шестому уроку Тило готов был рыдать от печали и злости. Ни на один вопрос по химии он ответить так и не смог, получив, в конце концов, гордую «два».

Он все-таки не выдержал и догнал Стефана по дороге домой. Где-то вдалеке серели многоэтажки. Пустырь – рядом никого не было. Все ранее заготовленные фразы вылетели из головы, он не нашел что сказать и просто молча пристроился рядом. Стефан, ни слова не говоря, остановился, резко повернулся, поцеловав Тило в носик.
- Что ты делаешь? – возмутился он.
- Разве тебе вчера не понравилось? – сокрушительный вопрос.
Тило вздохнул.
- Эта Колен позвонила моей матери, и не исключено, что позвонит твоей, - произнес он.
- У меня нет матери, - отрезал Стеф.
- Сочув…
- Да, у меня нет матери, но есть отец, а это втрое страшнее потому, что если он узнает, он меня убьет!
- И что? – тихо спросил Вольф.
- И то, что мир полон идиотов! – заключил Стефан, - Может, конечно, показаться, что я всех считаю идиотами, но на самом деле, идиотами я считаю только идиотов. Эй, - окликнул его он, - Ты меня слышишь? Что-то ты какой-то печальный сегодня… Что-то случилось?
- Да так, ничего… Просто… я тебя люблю, Стефан, - глядя ему в глаза, произнес Тило слова, которые никому до этого не говорил. Он обнял его, положив голову на его плечо, уплывая куда-то, и услышал, как будто сквозь сон:
- Я тоже люблю тебя, Тило.



Учительница истории собирала деньги на какие-то тетрадки, которые то дешевели, то дорожали, то ей давали скидку, то она заказывала их в другом магазине. Окончательно запутав, учеников сложными математическими вычислениями, по классу поползли слухи, что она собирает деньги на поездку в Грецию. Урок был фактически сорван: кто-то листал журнальчик, кто-то учил геометрию, кто-то спал, Тило играл со Стефаном в шахматы. Вольф с небольшим преимуществом выигрывал.
- Ходи. И убери свою ладью, она мне мешает!
- Ага! Что тебе еще мешает? – возмутился Стефан.
Тило махнул рукой, засадив в палец занозу от старой доски, и тихо взвыл.
- Давай подую! – предложил Стефан. Вольф выставил руку перед его лицом. – Кто тут самый крутой? Я тут самый крутой! Мат тебе!
- Как? - изумился Тило, удивляясь, как он мог просмотреть такой ход.
Стефану надоело дуть на палец, и он взял его в рот, прикусив зубами.
- Я руки не мыл, - предупредил его Тило.
- Ниеево, а е елиыый, - ответил тот.
- Чего? – переспросил Вольф, расставляя свободной рукой на поле старые, с облупившейся краской, фигуры заново.
- Ничего, говорю, я не брезгливый, - Стеф выплюнул указательный палец.
Тило пожалел о том, что заставил его отвечать.
- Слушай, - вдруг стал серьезным Стефан, - Это было правдой то, что ты мне вчера говорил, когда я домой шел?
- Да.
Стеф снова засмеялся:
- Нет, на самом деле, Тило, неужели ты думаешь, что это серьезно?.. Если бы ты был девочкой, я, может быть, бы и подумал. А так… Лучше забудь, и мы сделаем вид, что ты вчера догнал меня, чтобы отдать тетрадь по биологии!
- Ты знаешь, это уже обида. Тебе смешно?! Не хорошо так поступать, - разозлился Вольф этой неправильной шутке, снова цепляя кружевным рукавом фигуры. Одна из них с глухим стуком слетела на пол. - Ты провоцировал меня, а теперь сам же уходишь! И когда ты уходишь…
Стефан покачав головой отсел на парту вперед.
- Стеф! – Тило почти кричал. 20 пар любопытных глаз устремились в их сторону, как будто он звал их всех. Даже учительница остановилась пересчитывать деньги.
Прозвеневший звонок, лишил Тило возможности сказать еще какую-нибудь глупость.



- Вольф, прекрати сейчас же рисовать в тетради! По-моему, ты чем-то не тем занимаешься. Я комментирую, вы записываете. Что сближает это стихотворение с эпиграммой? Тило, пожалуйста!
- Сатира, - неуверенно промямлил Тило, в глаза не видевший этого стихотворения, и даже на некоторое время забывший на каком уроке находится.
- Еще?
- А нам его на дом надо будет учить? – переспросил Стефан.
Увлеченная фрау Колен отвлеклась и сразу забыла про Тило.
Вольф уставился на спину одноклассника со смесью раздражения и благодарности. Так жестоко шутить! Еще некоторое время он однозначно созерцал фиолетовые ромбы на его вязаном свитере, после чего тряхнул головой и попытался вникнуть в жанровые особенности немецкого романтизма.



Фрау Вольф оторвалась от книги по психологии «Нравственное воспитание детей и подростков», потянулась, и, стуча тапками по паркету, отправилась открывать дверь.
На нее накатилась волна почти настоящей ненависти и презрения.
- Ты тот самый Стефан Нефф? – спросила она, окидывая его брезгливым взглядом.
Мальчик кивнул.
- Могу я увидеть Тило? – спросил он с обеспокоенным видом, понимая причину столь теплого приветствия.
- Даже не думай! Его нет дома!
Не дожидаясь никаких больше слов, она резко захлопнула дверь.
«Значит вот кто», - подумала она, широким движением кидая книгу на диван.
- Тило! – набрав воздуха в легкие, закричала она, - Иди сюда! Нам надо поговорить!


Глава 2.

Когда он зашел в квартиру, ему показалось, что там было светлее, чем на улице в солнечный день. Его взгляд с любопытством бродил по незначительным вещам, аккуратно расставленным вдоль по небольшому коридору, обитым деревом и путался в квадратах выдраинного до блеска паркета. Тило заправил за ухо прядь непослушных выкрашенных волос.

- Меня зовут Тило. Я хотел бы учится у вас по классу фортепиано. Один мамин знакомый вас присоветовал – герр Глангольц, да? – он вскинул изящные брови.
- Вон туда. Проходи, - пригласил учитель музыки. – Да, Томас Глангольц – очень хороший человек и мой очень хороший знакомый. Он ведь работает с твоей матерью на одном предприятии, не так ли?
Его голос поскрипывал, превращаясь в некое пение. Он был мелодичен и мягок, в нем не было ни капли притворства, лицемерия или лживости. Тило этот голос казался чем-то неземным. Голос завораживал и околдовывал. Тило сидел в душном кабинете, пропахшим сигаретами, а в ушах переливался шум прилива или шорох сухих листьев, шуршащих под ногами осенним пасмурным днем. Несмотря на то, что учитель излучал исключительное радушие и приветливость. Тило казалось, за его толстыми очками в усталых карих глазах кроется мудрость, но он не мог быть удостоверен в искренности первого впечатления потому, что он с долей стыда мог догадываться, какие чувства вызывает у учителя этот вульгарно одетый шестнадцатилетний подросток, сидящий в его кожаном кресле. И вот уже все детали были оговорены, а Тило все еще хотелось слушать и слушать, хотя иногда приходилось напрягать слух, чтобы понять слова.
- Теперь сыграй мне что-нибудь, что бы я мог определить твой уровень.
- Ну, это… - Тило терялся перед ним, но старался не показывать это, и судорожно подбирал вроде бы очевидные слова, - А ноты?
- Сначала играй так, как ты чувствуешь инструмент. Импровизируй! Я тебя впервые вижу. А ноты бывают разные: есть Чижик, есть сонаты Моцарта.
Тило, поняв причину, почувствовал себя абсолютно глупым и, заставив себя расслабиться, сел за инструмент. Он откинул крышку фортепиано, определяя первую октаву. Он терялся ужасно; он не знал, что играть: то, что сочинял вечерами или импровизировать, как учитель и хотел. Преподаватель, пристально наблюдая за новым учеником, закурил, и Тило тоже дико захотелось. Осознав неожиданно, что все раннее написанные композиции странным образом вылетели из головы, он взял ми минор. Он заиграл: ту мелодию, которая вертелась с утра в голове, настоянную на слезах печаль, звук надрывного плача и звук затронувшего его учительского голоса.
«Лучше б ноты дал», - пролетело в голове. Тило грубо сфальшивил несколько раз в середине, и пару раз соскользнули пальцы с клавиш, зацепив лишнюю. Он доигрывал последний аккорд. Грянул брутальный до мажор, и на несколько секунд воцарилась тишина. Только тикали красивые швейцарские часы и эхом звенел инструмент.
Учитель снова закурил, Тило уловил дрожь в его пальцах, хотя и у парня тряслись от страха колени. Только перед родителями – и вот теперь перед этим человеком он чувствовал смятение.
- А чему еще тебя надо учить? – усмехнувшись, хрипло спросил он.
Тило передернул плечами:
- С листа бы научиться читать.
- С листа ты научился бы и без меня. Ты ведь пришел для другой цели? – Учитель счел творчество необычного мальчика таким же необычным, как и его автор, но… гениальным! И был весьма удивлен, услышав ответ на свой вопрос:
- Я совсем не умею играть. Меня никто не учил.
- На самом деле ты умеешь больше, чем думаешь, - он потушил сигарету в стеклянной пепельнице, - То, что ты сыграл хорошо, даже прекрасно… То о чем ты просишь есть теория… и немного практики на материале… и да, это и есть учеба! Тогда в среду я буду тебя ждать, хорошо?
Учитель поднялся, Тило вскочил следом.
- Да. Хорошо. В среду… Приятно было познакомиться. До свидания, - попрощался Тило, накидывая куртку на белую кружевную рубашку и толкая двумя руками деревянную, покрытую блестящим лаком дверь.
- До встречи, Тило.
Очарование голоса еще долго играло в голове мальчика, выбежавшего в подъезд. Сбегая по крутым лестницам, он счастливо рассмеялся.
Он знал, что когда-нибудь осуществит свою мечту.



Глава 3.


Тило кликнул на ярлыке Internet Explorer. Начальник, раздав все туповатые задания студентам и идиотам, отправил Вольфа брать интервью у некого герра Неффа – известного ныне режиссера-кинематографиста, снимающего новую картину. Только фамилия смущала Тило, и на одном сайте, пестреющего рекламой и непристойными предложениями, он нашел подтверждение своих страхов. С экрана монитора, лучезарно улыбаясь, смотрел его бывший одноклассник - Стеф. Первой беглой мыслью было отказаться, и дать возможность написать эту статью девчушке-студентке, которая спятит от восторга, познакомившись со «звездой», она наденет мини-юбочку, соблазнит режиссера, выйдет за него замуж, и они проживут долго и счастливо.
«Черт», - проругался Тило. Он сам хотел нацепить мини и поиметь этого Стефана – отомстить, использовать его, играть с ним, как тот играл с застенчивым мальчиком по имени Тило Вольф. Он закрыл глаза: прошло почти 15 лет, а в сознании, как наяву, поплыли воспоминания: первый поцелуй, его детские голубые глаза и улыбки, и голос, заставлявший Тило плакать по ночам, сжимаясь в комочек.
Тило вскинул свои темные глаза, в которых неожиданно выступили слезы, на монитор, и начал лихорадочно щелкать по всем страничкам с его именем, изобретая коварные вопросы.



«Я знал, что мы встретимся», - зло подумал Тило, пряча в сумку купленные презервативы. Встреча была назначена в 5, в пятизвездочном отеле Франкфурта.
За пять минут до намеченного времени, дорогой отель гостеприимно раздвинул перед ним свои двери.
Минуя ресепшн, за стойкой галантный паренек, обслуживающий каких-то очередных туристов. Они громко говорили по-английски, недовольно жестикулируя и пытаясь что-то безуспешно доказать. На стене весело много часов на разное время, которые почему-то всегда забавляли Тило. На всех часах шло время, и на всех уходило, но круглый циферблат не давал возможности стрелкам вырваться из этой дурной бесконечности.
Человек со светлыми длинными выкрашенными волосами, дорого и стильно одетый, развалившись, сидел на диване с маленькой чашкой кофе. Тило признал в нем Стефа.
Приблизившись, он дружелюбно представился ему под рабочим псевдонимом Тимо Льюса, предъявил журналистскую корочку, присел рядом и достал диктофон.
- Не хотите кофе? – спросил Нефф, - Здесь очень вкусный кофе.
- Нет, спасибо, - отказался Тило. - Итак, - он прокашлялся, - Начнем? Хм… Стефан, все мы знаем, что о твоем новом проекте в кинематографической сфере. Когда мы сможем оценить твой новый шедевр?
- Я думаю, ориентировочно через полгода. О дате премьеры речи пока вообще не идет, но я уверен, что она состоится.
- Чем ты можешь объяснить название «Одиночество»? Судя, по твоим прошлым работам, ты не можешь оставить слово с единичным смыслом.
- Конечно, не одно слово не имеет однозначное значение. Все двойственно и двулично. Даже ты, - он сменил вдруг напевный свой тон на более насмешливый, но дружелюбный. – Ты думаешь, Вольф, поменял имя, и никто тебя теперь не узнает?
Он хлопнул его по плечу. Они рассмеялись.
- Ну, что, Тило, как жизнь? Чем занимаешься? – добившись некоторых успехов в кино, он уже подсознательно и незаметно для себя, начинал ставить себя немного выше других, и зачастую, опускаясь на землю, понимал, что снова остался один.
- Работаю, - усмехнулся Тило, привыкший выскребать со дна души последнего подонка хоть какие-то положительные качества. Но сейчас ему было плевать на его самооценку. Раненная часть его требовала справедливого возмездия.
- А по телефону я тебя не узнал. Хотя ты почти не изменился. Ты так же, как и в школе одеваешься в черт-знает-какое шмотье!
- На себя посмотри! – справедливо посоветовал Тило, засмеявшись.
Белоснежный пиджак, отбеленные зубы, припудренное лицо. Тило, подумал, что «некоторые мальчики», видимо, не раз зажимали его у стенки.
- Это образ…
- Ну, ладно, давай не будем о внешнем виде! Давай лучше выпьем, - предложил Тило, очень не желая быть посланным в то, место, к которому он так настойчиво в этот вечер присматривался.
Они прошли в его номер на четвертом этаже. Видимо, он остановился один. Тило узнал, что он уже как год живет в Гамбурге, а сюда приехал по работе. Слово «командировка» как-то странно и неестественно прозвучало, смахивая на дежурную отмазку.




И когда все было в его руках – даже пьянеющий режиссер, он еще раз заглянул в ожидающие действий глаза Стефана, и понял, что не может этого с ним сделать.
- Черт возьми, Стефан! – Тило отвернулся, - Ты бы знал, как я любил тебя. Ты был моей первой любовью, - Вольф засмеялся и развернулся, желая увидеть его реакцию. Стефан отрешенно смотрел в никуда.
- Прости меня, Тило! Но я предположить не мог, что ты это примешь всерьез потому, что как бы к нам тогда отнеслись?
- Тебя это на самом деле волнует?
- Черт возьми, да! – кричал Стефан, - Это не увлечение фэн-шуем, это ненормально…
- Большая ненормальная часть общества чтобы не стать изгоями пытаются походить на меньшую нормальную часть нашего общества, а вся интрига в том, что меньшая часть тоже ненормальна! В итоге все притворяются, следуют бессмысленным лицемерным, а потому унизительным правилам приличия. Ни ты, ни я притворяться не умеем. В этом нет ничего предрассудительного.
- Вольф, ты, наверно, не знаешь, но я приходил к тебе, чтобы извинится, не раз… Но дверь всегда открывала твоя мамочка и отсылала меня на х… потому, что она не хотела сына-педика!..
- Ну и… - оставалось добавить Тило.
- Почему ты хочешь говорить об этом? Прошло 15 лет!
- Поэтому и хочу, - тихо сказал Тило, чувствуя себя глупо, - Потому, что с твоей стороны осталось много недосказанного, когда я сказал тебе все.
- Как это мило, с твоей стороны, дать мне выговориться, - съязвил Стеф, - Каких слов ты ждешь? Да, я чувствую себя виноватым, да, я часто вспоминал тебя.
«Вот и хорошо», - удовлетворенно подумал Тило, - «Значит, ты мне дашь».
Впервые Вольф сам приблизился к его лицу, чтобы поцеловать его. Стефан не противился, а к удивлению Тило, даже весьма шустро скользнул языком в его рот. Стефан заправил волосы Тило за ухо, на секунду оторвавшись, видимо, он хотел что-то сказать, но передумал, и снова слился с журналистом губами.
Тило, проник мыслями назад в свое детство, и подумал, что, наверное, тот мальчик, над которым подшутил в восьмом классе Стефан, был бы счастлив.
Потерявшись на мгновенье, он просто прижался к нему и прикрыл глаза, теребя пуговицы на его рубашке. Но, очнувшись, резким движением, оказался сзади, чтобы сдернуть с режиссера пиджак.
Когда скрипнула молния на брюках, Тило уже триумфально улыбался. Перед ним лежал мужчина, которого он не видел уже 15 лет – полностью в его власти. Вольф удивился словам: Прости меня, Тило! – которые нечетко и рвано выплеснулись на неровном дыхании после последнего сладкого стона.
Стефан гладил Тило по спине, и тот утомленный перенасыщенным днем через некоторое время заснул.





Когда Тило с адским трудом разлепил глаза, он не сразу понял, где находиться. Отдаленно вспомнив вчера, ему стало противно и мерзко. Он поднял голову, и она разразилась страшной болью. Только потом он вспомнил этот номер, отель и вчерашнюю ночь, теперь казавшуюся ему омерзительной и низкой, он не мог понять, как и почему решился на это – однако, все эти вопросы пронеслись лишь вспышкой головной боли в голове и Тило даже не в состоянии был ответить.
Он был один в гостиничном номере. Стефан, видимо, не желал видеть своего журналиста и ушел куда-то, хотя чемоданы и все вещи находились несобранные в номере. Вольф так же не имея не малейшего желания встречаться с ни сегодня утром, ни во всей последующей жизни, насколько мог, спросонья второпях натянул на себя одежду и поплелся домой, вспомнив с тоской, что ему еще и материал завтра кровь из носу сдавать надо.




К полудню отоспавшись и напившись каких-то таблеток Тило уселся за компьютер. Интервью было явно не готово даже на четверть, но Тило, не особо смущаясь, добавил «чуть-чуть от себя» и цветную фотографию лучезарно улыбающегося Стефана. Отослав это безо всяких предисловий по почте, Нефф подтвердил статью со всеми выдумками без проблем. Письменная и устная речь Тило были на должном уровне, чтобы режиссер подумал, что Тило идет даже где-то выше мыслей Стефана, если дело касалось философии или чего-то отвлеченного. Тило умел задавать себе вопросы.


Глава 4.
- Тило, мать твою, в каком месте тебе встало написать тебя эту чертову статью о гомиках?! – воскликнул начальник, подписывая указ об увольнении, - На кой ты ее вставил на третью полосу, еще и рядом с интервью с Нефом?
- Я имею право на свою точку зрения, и имею право ее осветить, - упрямо говорил Тило, вертя стоящий на столе у начальника глобус.
- Но не в периодической же печати! Я понимаю, что ты не знал, но ты должен был!.. И я тот еще… Привык доверять тебе… Доверяй, но проверяй! А я не проверил, и на меня попало! – сетовал тот, - Вольф, ты мне дороже с профессиональной точки зрения всех этих идиотов. Ты единственный, кто в строгие рамки жанра умудрялся впихнуть что-то свое! Пихай ради Бога, только перед этим включи, пожалуйста, мозжечок и подумай как следует, кому это может не понравиться!
- А теперь-то что я сделаю? – с досадой спросил Тило, остановившись пальцем на Австралии, - Я на два года без работы по своей же глупости!
- Без высокооплачиваемой работы, заметь! Таков закон… На твое место еще трое метят! Кого думаешь взять?
- Алекса. У него интересные работы получается. Хотя судя по своему опыту, в профессиональной сфере все шагает строем под кодекс конформизма и законов. Это не было пропагандой гомосексуализма, это была лишь информационная заметка. Не ценят оцененные люди искусство, - вздохнул Вольф, роняя по неосторожности глобус на пол.
- О, да, Тило! Ты наконец-то понял это! – воскликнул он, подняв руки к выбеленному потолку, - Где тут был мой штампик?





Глава 5.

Уже полгода как Тило познал все прелести безработицы: пустоту в кошельке и желудке. Пособие было ничтожным. Спасало только то, что он играл по пятницам и субботам в ресторанах. Спасло и то, что как-то девушка подошла к нему, чтобы спросить о технических возможностях его синтезатора, и теперь они были вместе.
Пользуясь огромным количеством свободного времени, Тило часами сидел у синтезатора, накладывая музыку на стихи и мечтая когда-нибудь записать собственную пластинку. Тило во многом повзрослел, но в душе оставался таким же нежным, застенчивым и обиженным ребенком. Он все еще продолжал мечтать ночами, закрыв глаза и запрокинув голову, о чем-то далеком и несбыточным. И теперь лелеял свою мечту за машиной с черно-белыми, как его жизнь, клавишами, складывая звук в мелодию под стук – и он часто шафлует – своего сердца.
В очередную из суббот, Тило решил, что один скромный поход в кино не скажется адски на его финансовом состоянии, он решил развеяться, пригласив Элен с собой.




Попкорн был просто отвратителен. Фильм начался. И Тило очень удивился, увидев проступивший на широком экране текст: «Режиссер – Стефан Нефф», который так же оказался и продюсером, и автором сценария, и даже играл где-то массовке. А фильм повествовал свою историю о мальчике лет 12-14, который был влюблен и был отвергнут, над которым смеялись, потом пытался забыть о своей любви во вскрытых венах. И были здесь и гомосексуальные отношения, декорации школьного кабинета по немецкому языку, как настоящие, и тот пустырь, через который Стефан ходил домой, и слезы в кукольных глазах актера, так похожего со слоем краски и грима на Тило. Потом трагедия – печальный финал – герой умирает. Стефан снял всю его жизнь – от каждого слова до каждой эмоции.
Тило очнулся, только когда включили свет, а в глазах все еще сквозь темноту мелькали эпизоды из фильма – его жизни.
«Стеф», - одними губами произнес Тило, и бросился прочь из зрительного зала, наступая всем на ноги.
- Тило, подожди! – окликнула его Элен, но он ее не слышал.
Благо, кинотеатр находился недалеко от его дома. Он бежал, расталкивая недовольных прохожих, которые недоуменно оглядывались на него, и вытирал рукавом слезы, беспрепятственно брызжущие из глаз. Запыхавшись, Тило забежал в квартиру, захлопнул дверь, и сполз на пол. В горле встал ком, который вырвался каким-то птичьим полукриком-полустоном. Он притянул к груди колени.
- Неужели ты так ненавидишь меня, Стеф? – возглас, обращенный в тугую пустоту квартиры.
В дверь позвонили. Тило вздрогнул.
- Тило, открой! Это Элен, - донеслось из-за двери.
- Пожалуйста, уйди сейчас.
Тило не хотел никого сейчас видеть, он хотел, чтобы каждый забыл его лицо. Ему казалось, что с его души сорвали все, оставив ее полностью обнаженной, и грязными иссохшими пальцами сжали ее в комок.
Элен больше по срывающемуся голосу поняла, что Тило теперь лучше на самом деле оставить в одиночестве, сжалившись над ним, ушла, выбив неровный такт каблучками, спускаясь по лестнице.





- Алло, да я вас слушаю!
- Привет.
- Алло? Кто это? Прекратите баловаться!
- Мать, это я, Тило.
- Ааа, привет, - отстраненный голос с другого конца провода.
Тило подумал, что если бы это ошиблись номером, то она была бы больше рада.
- Мам, я не оставлял у тебя никаких проводов к синтезатору? – с трудом натянул нужный вопрос, чтобы появился повод позвонить, Тило, хотя он знал, что все уже давно забрал.
- Не знаю. Не видела.
Молчание.
- Тило, - начала она, - Ко мне недавно приходил один человек – он просил меня рассказать о тебе. Он говорил, что пишет книгу… Это я так говорю, чтобы не было неожиданностью, - пояснила она.
- Стефан приходил? – спросил Тило, с каким-то смешанным чувством.
- Кто? Нет, не он. Вы, кстати, не виделись больше?
- Нет, - соврал Тило, - А мои тетради еще остались?
- Да, на балконе лежат… Мы с отцом хотели повыкидывать, но потом подумали, вдруг, ты как-нибудь зайдешь к нам. Ты же уже полгода дома не был… Нашел какую-то квартиру съемную себе…
- Мам, - протянул Тило, - Прости меня, ладно?
Он извинялся за то, что соврал, за то, что она не знала, что его сына давно уволили за то, что он давно не заходил к родителям, пусть они и не поймут сына никогда.
Тило повесил трубку. На душе просветлело.
Не так уж было важно для Тило, откуда Стефан узнал модель его синтезатора, цвет обоев в его комнате, куда выходили окна его комнаты – из них было всегда было видно луну, глядя на которую, Тило молился.





Критики встретили фильм большей частью положительными отзывами – картина была снята качественно, актеры вживались в роль, костюмы, декорации… Минус – мало спецэффектов.
Общественность же не разделила благостные взгляды критиков, а в основном, возмущалась открытостью отношений в однополой любви, и обвиняла фильм еще и в развращении несовершеннолетних, так для кучи.
Стефана Нефа же от должности не отстранили, и он продолжал снимать. Очевидно, их юридическая защита была сильнее недорого адвоката Вольфа. Фильм вскоре вышел на ДВД, и его утащили пираты, что говорило хоть и скандальном, но все же успехе «Одиночества».
А Тило не сожалел ни о чем: ни о потерянной работе, ни о печальном детстве, ни о том, что сделал с автором фильма той ночью, и был согласен и с жестоким ответом Стефана, и с тем, что его герой в конце умер.

@темы: Lacrimosa, PG, R

---

Логическая задачка для сообщества

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - ВСЕ
3. Рейтинг - нулевой
4. Жанр - задачка
5. Комментарий -
6. Предупреждение - ворнинг, возможен брейндистракшн
7. Дисклеймер - Ни на что не претендую, просто фантазирую…

Дано: лакаены всей командой, включая скрипачек

ДЛ напились в зюзю, всей командой, потеряли гостевые карточки от отеля (пластинки такие, по которым пускают в хотель после часу ночи) все кроме двух. Сидят в баре, и под остатки пива думают.
Им надо как-то пробраться в свой хотель. но вот незадача, ходить они могут только по двое, причем один должен вернуться с карточками, чтобы значит все пройти смогли.
Условия:
Девок (Иви и Шарифу) нельзя оставлять без мужского общества, вообще никак. Поодиночке - тоже.
В то же время оставлять их наедине с кем-то из мужиков тоже не рекомендуется - начнут виснуть.
Но даже вдвоем на одного мужика их нельзя оставлять, если этот мужик - Роберт.
Роберта, кроме того, что нельзя оставлять наедине с одной или двумя девками, нельзя оставлять наедине с Тобиком - нажрутся еще хуже, фулюганить будут.
Сашку нельзя оставлять одного, нигде, ходить одному ему тоже нельзя. Обидят.

Задачка несложная, но веселая думаем?

@темы: HUMOR, укроп, Deine Lakaien

---

Цикл драбблов

[Achenne]

1. Фандом - ВСЕ
2. Пэйринг - ВСЕ
3. Рейтинг - разный
4. Жанр - драбблы
5. Комментарий - Был у меня на дайри драббломоб, где каждый мог отметиться, заказать пайринг (даже самый необычный), с единственным условием, чтобы аффтар знал "кто все эти (не)люди". Результаты вроде неплохи, посему размещаю здесь, указывать какой для кого не буду - на дайри есть, получатели знают, ну а на сообществе драбблы уже пошли в общее пользование (надеюсь, получатели не возражают)))
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Ни на что не претендую, просто фантазирую…



1. пайринг: Бернхард Хиртрайтер/Андреас Шолль
В гримерке душно от въевшегося в стены запаха цветов, пудры, вороха одеколонов. Темно. Скверные замки.
- Ох, извините, - смущаются на пороге. Бернхарду плевать на извинения. Черт, он целую неделю потратил, уламывая дамочку. И облом.
- Стучаться надо, - сквозь зубы цедит Бернхард, потирая щеку. Вломился-то этот идиот Андреас, а пощечину влепили Бернхарду.
Несправедливо.
- Извините, - повторяет Андреас. Он выглядит слишком высоким для тесной гримерки, крупным и неуклюжим, вроде сенбернара. Бернхард невольно задумывается о шуточках природы: двухметровый Андреас с легкостью берет D5, тогда как Бернхарду высокие ноты даются исключительно фальцетом.
- А, ладно, - отмахивается. – Другую найду. Подумаешь, королева красоты, - вслед блондинке. Проще забыть, чем догонять.
- Чей выход?
- Сначала мой, затем ваш, - Андреас косится на часы. Он поправляет костюм, прическу, а Бернхарда коробит диссонанс андреасовых габаритов…и всего остального.
После концерта и пары бутылок вина они на «ты».
- Ты фальцетист, так? – отличная шпилька. Бернхарду охота развлечься.
- Нет. Я контр-тенор.
- Да ну? – Бернхард сокращает расстояние, будто загоняет в ловушку. – Что ж… смахиваешь на кастрата, если честно.
- У журналюг научился? – Андреас фыркает. - Я нормальный мужчина.
Он выдергивает розу из петлицы. На белых лепестках – пара капель крови. Бернхард втягивает невесомый аромат.
«Милая реакция».
- Да ну? – еще ближе, вплотную, Андреас пятится от сближения-атаки, Андреасу достаточно ударить всего раз, чтобы размазать «хищника» по хлипкой двери гримерки.
Ударь первым.
Андреас часто дышит, ошарашено пялится на Бернхарда. О Боже. Его рука. Его рука. На ширинке Андреаса.
- Что… вы делаете? – снова на «вы». Разорвать контакт/атаку/проиграть. Сбежать.
- Проверяю, - ухмыляется Бернхард. Потом проводит указательным пальцем по ярко-розовым пухлым губам Андреаса. – И знаешь, ты вполне сгодишься вместо той блондинки… (271 слово)

2. пайринг: Бликса Баргельд/Тило Вольф
Тило наблюдает за собеседником с вежливой скукой. Раскланяться и сбежать – идеальный вариант. Набор «уважительных причин» показывает дно; это печально.
Собеседник худ, взъерошен и размахивает руками. Тило думает об английском парке, где каждому безумцу позволяют выкладывать завиральные теории. У Тило нет почтовых марок и сургуча. Жаль.
- …Фуфло твоя готика, игрушки детские! У тебя вон мордаха смазливая и сам лакированный, прям как туфли, а мозг где? – лохматое нечто дергается. Мультяшка под электрошоком – просвечивает скелетик на черном фоне. Тило украдкой поглядывает на часы.
- Эмоции у тебя сплошные. Истеричные, будто у бабы какой, - захапывает себе сигареты. Тило смотрит на «чокнутого» в упор. Слова его утекают на пол, в песок, мимо сознания, - нафига, спрашивается? Идея, должна быть, идея. Врубаешься?
Тило качает головой.
Тило совершенно «не врубается», зачем сидит в отвратном баре, общается с «легендой индастрила» (по совместительству, придурком) Бликсой Баргельдом. Платит за пиво и слушает пьяные (обкуренные? Обдолбанные?) бредни.
Давно пора расплатиться и уйти, забыв о случайной встрече и «мудром» разговоре.
- Сказать-то тебе нечего! Вот что сейчас говоришь – то и через десять лет будешь, никуда не денешься. Потому что мозги тебе вправить надо. Да некому.
«Не ты ли желаешь?» - насмешку Тило прячет под рукавом. Бликса чересчур странен. Нельзя сердиться или обижаться – словно на марсианина. Дерганные жесты, наркотический блеск в глазах…это и есть «идея»?
Тило желал бы заткнуть шуту-мудрецу Бликсе рот. Поцелуем. Отличная шутка. Он желал бы скрутить Бликсу, прервать его дерганный «танец в петле».
Остановить его.
Почти решился.
- До свидания. Мне пора.
…В другой раз. (247 слов)

3. пайринг: Эрнст Хорн/Александр Вельянов
Журналисты и фотосессии. Мировое зло. Наряду с атомными бомбами и вырубкой тропических лесов.
Эрнст категорически не умеет позировать, и вдвойне тяжело ему под вспышками фотоаппаратов и видеокамер от…
Заднеплановости? Есть такое слово?
Пускай.
Алекс всегда впереди. Эрнст не возражает; мальчику нравятся яркие дешевые игрушки – пусть балуется, пусть наслаждается собственной красотой на глянце бумаги, оцифрованной в джпег-картинки, пиксели видеоклипов. Кусочки красоты – засушенные на память бабочки.
Эрнст не хранит фотографий Алекса. Положить одну под стекло, в бумажник – сдаться, признать себя зависимым, накроманом и безнадежно тоскующим стариком, что цепляется за артефакты прошлого.
Ну уж нет. Лучше сдохнуть.
Тяжело оттого, что Алекс _провоцирует_, позирует и заполняет все пространство. Живой Алекс повсюду, но куда больше его фотографий. Тысячи ракурсов и поз. Улыбок, гримас, пассов руками. Тысячи заспиртованных, будто младенцы в кунсткамере, Алексов. Мириады лиц – одно. Атака клонов.
Иные кошмары очень тяжело выдержать. И невозможно проснуться.
- Я оставлю на память пару экземпляров? – Алекс выкладывает журналы прямо перед носом Эрнста. Тот отдергивается, словно от электрического ската. – Чего такое, Эрни? Мы тут неплохо получились.
«Ты. Ты неплохо получился», мысленно уточняет Эрнст.
- Как хочешь.
Алекс любовно вырезает из журналов свои портреты. Чужие – гибнут под ножницами. Расчлененка. Эрнста почти физически тошнит от _обратной стороны_.
«Ты режешь других, Алекс, чтобы сохранить свое фото».
Однажды ему надоест, успокаивает себя Эрнст, однажды ножницы затупятся, журналов накопится чересчур много, и Алекс устанет от коллекционирования себя самого.
(224 слова)

4. пайринг: Штефан Акерманн/Йенс Клеменс
Анекдоты сочиняют о блондинках, но дефицит мозга не соотносится с полом. Короче, блондины тоже глупы. Йенс – великолепная иллюстрация. Штефана забавляет его первобытная, дремучая глупость. К такому невозможно ревновать или злиться; Бруно не зверушку даже завел, а… растение. Вроде кактуса. Блондинистого кактуса. Или – как там звать «аватара» Йенса? – Губка Боб.
Простейшее. Беспозвоночное.
Легко упровлять.
Штефан сталкивается с Йенсом редко, и каждый раз – странный коктейль из презрения, интереса и омерзения. Словно и впрямь Штефан – аквалангист, изучает морских гадов на дне океанском.
На дне? Всего лишь аквариум. Поблагодарим Бруно – тот обеспечивает Штефана-исследователя занятными экземплярами.
Полезными.
- Ты способен убить? – Штефан задает вопрос негромко, хрипловатый голос царапает барабанные перепонки Йенса. Тот молча глотает пиво из литровой бутыли. Приходится ждать.
- Убить? Да не… подраться – завсегда пожалуйста, а вот…
Ну-ну. Штефану не нужно подтверждения. Просто…подбирает наживку.
- Расслабься, я не нанимаю тебя киллером. Вопрос как вопрос. Для поддержания беседы.
Йенс хмурится, чешет затылок. Штефану чудится: слышит жернова мыслей, они ворочаются тяжко и грузно под костью черепа и короткими светлыми волосами.
- Лан. А че?
Штефан сокращает расстояние. Длиннопалая жилистая ладонь касается бритого подбородка, Йенс вздрагивает. Амебы и…губки сжимаются от укола иглой. Штефану нравится его реакция.
- А я способен. Я добавлю: я убивал. Бруно знает об этом, больше никто.
Йенс вырывается. Бутылка катится по полу, оттуда сочится пиво. Темное. Как кровь.
- Врешь!
- Быть может. Или нет, - Штефан серьезен. – Просто хочу, чтобы ты знал. Я способен.
Он выдерживает паузу.
Губка впитала достаточно яда.
- И можешь передать это своему…приятелю. Тони. (247 слов)

5. пайринг: Тиль Линдеманн/Бруно Крамм
Место случайных встреч. Самолет. Рейсы расписаны поминутно, судьба рассаживает в рандомном порядке. Игра в кости: получи четное число. Раздели на два.
…В самолете каждый тот, кто он есть. Без грима и минимум притворств. Неузнаваемо?
Бруно узнал. Вокалист Rammstein слишком заметен, не узнать невозможно. Бруно моргает. На языке – кисло-горький вкус десятка фраз. Подойти и высказать?
«С тобой ассоциируют индастрил, шварцсцену, но разве ты потратил всю жизнь на это? Ты просто зарабатываешь деньги. Я должен быть на твоем месте – я заслужил, не согласен?»
Тиль отворачивается к окну. Узнал ли он Бруно? Вряд ли – кто такой Бруно для звезды мирового масштаба… основатель шварцсцены, да. Широко известный в узких кругах.
«Я открыл двери таким, как ты», думает Бруно, - «я построил дворец, в котором ты царствуешь».
У революционеров остаются рваные флаги, а на троне сидят умные политики. Вечный закон.
Бруно заставляет себя переключиться на ноутбук. «Я-занят-мне-плевать-на-него». Уж точно не фанат. И не завидует, Бруно сознательно выбрал идею, музыку, а не дешевую (ладно, дорогую) популярность. И в интервью Zillo с полным правом заявит – «ну, эти Rammstein – популяризаторы, музыка для подростков в гриндерах».
Тиль пишет что-то в потертом ежедневнике. Не замечает никого вокруг.
Полет долог. Бруно успевает почти забыть о _случайном соседстве_.
«Ты добился большего, но я не хуже. Я лучше. И это _я_ не буду замечать тебя».
Они вновь в разных плоскостях – до аэропорта.
Бруно вздрагивает всем телом, когда Тиль обращается к нему.
- Извините, у вас не найдется сигареты?
Долю секунды Бруно таращится на вокалиста Rammstein. Затем протягивает пачку.
- Да, пожалуйста. (248 слов)

6. пайринг: Йорг Хеттнер/Даниэль Гальда
На лице Даниэля – мировая тоска.
- Не смогу я на той неделе. Ну Хётти, ну никак не смогу…
Йорг срывается с кожаного кресла, словно в джинсы засунули петарду.
- То есть, как это?! Я уже обо всем договорился! У нас не каждый день концерты, чтобы ты ими разбрасывался!
- Не могу-уу…
Йорг готов ударить Даниэля. Тянуться высоковато – потому тыкает в живот указательным пальцем.
- Я. Приехал. Из. Америки. Ради, - эффектная пауза, достаточная чтобы Даниэль устыдился, - Тебя.
- Хётти… - Даниэль изучает собственные ботинки. Мнется, будто поставленный в угол ребенок. Йорга он побаивается, да и неловко так…
- Ну и что там у тебя?! Неотложные дела? Свадьба?!
- Нет, - Даниэль присаживается на корточки. В кое-то веки – снизу вверх на Йорга. Впрочем, снизу он бывает…только не во время диалога. – Другое…
- Что, черт тебя подери! – Йорг поправляет очки, воздевает очи горе, грозит кому-то кулаком, все за пару секунд. Даниэль фиксирует обрывки движений. Двадцать пятый кадр. – Что приключилось? Мама заболела?!
- Не. Но… не могу. Никак…
Щенячий взгляд. Даниэлю явно не хватает хвоста – виновато прижатого, повиливающего хвостика. Крючком.
- Гальда, во-первых прекрати тормозить, во-вторых объясни по-человечески какого дьявола у тебя стряслось?!
Довести Йорга – проще растопить Антарктиду, но Даниэль вполне понимает как ему удалось невозможное: «я-приехал-ради-тебя-из-Америки». Простаивает работа в Голливуде. Еще и на билет потратился.
Даниэль ластится к нему:
- Ну прости. Считай, просто…побыть вместе приехал.
Йорг фыркает.
- Безумно счастлив, - концентрация сарказма превышает ПДК. – И все-таки. Колись.
- Я…эта… - Даниэль густо краснеет. – Пересдача экзамена у меня. Сессию завалил. (250 слов)

7. пайринг: Йорг Хеттнер/Бруно Крамм
Йоргу охота захлопнуть дверь. Поздно. Самообладание – превыше. Он натягивает улыбку-оскал.
- Ты. Что _ты_ здесь делаешь?
Бруно одаривает его презрительным взором. Словно крупного белесого таракана, до которого не дотянуться тапком.
- Работать приехал.
Йорг прячет руки в карманы.
- Давно ты в Америку подался?
«Тут моя территория».
- Не твое дело. Извини, дай пройти.
- Бруно, здесь не Dance Macabre… - мысли Йорга скачут быстрее света, и букет «возможностей» осязает он внутренним чутьем. Обескураженность линяет в торжество. – Здесь _я_ главнее. Хе.
Бруно не умеет скрывать эмоций. Ярко-розовые подвижные губы резко дергаются.
- Да-да, - Йорг ходит вокруг него. Вьется – мелкой древесной змейкой. Смертельно ядовитой. – У меня тут куча связей. Я могу _позволить_ тебе работать здесь. Или _не_ позволить.
От растерянности-злости-понимания в глазах Бруно Йорг едва не кончает. Торжество над старым врагом круче секса. Сфоткать бы.
- Йорг, - голос Бруно мягок, как шелковый шарф; Йорга передергивает – воспоминания не сотрешь, а шарфом легко душить. – Йорг, нам нечего делить. Ты занимаешься саундтрэками, я другим… мы не пересечемся более.
- Ошибаешься, - в горле Йорга клокочет и пузырится. «Не заржать». – Мир тесен, Америка – не просторнее _твоей_ шварцсцены. Врубаешься?
Два хищника на одной территории. И ныне Бруно в проигрыше – территория помечена до его прихода.
- Чего тебе надо?
- Догадайся.
…Месть – короткое слово, тяжелее тонн золота и платины.
- Будешь заглядывать ко мне. Мы ведь старые друзья, Бруно?
«Отвали», вертится на языке, но Бруно молчит. Царапает ногтями ладони. Йорг треплет его по щеке:
- Заглядывать каждый день. По старой памяти.
- И? Чего – тебе – надо?!
«Трахнуть меня», - окончание фразы, Йорг слышит ее. Невысказанную. Хохочет в голос:
- Ничего особенного. Скажем, приготовить кофе. (269 слов)

8. пайринг: Эрнст Хорн/Роберт Уилкокс
Роберт извлек из чемодана нечто. Нечто напоминало давно сдохшего ужа, сжеванного гиппопотамом, печально болталось из стороны в сторону и менее всего годилось в качестве предмета одежды.
- Да выбрось ты его, - меланхолично посоветовал Эрнст. Сам он натянул пиджак поверх водолазки, когда-то «ангорской» серой, но полинявшей от времени.
- У меня нет другого галстука, - Роберт повертел «ужа» в руках, попытался разгладить, но помял сильнее. – Мы ведь выступаем с этим чертовым оркестром… тьфу, ненавижу весь этот академичный пафос…
- Во-первых, это Алекса идея, пусть он и выпендривается. Во-вторых, поверь – «пафосные академы» сами охотно выступают в джинсах и рубашках, в-третьих…
- В-третьих Алекс закатит истерику, - Роберт оставил несчастный галстук в покое. Рубашка, пиджак – сойдет. Какая жалость, что нельзя вырядиться во что-нибудь максимально драное и дурацкое. А впрочем…
- Эрнст, а ты так и пойдешь?
- Почему нет?
Роберт оценивающе оглядел основателя Deine Lakaien. Ну… для панковского феста он бы сошел, но…
- Слушай, может галстук все-таки? Ты дирижировать будешь.
- Галстуком не дирижируют.
- С Алексом сам разбираться будешь, - Роберт скандального вокалиста побаивался. Немножко.
- Кто, если не я? – фыркнул Эрнст. Подошел к Роберту и взъерошил и без того лохматые блондинистые космы. Свои и его. Одновременно.
Роберт вытаращился:
- Это… зачем?
- Чтобы соответствовать имиджу, - Эрнст подмигнул Роберту, - Будем академ-панками. Согласись, неплохой эксперимент.
Маньячная улыбка. Роберт решил не протестовать. Тем более, идея казалась забавнее…и к дьяволу галстуки.
- Пол-жизни мечтал дирижировать в подобном виде. А если Алекс вякнет – напомню, что он сам панковал! (246 слов)

9. пайринг: Александр Вельянов/Штефан Акерманн
- Ску-у-учно… - заунывно тянет Алекс, он весь извертелся и извелся, до чего же тоскливо торчать в студии, когда эти два маньяка-клавишника – Бруно и Эрнст сводят материал. Алекс с удовольствием сбежал бы – просочился в замочную скважину каплями воды; дверь незаперта и никто насильно не держит. Кроме «неудобства». Но боги, как же ску-у-учно…
Вокалисту Das Ich не легче. Штефан завис, погруженный в свои думы, игнорирует лохматого македонца. Бруно (и Эрнст, но главное – Бруно) попросту _забыли_ о третьем-четвертом лишнем. Штефану не привыкать.
- Ску-у-учно…
Тягучий, словно заунывное мяуканье недовольного кота, голос Алекса пробуждает Штефана из оцепенения. Штефан следит за Алексом с любопытством и ехидцей. Ну, чего вытворишь? В тапки лужу наделаешь или диван когтями раздраконишь?
- Что уставился? – фыркает Алекс.
- Просто. Мне тоже скучно, - после короткой паузы Штефан кивает на Бруно и Эрнста в наушниках, - У них надолго, так что лучше езжай домой.
- Я на машине Эрнста, - неохотно признается Алекс.
- Тогда придется ждать.
Алекс поджимает губы, но ответную шпильку сохраняет при себе – пригодится позже. Они со Штефаном играют в гляделки. Черное-синее. Вода и земля. Впитает или размокнет?
«Уже не скучно?»
Алекс напрягся, подобрался и инстинктивно скалится. В Штефане он видит ехидство и ухмылку, но и… чего-то еще.
«В игре на двоих выигрывает один?»
- Штеф, - произносит Алекс, не моргая; громко произносит, наслаждаясь тем, что Эрнст (и Бруно) не слышат, - а собственно, зачем нам сидеть здесь? За дверью нам точно будет не скучно… (238 слов)

10. пайринг: Штефан Акерманн/Даниэль Гальда
Оба не совсем трезвы, но повод достаточен. Расставание.
Даниэль с чувством всхлипывает:
- Вот по кому точно буду скучать, так по тебе… Черт, хорошие времена… Если бы не траблы… но я так не могу тоже, ну понимаешь…
Штефан залпом допивает остаток в стакане.
- Понимаю-понимаю.
- У меня друзей таких никогда не было…вот чес-слово…ты лучший… - Даниэль размахивает руками. Пить он никогда особо не умел, алкоголь накладывается на эмоции и получается коктейль с названием «Наговорить Лишнего». Ожидаемо. Штефан улыбается уголком губ.
- Теперь только если на каких фестах встретимся…да и то… тебя Бруно ко мне не пустит, и Йорг тоже не в восторге…
Даниэль обнимает плечо Штефана, наваливаясь всем весом. Штефан терпит. Неприятнее другое – проговоренные вслух собственные невеселые мысли.
Зависимость, так?
Короткие поводки и намордники.
Даниэль осоловело моргает, пытается высказать чего-то еще – несомненно, крайне важное, из глубины души и разума, но алкоголь – помеха, отпускает мысли и чувства и спутывает им ноги на ходу.
Штефан кивает. Да, да. Конечно.
- Мы могли бы видеться, - шепотом говорит он, - группы-группами, а дружба дружбой.
Даниэль не воспринимает. Хорошо.
Пока свежо – они могут клясться, мол, расставание – ерунда, необязательно играть на одной сцене, чтобы общаться. По вечерам пиво пить – почему нет? Они ведь не рабы, чьи хозяева продали их в разные штаты.
- Мы могли бы видеться, - сказал Штефан, и уже жалеет об этом.
Штефан солгал.
Не увидятся они больше. Разве – мельком, привет-пока.
Нельзя сдержать поводками и намордниками, можно – забвением. (237 слов)

11. пайринг: а нет пайринга %)
Пользуется.
Да, именно пользуется ими – с оттенком злорадства. Изысканная месть, сплошь – символика и ритуалы, словно у африканских племен. Эти двое не воспринимаются Эрнстом как люди, но – неодушевленные предметы, трофеи, добыча. Хельга нашла их, а я забрал. Хельга опередила меня, но я отвоевал. Последнее слово за мной – вот оно, даже два слова.
Глупо, разумеется. Эрнст гонит подобные мысли. Тобиас и Андреас – просто-напросто приглашенные вокалисты, не более. Инструменты. Им нет разницы где и что петь, если музыка подобрана под их тональность и устраивает гонорар.
Никакой войны. Никаких трофеев.
Инструменты.
Их послушание непривычно для Эрнста. Даже Алекс, самонадеянный мальчишка, порой кривит нос и пытается поправлять. С Зигрид, Михаэлем и прочими и вовсе споры доходили до конфликта, а Сабина и Сюзи мягко-ненавязчиво и так по-женски гнут свою линию. Эрнст чувствует: они живые, они люди.
Но не Тобиас, не Андреас. Словно завернутые в имитацию человеческой плоти механизмы – а может, они просто боятся Эрнста, боятся как люди – божества, как неспособный творить страшится Творца.
А еще может быть, Эрнст ошибается. Эрнст вообще часто ошибается в людях. Но его отношения с Андреасом и Тобиасом идеальны: мастера и инвентаря.
Все остальные виды отношений – выдумка. Эрнст абсолютно доволен этими двумя; настолько, что не различает их – несмотря на противоположность внешности и характеров. Тембр голоса, знание нот, латыни, древнегерманского. Твое лицо/личность/душа – не интересны.
Как жаль, думает Эрнст, как жаль, что так мало людей соглашаются быть инструментами. (224 слова)

@темы: все, кто только можно, академическая музыка, DRABBLE

---

Жизнь в капельке крови…

[Orthaenner]

1. Фандом - Skorbut
2. Пэйринг - Joerg Huettner/Daniel Galda
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - deadfic. Честно пытался прописать angst… Кажется, вышел даже дарк.
5. Комментарий - Драу – не в последнюю очередь просто за то, что Вы есть! К сожалению запоздало – но все-таки оно - Вам! В поисках мелодии, которая помогла бы найти вдохновение, прошел не один день, и, как ни странно, именно записи Otto Dix принесли нужную атмосферу…
6. Предупреждение - смерть персонажа.
7. Дисклеймер - Nichts habe ich, ausser dem Vergnuegen von der Schreibung des vorliegenden Textes…



Жизнь в капельке крови…

Резкая трель звонка распорола повисшую в квартире тишину подобно тому, как удар грома разбивает тихий шорох ночного ливня. Безучастно лежавший на диване Йорг даже не пошевелился.
Исключая этот неожиданный и, казалось бы, чужеродный звук, в квартире царила мертвая тишина. Ни звука, ни души – лишь пылинки, танцевавшие в оранжево-красных струях солнечных лучей, проникавших сквозь узкую щель в неплотно задернутых шторах. Даже единственный обитатель этого жилища казался неживым, не принадлежащим этому миру. Слишком уж пугающе неподвижным было его тело – не было заметно даже дыхания.
Солнце над городом коснулось пламенеющим краем горизонта, – и в этот момент ресницы музыканта дрогнули…
Трель звонка повторилась – чуть более долгая и какая-то… ровная. И еще раз.
С тяжелым вздохом Йорг поднялся и прошагал к двери, практически неслышно перемещаясь по безжизненным комнатам. Открыл…
— Дани?!.. – хрипловатый, будто им разучились пользоваться, голос, удивленно выгнутая бровь. Вот уж кого Йорг не ожидал тут увидеть. Не сейчас, не в это время. Даже не в этой стране.
Едва заметная улыбка в ответ. Даниель прислонился к косяку, снимая темные очки, делавшие его лицо еще более безэмоциональным, и вешая их на воротник видневшейся под распахнутым пальто футболки.
— А я вот тут, – пояснил он, неопределенно поведя рукой. – Захотелось с тобой Новый год встретить.
И все. И ни слова об однозначно долгой поездке… перелете? Ни слова о суете и тягомотине, наверняка сопровождавших это – ведь не спонтанно же принятое? – решение.
Только все та же едва заметная полуулыбка…
Спохватившись, Йорг оторвался от созерцания так давно знакомого, но все равно таившего загадку лица, и отодвинулся вглубь прихожей, не зная, что и сказать.
— Ну… заходи, что ли.
Даниель тихо-тихо усмехнулся и, двигаясь почти так же неслышно, как и хозяин квартиры, проскользнул мимо него.

Прикрыв глаза, Даниель изогнулся под струями воды, расслабленно опустив руки. Запрокинув голову, разомкнул губы, ощутив, как капли разбиваются о его кожу, стекают со лба на щеки, мягко гладя лицо влажными лапками. Они окутывали его, попадали в рот, оставляя на языке прохладу и легкий привкус шампуня.
Приятно…
Даниель вздохнул и провел ладонью по животу, снимая пену. В памяти четко проступило лицо встретившего его Йорга: странно бледное, заметно осунувшееся, так что явственно обрисовались обтянутые кожей скулы. На памяти Даниеля он никогда не был таким.
Странно. Непонятно.
Нечто, не вписывавшееся в четкую картину мира, давным-давно составленную для себя Даниелем. Нечто, почти вызывавшее «зависание» – чем? Нечто неуловимое, но оттого еще более неправильное.
Пугающее.
Наконец – казалось, много-много маленьких вечностей спустя – Даниель шевельнулся, делая воду теплее, и принялся смывать шампунь с волос. В конце концов, стоит ли заморачиваться? Да, он сорвался с места, бросил все и прилетел сюда, желая не просто слышать голос Йорга в телефонной трубке и присланные им мелодии, но наконец-таки увидеть согруппника. Но это не повод, чтобы беспокоиться из-за небольшой перемены в нем. Другая страна, другие люди, другая линия поведения.
Ведь так?

Немного нерешительно ступив на порог кухни, Йорг машинально потянул себя за мочку уха и поправил сползшие очки. В другой день в это время он бы двинулся совсем в другую комнату – туда, где стоял компьютер и прочая аппаратура, – и принялся бы задумчиво тыкать в клавиши синтезатора, пробуя подобрать какой-нибудь звук, который пробудил бы вдохновение для новой мелодии. Но… Привычный ритм жизни был нарушен, сбился, и он даже знал, чем.
Вернее, кем.
За тонкой стенкой лилась вода, и даже доносилось негромкое мурлыканье – черта, не замеченная им ранее у Даниеля. Облизнув губы, Йорг усилием воли отогнал от себя мысль о теплой коже, покрытой капельками воды и о том, как приятно было бы коснуться ее кончиками пальцев, снять эти капли… Приникнуть губами к теплому плечу и провести языком выше… выше… туда, где под тонкой нежной кожей быстро-быстро бьется жизнь Даниеля…
— Нет! Не сейчас… – Йорг снова облизнул губы и сдвинулся с места. Торопливо скользнул в тень, уклоняясь от падавших в окно последних солнечных лучей, и задернул шторы. Тонкие, летучие, но создававшие в помещении вожделенные сумерки.
Кофе… надо бы сварить кофе…

Выключив воду, Даниель нашарил на крючке большое пушистое полотенце и укутался в него. Капли воды тонкими струйками стекали по его лицу, когда он выбрался из душа и оглянулся в поисках зеркала.
Его не оказалось. Вместо этого искусно выточенная, увитая хрустальным плющом рама заключала в себе декоративное мозаичное панно, изображавшее водопад. Еще одна странность. Даниель нервно усмехнулся и, пригладив мокрые пряди, вышел из ванной.
Йорг обнаружился на кухне. Забравшись с ногами на диванчик в углу, он неспешно потягивал кофе из большой кружки, поблескивая в сумерках стеклами очков. На миг Даниелю почудился неестественный красноватый отсвет в глазах одногруппника, но он вытолкнул из головы «неправильную» мысль и шагнул к окну, намереваясь отдернуть шторы.
— Не надо!
Суховатый и чуть надтреснутый голос Йорга на миг испугал Даниеля. Он резко обернулся…
— Почему?
— Просто не надо. Пока. Нет там ничего хорошего.
Йорг как-то сразу «закрылся», глотнув еще кофе и кивнув Даниелю на вторую кружку. Тот взял ее и отпил, прислонившись к столу и внимательно смотря на музыканта.
— Ты изменился, – утверждение, не вопрос.
Йорг молча наклонил голову, соглашаясь, и неожиданно ехидно усмехнулся.
— Зато ты все такой же, Дани. Заторможенный. Неизменный. «Правильный».
И вновь – почудилось ли? – но в глазах Йорга мелькнули красные блики. И еще – непонятные Даниелю эмоции.
И откуда эта незнакомая горько-язвительная усмешка? Откуда эти интонации – вроде бы с издевкой, но в то же время и с тоской?
Даниель медленно отпил еще кофе, обдумывая ответ, но Йорг прервал поток его мыслей, резко сменив тему:
— Кстати, как ты? Ну, работа, учеба, творчество… – а вот теперь его голос смягчился, снова стал прежним, знакомым… родным. И – знакомая мягкая улыбка. Это не отговорка, ему и в самом деле важна эта информация…
Даниель улыбнулся в ответ.
— Все хорошо.

Где-то часа через полтора, после того как Йорг выспросил все, что только можно было узнать о жизни Даниеля за последнее время, они опять вернулись к теме «правильности» и отстраненности вокалиста.
— А мне хорошо именно так, – тихо заметил Даниель, грея руки о кружку. – Спокойно.
Йорг нервно облизнул губы, жадно скользя взглядом по полуобнаженной фигуре Даниеля.
— Куда же еще-то спокойней, – хмыкнул он. – И так на киборга похож.
Да… от попыток сдержать порыв обнять Даниеля, сорвать с него это чертово полотенце и уложить его прямо здесь, на стол с музыканта сходила вся маска «Йорга-прежнего». На первый план выходило то, что пыталось пробиться наружу – не действием, так словом. Не обладать, так уязвить, отомстить – именно за эту невозможность обладания.
Даниель чуть заметно улыбнулся, задумчиво изогнув бровь. Он казался чужим здесь, на этой кухне…
…как и сам Йорг…
Понимание этого пришло в голову последнего неожиданно, словно бы толкнулось теплой волной. И Йорг даже знал, где его место. В студии.
Невысказанные слова, несыгранные мелодии теснились в его груди, и он знал – Даниель ощущает то же самое, не может не ощущать. Они двое – словно половинки целого. Не просто коллектив, группа… но нечто большее, уже связанное на духовном уровне. Вот только… только нужно было закончить одно небольшое дело, навсегда закрепившее бы и упрочнившее эту связь. И то, что это произойдет именно в эту, новогоднюю ночь, было еще более символичным.
«Второе рождение, Дани…? – подумал он почти ласково. – Насколько же оно преобразит тебя?»
Практически не скрываясь, он любовался телом Даниеля, так и не удосужившегося накинуть на себя хоть что-нибудь, и мысленно представлял в деталях предстоящее… Еще какое-то время – разговор на малозначительные темы, чтобы потянуть время, уловить момент…
Скоро… совсем скоро Даниель будет окончательно принадлежать ему…
А он – Даниелю.
Йорг отогнал от себя непрошеную мысль и выпрямился, подбирая слова, чтобы смягчить ненужную резкость последней фразы…

Приоткрыв глаза, Даниель нахмурился и медленно сел. Комнату окутывал полумрак, разгоняемый лишь светом луны за окном да отблесками уличных фонарей. Черный силуэт на подоконнике – Йорг… как ни странно, он не отбрасывал тени на полу. Неожиданно Даниель очень остро захотел оказаться как можно дальше отсюда, от этой клятой Америки, этой странной квартиры и – от не менее странного Йорга. Все вокруг казалось неживым, непонятным… «Зависание», как ехидно усмехался сегодня – вчера? – Йорг, «перегрев».
Но – в то же время Даниелю было невыразимо интересно, хотелось знать больше. Все эмоции были надежно скрыты под привычной маской спокойствия и безразличия, но внутренне Даниель признавался себе, что в этом новом Йорге его притягивало именно это чувство опасности, шлейфом тянувшееся за ним.
Даниель чуть кашлянул, и Йорг тут же обернулся к нему – как-то очень гибко, плавно. Красноватые огоньки, от которых несколькими часами раньше отмахнулся Даниель, теперь уже явственно мерцали в глазах клавишника.
— Проснулся-таки? – слова, произнесенные вроде бы и с участием, тепло, все же отдавали льдистой колкостью…
Самое странное – Даниель совершенно не помнил, как заснул. Казалось, вот только что он сидел с Йоргом на кухне, пил кофе, потом они ели что-то… а потом он оказался здесь.
— Ну, – Даниель потер глаза и поднялся. Подошел к окну, намеренно игнорируя стучавшиеся в мозгу молоточки, предупреждавшие об опасности. – А красиво…
Слова… ничего не значащие слова. Главное – в интонации, в почти незаметном повороте головы. В ощутимом привкусе на губах – привкусе крови. Откуда?
Даниель чуть напрягся, облизнув губы кончиком языка. Шорох – это вздрогнул Йорг.
— Еще бы! – тихий смешок.
Даниель снова облизнул сухие губы и наклонил голову… Сердце от чего-то забилось сильнее.

Закусив губу изнутри, Йорг наблюдал за стоящим, почти касаясь его, Даниелем. Близко… слишком близко… От этого желание становилось нестерпимым, пульсировало внутри колючим комом, разрасталось, требуя выхода. Сильнее сжав зубы, он заставил свои пальцы не дрожать и не тянуться к Даниелю. Все еще будет… еще чуточку позже.
Кровь… ее биение под матово мерцавшей в лунном свете кожей Даниеля сводило его с ума, стук сердца вокалиста грохотал в ушах сильнее его собственного. Быть так близко к Даниелю, слышать его дыхание и… не иметь возможности коснуться, прикусить эту кожу – сильно, до боли, до вскрика… ощутить на языке вкус крови Даниеля, увидеть испуг в обычно таких пустых глазах…
Скрипнув зубами, Йорг потянулся, стискивая Даниеля в объятиях. Он был больше не в силах сдерживаться!
— Что…? – начал было Даниель, но Йорг оборвал его, впившись губами в его губы – кусая, больно терзая нежную кожу… Даниель издал какой-то сдавленный звук, полный недоумения и возмущения, и уперся ладонями ему в плечи, пытаясь оттолкнуть. Но – сейчас – Йорг был сильнее… много сильнее. Заведя руки Даниеля ему за спину, он еще углубил поцелуй, с трудом сдерживаясь, чтобы не прокусить тонкую кожу.
Так сладко… Так ярко… Дани… его Дани, только его…

Где-то глубоко внутри Даниель чувствовал, что все происходящее было… правильным. Но в то же время он чувствовал исходящую от Йорга опасность – вкус металла на языке, шумящая в висках кровь и отчаянное желание сбежать пополам с таким же сильным желанием перехватить контроль и взять Йорга прямо здесь, на подоконнике. Вот только привычная медлительность и осторожность не позволяла…
Наконец Йорг оторвался от его губ и поднял голову, тяжело дыша. Одна рука почти до хруста стискивала за спиной запястья Даниеля, вторая незаметно проникла под его – кроваво-красную в лунном свете – футболку. Кстати, когда он успел одеться? Этого момента Даниель так же не помнил…
— Сегодня ты мой, Дани, – хрипло прошептал Йорг. – Хочешь ты этого или нет, но ты – мой!
А Даниель хотел. Как ни странно, но он хотел этого, хотя и боялся, смотря в жуткие, полыхавшие красным огнем глаза музыканта.
Неожиданно Йорг сорвался с места, отпустив Даниеля. Одним резким движением разложил широкий диван, и в следующее мгновение Даниель оказался распластан на нем, испуганно смотря на Йорга. Откуда такое?.. Тот нехорошо улыбнулся, склоняясь над ним. В свете луны блеснули дотоле незамеченные Даниелем клыки. А затем Йорг склонился ниже… еще ниже… коснувшись этими клыками шеи Даниеля. Наконец-то проснувшийся инстинкт самосохранения оказался быстрее чего бы то ни было: Даниель рванулся, обеими руками отталкивая Йорга, пытаясь вывернуться.
А затем пришла боль…

Поднявшаяся откуда-то из глубины черная волна злобы с головой накрыла Йорга: он еще сопротивляется? Его, Йорга, воле?! Резко вскинувшись, он ударил Даниеля, опрокидывая его на живот, тяжело опустился сверху, зло шипя что-то в ухо. Никто! Не имеет права! На сопротивление!
Тонкая футболка, заботливо натянутая Йоргом на Даниеля пару часом назад, расползлась в клочья под отточенными ногтями – когтями? – музыканта. Матовую кожу прочертили несколько кровоточащих полос. Пока еще едва уловимый запах боли и страха разлился в воздухе, щекоча ноздри, не давая утихнуть пламени в сознании Йорга.
Еще удар… Тело Даниеля вздрогнуло; кажется, он закусил губу.
— Спокойный, да? – зло прошипел Йорг, кусая его за плечо, с наслаждением ощущая пьянящий вкус крови: наконец-то! – Я заставлю тебя реагировать, заставлю!
Новые полосы прочертили спину Даниеля, руки… заставив его содрогнуться. Но – по-прежнему ни звука.
Молча…

Зажмурившись, Даниель все крепче стискивал зубы, не позволяя вырваться ни единому звуку, кроме приглушенного сиплого дыхания. Глубокие царапины на спине жгли огнем, сознание застилал мутный туман. Кровь отчаянно пульсировала в висках, билась под покрытой крупными каплями кожей, дышать становилось все труднее… Яд? Возможно… Кто знает, что содержалось в слюне того… существа, которым стал Йорг – когда? Как? И почему Даниель ничего не заметил, упустил?
— Мой… только мой… – потустороннее, какое-то почти змеиное шипение над ухом, острые зубы, впивающиеся в мочку. Насквозь?..
«Да-а… Твой…» – привычное согласие, но тут же – противоречие, желание выжить… И Даниель напрягается из последних сил, пытаясь приподняться, скинуть с себя чудовище.
Хлесткий удар…! Распоротая ногтями щека… Йорг легко переворачивает Даниеля на спину, ощерившись, заглядывает в глаза. Инстинктивно Даниель вжимается в диван, испуганный горящей в глазах музыканта жаждой крови. Горячий язык касается его шеи, прочерчивая дорожку, словно помечая себе путь, выбирая наиболее «вкусное» место.
— Все равно не уйдешь, – ехидный оскал…
— А я и не собираюсь, – холодно, спокойно.
И – тут же осознание того, что эти слова – правда. Болезненное напряжение в паху и нездоровый интерес к тому, что случится дальше. Ощутив это, Йорг сползает ниже, торжествующе осклабившись, накрывает ладонью средоточие пульсирующего жара – почему? Почему тело Даниеля так остро реагирует на действия этого инфернального существа? Не желая думать об этом, он закрывает глаза, чуть-чуть прогибаясь навстречу…

Приподнявшись, Йорг втянул в себя воздух, ловя запах желания Даниеля вкупе с запахом его страха. Мерцавшая за окном луна четко высветила его заострившееся лицо, обнажившиеся в оскале клыки и распростертое под ним тело Даниеля – сломленного, уже попавшегося в ловушку и намертво застрявшего в ней – независимо от того, осознал ли это он сам.
Отшвырнув в сторону сорванную с себя одежду, Йорг избавился от остатков ткани на Даниеле, уже не заботясь о том, чтобы сдерживать силу и не причинять боли. Когда-то безупречная кожа вновь окрасилась черной в сумерках кровью. Нетерпеливо облизнув губы, Йорг навис над Даниелем, одним несдержанным рывком оказываясь внутри. Обмякшее было тело под ним выгнулось и забилось в судорогах нестерпимой боли, но Йорг, хрипло рыкнув, придавил его к дивану, резкими движениями проникая еще глубже, кровавой печатью выжигая свое клеймо на теле Даниеля, закрепляя свое право обладания.
Хриплый вздох, и – неожиданный ответ. Закусив истерзанную губу, Даниель двинулся навстречу, обнимая Йорга за плечи, притягивая ближе. И – еще сильнее, когда музыкант повернул голову, прокусывая тонкую кожу его запястья. Лишь короткая судорога, сопроводившая толчками выплеснувшуюся кровь. В глазах Йорга скользнуло недоумение – страх Даниеля ушел, оставив незамутненное желание…

Забыв про дергающую боль в спине, в располосованном на лоскуты запястье, Даниель слепо тянулся к единственному, что еще удерживало его на краю сознания – к Йоргу. Боль и тепло, удовольствие – и снова боль… Движения клавишника ускорились, острые зубы снова впились в его плечо, казалось, проникая до кости, царапая ее. Резкий рывок сильных бедер – и Даниель в первый раз за всю ночь вскрикнул – громко, отчаянно, взвыл от непереносимой боли: запрокидывая голову, Йорг зацепил клыком оглушительно – для Даниеля – хрустнувшую, ломаясь, ключицу. Посеревшая, мраморная кожа окрасилась плеснувшей кровью, а Йорг одновременно с последней скрутившей тело судорогой сомкнул зубы на «отмеченном» месте на шее Даниеля, глотая теплую кровь. Тихий, обессиленный стон – Даниель выгнулся, вжимаясь в Йорга, кончая одновременно с ним…
Помутневшее сознание уже не чувствовало, как Йорг приподнялся, рассекая ногтем собственное запястье, прижимая его к бледным, бескровным губам Даниеля, делясь с ним своей кровью. Как Йорг обнимал Даниеля, прислушиваясь к затихающему дыханию. Осталось лишь ощущение тепла и покоя, осознание того, что все будет хорошо…

За окном занималась неестественно ранняя для зимы заря. Поднявшись с окровавленного дивана, Йорг подошел к окну, смотря на розовеющее вдали небо. Уже почти затихшее биение жизни в угасающем теле за спиной набатом отдавалось в ушах Йорга, сплеталось в изысканную, неповторимую мелодию. Совсем скоро он тоже уйдет из мира живых, чтобы как обычно проснуться на закате – вместе с Даниелем.
Чуть слышный вздох за спиной… край солнечного диска показался на горизонте. Поморщившись, музыкант задвинул штору и опустился рядом с Даниелем, обняв его. Последний удар сердца… последний вздох, выпитый Йоргом с холодеющих губ… В тот самый момент, когда первый луч солнца коснулся тяжелых занавесей, голова Йорга безвольно упала на плечо Даниеля.
На закате…

@темы: ANGST, DEATHFIC, NC-17, Skorbut

---

Фортепиано

[Dexie Morgan]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - хотелось НЦу... что вышло - не знаю...
4. Жанр - стеб...стебное ПВП, наверно
5. Комментарий - Это продолжение слэша Герра Драу "Кружева"%) diary.ru/~german-gothic-slash/?comments&postid=... *звиняюсь, если что не так, но надеюсь, понравится)*
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Все персонажи принадлежат самим себе.



Фортепиано
- Эрни… перестань! Прекрати, говорю! – Александр уперся руками в грудь Эрнста, пытаясь оттолкнуть его от себя.
- Алекс, ну прости! Ну что ты так? Ну сдались тебе эти кружева! – Эрнст теснил Алекса к полированной, будто карамельной стенке фортепиано. – Алекс, ну давай, а? Прямо здесь… На сцене… Никого же нет! Все ушли… ВСЕ!
Герр Хорн дернулся, пытаясь поцеловать горячие губы Алекса. Но тот отклонился назад и приложил палец к губам Эрнста. Герр Вельянов презрительно фыркнул. Смерил Эрнста торжествующим взглядом. Шоколадные глаза были темными и напоминали кофейную гущу. Эрнст почувствовал, что еще чуть-чуть, и ткань его брюк не выдержит…
- Аааалекс! – взвыл он, навалившись на Алекса всем телом. Тот слабо взвизгнул, словно капризная барышня. Эрнст чуть подвинулся, испугавшись, что раздавил это странное, созданное из кофе и горького шоколада существо. Но – нет. В глазах Александра Эрнст явно увидел желание. Оно пряталось на самом дне гущи радужки, капельками завязло в уголках губ, то и дело слегка подрагивающих, чуть приподнимающихся. Но Алекс упорно сдерживал улыбку. Воспользовавшись моментом, он оттолкнул Эрнста и отскочил в сторону.
- Только при одном условии… - бархатистый, наполненный хрипотцой голос заставил Эрнста вздрогнуть.
- Каком? – удивленно спросил Эрнст. Алекс осторожно, словно кот, подошел к нему.
- Ты… больше… никогда… не… будешь… - руки Алекса бессовестно скользили по телу Эрнста, заглядывая в самые потаенные уголочки, а горячее дыхание приятно щекотало щеку. – Шутить по поводу МОЕЙ ПРИЧЕСКИ! – вдруг взвизгнул Алекс, замерев, и требовательно уставился на светловолосого мужчину, чье тело уже пылало от желания.
- Ладно…
Поцелуи, ласки… Горячие руки, такие умелые… такие мягкие. С отполированными коготочками, словно у кошки. Вот, лапка скользнула в ворот рубашки Эрнста. Пуговицы расстегивались легко и умело. Вот, Алекс отбросил рубашку. Несколько картинный жест. Сценический. Но ведь они и так на сцене… Вот, эти ухоженные руки-лапы осторожно сжали ягодицы Эрнста и он почувствовал сквозь ткань брюк острые уколы коготков… *или показалось?* Опять поцелуй. Горьковато-сладкий, и такой короткий… Эрнст не выдержал. Нетерпеливо сгреб Алекса в охапку, развернул к себе спиной, резкими, грубыми движениями стянул брюки и заставил нагнуться и упереться руками в фортепиано… Алекс немного опешил от такого обращения. И недовольно взворчнул пару раз… Но немного погодя он начал постанывать… Все громче… в такт жалобным скрипам фортепиано. «Красивый инструмент» - мельком отметил Эрнст, скользнув рукой по бедру Алекса. – «Такой… упругий…» Пианино скрипело все жалостливей, будто взывая к их совести, и пытаясь пробудить уважение к его возрасту. Но Александр выдохнул «ну же…», и Эрнст не смог ему отказать. Движения все быстрее. Скрип и стоны Алекса все громче. Напряжение нарастает, мышцы, словно натянутые струны фортепиано. Дыхание громче. Пульс чаще. Все это сливается… все так… гармонично. Так красиво. И темнота с золотистыми всполохами от свечи, плывущая перед глазами… она тоже звучит. Прекрасный оркестр. А Эрнст здесь главный. Дирижер. Но… что-то немного не то… «Алекс, громче!» - шепнул Эрнст. «Нас же услышат…» - сквозь зубы прошипел Алекс. «Ах так!» - подумал Эрнст и больно ущипнул Алекса за ягодицу. Тот попытался возмутиться, но тут же с шумом выдохнул, так как Эрнст вошел в него еще глубже… и так резко. Одновременно рука музыканта принялась ласкать член Алекса. То осторожно, то вдруг яростно и как-то отчаянно. Мелодия лилась, окутывала их, обнимала, то мягкая, как волосы Алекса, то гладкая и теплая, как нагретая его руками поверхность фортепиано. Она то вспыхивала, расцвечивалась огнями, то вдруг снова струилась густой черной тканью… словно темнота. Еще немного… И музыка достигнет своего пика. Алекс в экстазе. Эрнст уже не контролирует положения. Звуки перемешиваются, катятся все разрастающейся лавиной…
Алекс сдавленно закричал, встряхнув шикарным хвостом и наклонив голову, словно породистый жеребец, и кончил. Эрнст кончил почти сразу после него… Секунда – все звуки замерли. Захлебнулись друг другом. Тишина. Вязкая. Густая. Карамель. Растекается от паха по всему телу. Эрнст улыбнулся. И – бабах! Старое пианино не выдержало. Рухнуло. Единственная свеча потухла от слабого коллапса воздуха. «Какой шикарный конец!» - успел восхититься Герр Хорн. Прежде, чем услышал отдаленные быстрые шаги. Кто-то бежал сюда. Охрана? «Алекс!» - шикнул он, пытаясь разглядеть мужчину в темноте. Кто-то жалобно застонал. Где-то внизу. «Алекс!!!» - Эрнст резко наклонился. – «Ты где? Вставай! Сюда иду…» «ЭРНИ! ПОМОГИИИ!!!» - взвизгнул Алекс, и тут же замолчал, сообразив, что их могут услышать. «Что случилось? Ты цел?!» - Эрнст ощупывал темноту, подумав, что разваливающееся пианино могло придавить Алекса. «Да… я… застрял!» - Алекс был на грани тихой истерики. «Черррт»... Шаги все ближе. «Давай быстрее! Ну же!» - Эрнст схватил Алекса за руку и дернул на себя. Тот пискнул. Эрнст дернул еще и еще. Раздался слабый треск. «Аааааай!» - рык Герра Вельянова сорвался на фальцет. «Бежим!» - Эрнст потянул его к запасному выходу, хватая по пути их одежду.
***
- Господи, Эрни! Чуть не попались! Подумать только! Как же нас пронесло! Не, Эрни, ну мы счастливчики! – все тараторил неугомонный Алекс, пока они ехали в машине, которую так удачно припарковали у запасного выхода. Как же им повезло, что он был открыт!
«Ну да… я же сам оставил его открытым… так, на всякий случай… И все таки, хватило же ума, остаться в филармонии после концерта, заняться сексом на фортепиано, при этом развалив несчастный инструмент, сбежать голышом от охраны, натягивая шмотки по пути, путая трусы, брюки и рубашки! Господи, ускользнули в последнюю секунду…» - думал Эрнст, нервно вздрагивая от Александровых эмоциональных речей.
– Ну что, простил меня?- спросил он вслух.
Алекс не закончил предложение и удивленно вскинул бровь.
- Ну… ты же ничего не говоришь на счет моей приче… - и снова осекся. Медленно Алекс поднял руку, закинул ее за голову и вытащил свой пушистый хвост из-за спины. Также медленно, будто дико боясь увидеть правду, он посмотрел на него. В его глазах загаралось понимание. В его пышном хвосте явственно не хватало клочка. Рот Алекса исказился ужасом. Эрнст же спросил с любопытством:
- И что будем делать, когда завтра нам предъявят иск за порчу имущества и осквернение святого Храма Искусства, подкрепив его доказательством в виде результата анализа ДНК твоего волосяного покрова?
Алекс выпучил на него глазищи, пару раз моргнул длинными густыми ресницами.
- Аааа…эээээ… А мы… скажем, что это букрики…
- А! Точно. Отличная идея. – Эрнст свернул на обочину и остановил машину. Он достал сигареты, сунул пачку Алексу под нос, и, получив отказ, закурил сам. Струйки дыма медленно утекали в приоткрытую форточку. Такие легкие. Они таяли в прохладной ночной темноте, словно секунды в вечности. Эрнст задумался. Сигарета сгорала за сигаретой, осыпалась серым пеплом, а он сделал только две затяжки. Одну – за себя. Другую за Алекса. Тишина все разрасталась… Наконец, Эрнст повернул голову к Алексу и спросил ровным голосом:

- Алекс… а кто такие букрики?

@музыка: какая-то передача про Титаники - Британики

@настроение: ой, низзя столько малины сушоной есть=/

@темы: HUMOR, NC-17, PWP, Deine Lakaien

---

Новогодний фест закончен, да здравствует новогодний фест!

[La_Danse_Macabre]

Хорошенько размахнувшись, бью в гонг затем, чтобы объявить вам, дорогие сообщники.
Ура, новогодний фест, к нашему всеобщему счастью, состоялся.

Ура участникам, сторонним болельщикам тоже огромное спасибо за морльную поддержку авторов и комментарии по поводу и без. Всего у нас имеется в наличии 8 фиков по 8 фандомам , которые в ближайшее время появятся на сайте

"Кружева" от Draw
"Спать" от Draw
"Online" от Achenne
"Fuel" от Der_Ketzer
"Волны" от alma-m
"Альтер Эго" от Der_Ketzer
"Высококачественный пластик" от La_Danse_Macabre
"На острове" от Eramaajarvi-alt

Надеюсь, фест стал для всех нас неплохой тренировкой творческих способностей и просто веселым и приятным мероприятием.

@темы: новогодний фест

---

Изучи

[alma-m]

1. Фандом - кросс ОД и Скорбут
2. Пэйринг - Draw/Galda, POV Draw
3. Рейтинг - G
4. Жанр - драббл
5. Комментарий - посвящается Draw. Просто так. за все мучительные страдания.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Все персонажи принадлежат самим себе.



Изучи

Прежде чем заниматься собою, изучи меня.
Подожди, не отворачивайся и не забывай. Подумай, сколько миль по разуму я прошел, прежде чем загнать себя в бессознательное, где и остался рядом с тобой. Подумай, что для этого мне пришлось вынести.
Пострадать тебя я не прошу. Прошу просто представить.
Семь раз отмерь меня, один раз отруби навсегда. Возьми мои желания и мечты, мои болезненные исковерканные попытки — и просто приложи на себя, как вторую кожу. Никогда, никогда ты не сможешь их почувствовать так, но все же, это будет жечь не хуже...
...Давай поговорим. Просто так. Ты оценишь ситуации сквозь призмы своих нормальностей, я — сквозь отклонения. И никто не будет обделен вниманием пустоты наших слившихся душ.
Давай не будем забываться. Ты — это ты, ну, а я — это уже не я. Я был собой, жил собой, любил себя, пока не пришли вы. Вас было много, личности раздрабливались на мириады сладостей, но больше — на горестей. И я стал жить вами. Теперь — исключительно тобой. Аморально. Удар по душе — и я в коме. Твой будет последним. Изучи меня, прежде чем его сделать.

@настроение: Лиричное)) Я добр?

@темы: CROSSOVER, POV, DRABBLE, Skorbut, G, Отто Дикс

---

"На острове", К новогоднему фесту, фикшен для Achenne

[jarvi-alt]

1. Фандом - Helium Vola
2. Пэйринг - Андреас Хиртрайтер и Жоэль Фредериксен
3. Рейтинг - R
4. Жанр - приключения, романтика
5. Комментарий - Achenne к Новому, 2008 году, с самым теплыми пожеланиями.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Все персонажи принадлежат самим себе.
Бета: Paris



НА ОСТРОВЕ

Андреас Хиртрайтер и Жоэль Фредериксен были пассажирами небольшого судна, пересекающего Северное море на пути из Германии в Швецию. Погода стояла холодная и неприветливая; палуба продувалась жестоким ветром, поручни оледенели – никто из пассажиров не рискнул бы выскочить на улицу без крайней необходимости. Необходимость была: поломка двигателя оказалась необратимой, и судно начало медленно опускаться ко дну.

Шлюпки были спущены еще до того, как корабль погрузился ниже ватерлинии. Андреас грохнулся на дно широкой лодки, ударившись губой о сиденье, в ужасе вцепился в борта – шлюпка заходила ходуном. Жоэль прыгнул ловчее, подтолкнул коленом спину скрючившегося на дне Андреаса, оглянулся.

- Гребите, гребите прочь, мать вашу!! – хрипел капитан. Андреас ухватил весло, заставив шлюпку повернуться вокруг своей оси, и снова осел на дно, опасаясь неверного движения, могущего заставить лодку перевернуться. Жоэль был чуть лучше осведомлен касательно устойчивости шлюпок. Он перехватил оба весла и одним мощным рывком отогнал лодку от погружающегося в воду судна.

Туман опустился внезапно.
- Держимся все вместе! – приказывал капитан, мутным силуэтом возвышающийся на соседней шлюпке в 5 метрах от Андреаса и Жоэля. Голос его сорвался и перешел в невнятное сипение. Волны подкидывали шлюпку вверх и вниз; ледяная вода брызгала на окоченевшие руки. Часы шли как годы; туман сгущался, упала тьма. Они потерялись, понял Андреас уже почти без эмоций. Он устал читать молитвы. Губы не смыкались, дрожа от пронизывающего холода.

- Выживем, - твердо сказал Фредериксен, обнимая приятеля за плечи. Чтобы согреться, они легли на дно в обнимку, под пальто Жоэля; прижались друг к другу как могли крепко, накрылись брезентом от брызг – в ожидании рассвета.

Утром холод усилился, но туман почти растаял, и волны немного улеглись. Небо и море в бесконечных оттенках свинцово-серого – все, что они наблюдали до самого вечера. Съели консервы, погрызли сухари, запили пресной водой. Выпустили половину сигнальных ракет.
- Эх, приключение! – синими губами улыбался Андреас, – Будет, что рассказать друзьям.

Вторую ночь они почти спали, а на другой день стерли о весла ладони, прежде чем добраться до показавшейся на горизонте земли.

Затащить шлюпку на берег, не промокнув до талии, не удалось. Ветер дул убийственный; охотничьи спички в шлюпочных запасах были, но валяющиеся на берегу ветки и бревна оказались насквозь мокрыми. Жоэль упрямо сжимал губы. Андреас смахивал навернувшиеся и грозящие замерзнуть на ветру слезы.
Чтобы добыть огонь, потребовался час. Одежду высушили на установленных над костром жердях; потерпевшие в это время жались к пламени, пытаясь встать так, чтобы, грея один бок, не позволить покрыться льдом другому. Две пары дрожащих мужских ног в свете костра на необитаемом побережье Северного моря.

О том, что берег необитаем, они еще не знали. Впервые за двое с лишним суток согревшись, приятели пообедали гретой на костре тушенкой, взяли оставшуюся еду с собой и отправились на поиски человеческого жилья. Шли до самого вечера, снова промерзая насквозь; видели стаи чаек-поморников, лежбище тюленей и выброшенные на берег обломки неизвестной лодки. Следов пребывания человека на побережье не оказалось.

- Жоэль, сил больше нет, - прошептал Андреас, но и сам не услышал свой голос.
- Жоэль... – движение губ в спину удаляющемуся спутнику. Ни шагу больше не ступить, и ноги стерты, и пальцы замерзли так, что невозможно шевельнуть. Андреас стоял, а Фредериксен еще долго, не оборачиваясь, брел вперед, мимо чернеющих валунов, вдоль линии прибоя. Потом встал, медленно повернул голову вокруг – вернулся.

- Не плакать, выберемся, - прохрипел он сурово, – Давай дрова собирать, будем готовиться к ночевке. И он, сгорбившись, побрел в сторону, подбирая по пути вынесенную штормом древесину, а Андреас еще долго стоял, собираясь с силами, чтобы сделать хоть один шаг.


- Здоровье подводит, - тихо шептал он, прижавшись к плечу Жоэля перед костром в жалкой сосновой рощице, - Физическая подготовка, конечно, у тебя лучше.
- Ну, так, - согласился Жоэль, - Но мы выберемся, дружище, ты главное не унывай.

Дежурить ночью не стали, чтобы выспаться, набраться сил. Кто просыпался – подбрасывал деревяшек в догорающий костер. Спали в обнимку, тесно – и впервые за три ночи не дрожали до рассвета от холода.

На следующий день надежда пошатнулась. Жоэль и Андреас вышли к небольшой бухте и обнаружили на берегу свою шлюпку. Осталось запустить последнюю ракету: со свистом-треском она взмыла вверх, посветила и погасла.

- Ничего, мне не привыкать, - произнес Жоэль негромко, – Будем играть в Робинзонов. Для начала разведем на берегу сигнальный костер, и дым от него должен валить всегда. Потом поставим шалаш для ночевки.

Андреас отыскал недалеко небольшой родничок, бивший из-под скалы. Место было защищено от ветра и казалось идеальным для установки хижины, но подошедший Жоэль покачал головой. Вид его был донельзя мрачным.

- Нет, мы остановимся выше, на холме, там где растут сосны.
- Но здесь близко вода, и между этих скал... – возразил было Андреас.
- А там близко топливо. Располагаемся там, - отрезал Жоэль.

Охотничьим ножом заострили колья, вбили в землю. Андреас принес хвороста, Жоэль натаскал камней. Хижина от порывов ветра не валилась, но от холода и дождя спасала плохо. Желудок болел, запасы не утоляли голод и таяли с катастрофической быстротой: двое крепких мужчин, находящихся постоянно в холоде и тяжелой работе, покончат с ними быстро.

- А если они не скоро найдут нас? Что есть? Ягоды и сухую траву?
- Тюленей бить будем; – сказал мрачно Жоэль.
- Бить? Камнями что ли? – вытаращился на него Андреас.
- Дубинками, - ответил Фредериксен.
Андреас живо представил себе картину и поежился.
- Ну а что, - отрешенно глядя на огонь, произнес Жоэль, - Выживать-то надо.

Тяжелой дубиной вооружился Фредериксен, ту, что поменьше, вручил Хиртрайтеру.
- Ты гони их на меня, я буду бить.
Андреас от страха растерялся совершенно. Тюлени зафыркали, поползли в сторону, но неспешно – Андреас все же их боялся больше, чем они его.
- А ну!.. – пошел на противников тенор Мюнхенского хора.
- Гррр! – зафырчал в ответ толстый тюлень-самец и сделал угрожающий выпад. Вооруженный дубиной тенор мигом рванул назад, под защиту баса.
- Да лупи ты его по морде! – вскричал Жоэль, и сам довольно робко чувствующий себя перед стаей тюленей, нескольких из которых ему предстояло умертвить.
- Не могу! – Андреас дубинкой махал, но ударить не решался.
- Андре! – не выдержал Фредериксен, - Или мы, или они. Нам нужны шкуры для жилища и мясо для еды, иначе – погибнем.
- Я понял, - всхлипнул Хиртрайтер и погнал тюленя навстречу его судьбе. Жоэль не ударил.
- Не могу...

Вернулись к шалашу, раздули костер. Консервов оставалось всего ничего, и мужчины решили не экономить – доели все. Настроение ненадолго улучшилось, но вскоре заморосил дождь. Ни конца, ни края; снова прижавшись друг к другу так тесно, как могли, Андреас и Жоэль сидели рядом с теплящимся костерком, постепенно промокая под капавшей сквозь ветвяную крышу водой.

- Так продолжаться не может, - заявил утром Жоэль, нарезая круги вокруг шалаша, чтобы согреться и размять затекшее за ночь, проведенную сгорбившись, тело.
Андреас вздохнул и убрел куда-то в рощицу. Не дождавшись друга, Жоэль отправился следом и обнаружил Хиртрайтера, скрючившегося над какими-то чахлыми кустиками. Негнущимися от холода пальцами Андреас обрывал с него редкие ягодки брусники.
- Брось, брось, - прошептал Жоэль, поднимая всхлипывающего приятеля.
- Еще кора с деревьев...
- Безнадежно, Андрэ, - покачал головой Фредериксен. Лицо Андреаса выражало столько страдания, что жалость к животным в Жоэле угасла, - Нам придется охотиться.


- ...Гони, я готов, - Фредериксен принял позу бейсболиста в ожидании мяча.
- А-ну-а-ну-а-ну! – залопотал Андреас и потопал на стадо тюленей. Один отбился, и Хиртрайтеру даже удалось подогнать его к Жоэлю.

Хрясь! Жоэль долбанул со всей силы, чтобы животное не мучилось. Треснул череп, Андреас зажмурил глаза и судорожно всхлипнул.
- Кажется, мертв, - раздался спустя пару минут низкий голос Жоэля. Андреас решился подойти, взглянул на кровавое желе, вытекающее из раскроенной головы животного.
- Может еще раз?... ну, контрольный, - пробормотал Жоэль.
- З-з-зачччем?
- Да я как-то подумал.... что когда я с него шкуру сдирать буду... а вдруг он...
- НЕТ! – Андреас в ужасе схватился за голову и дернулся прочь.
- Ладно, пусть лежит пока, - сказала Жоэль, - Нам нужно несколько... тел.

Убивать только первый раз было трудно и волнительно. Потом Жоэль бил сосредоточенно и серьезно, Андреас же на туши старался не смотреть, сконцентрировавшись на отгоне животных. Это было бы похоже на игру, если бы не тяжелые, глухие удары, доносившиеся до его слуха.

- По-моему, хватит, - выдохнул Жоэль. Пот лил с него ручьями. На земле валялось около полутора десятка мертвых тюленей.

Перетащить добычу на холм к шалашу оказалось нелегко. Музыканты вымазались в грязи и крови и смертельно устали. Но когда, после краткого отдыха, Жоэль приступил к свежеванию туш, Андреасу совсем подурнело.
- Я не могу это видеть! – прорыдал он и сбежал в рощу. Фредериксен хотел догнать его, успокоить, но плюнул – принялся, пересиливая отвращение, за работу.

Когда Андреас вернулся, Жоэль содрал шкуру едва ли с половины одного тюленя, проткнув ее при этом несколько раз ножом. Клокотавшая ярость обрушилась на Андреаса.
- Неженка, черт возьми! Вида крови вынести не может, ты мужик или нет? Я тут сижу, скрючившись, пальцы от холода не гнутся, после бессонной ночи, а ты... ты понятия не имеешь, что с нами будет, если!...
Андреас грел воду в банке из-под консервов, смывал кровь с рук Жоэля, согревал их теплой водой и своим дыханием.
- Что бы я без тебя делал. Умер бы уже. Ты же понимаешь, я с этими шкурами не справлюсь. Я согласен мыть их, резать мясо, коптить его над костром...

Хижина была покрыта только к вечеру следующего дня. Внутри сразу стало темно, но намного теплее. Дым шел через дыру в крыше, окон не было. Пахло отвратительно, но Жоэль и Андреас сидели внутри почти счастливые. Этой ночью у очага они пели песни.


Сигнальный костер на берегу дымил, не переставая, но катер спасателей на горизонте не показывался. Несчастный Андреас мрачнел с каждым днем (они провели на острове уже две недели); искал на скалах гнезда с яйцами чаек; собирал по-прежнему бруснику, которую Жоэль отказывался есть; жевал кору деревьев, таскал валежник из рощицы и следил за коптящимся над костром мясом (малопригодным для еды, но выбора у приятелей не было). Фредериксен часто впадал в глубокие раздумья, долбил ножом плошки из деревянных поленьев; вырезал даже подобие вилок и ложек (столь же годных к столу, как и "копченое мясо"), разделывал тюленьи туши и занимался спортом в свободное время. Один раз рискнул даже устроить зимнее купание. Андреас провожал его высокую мускулистую фигуру, бегущую к морю, глазами полными ужаса и восхищения.

Когда жизнь "вошла в русло", и голод и холод больше не мучили его ежеминутно, Андреас стал отчаянно скучать по своей семье. Сказывалась еще нехватка женской ласки, и музыкант был бы не против облегчить страдания своими руками, но минусовая температура на улице к этому не располагала. "Хорошо Жоэлю, он занимается спортом и никакие дурные желания его не тревожат", - простодушно думал Андреас о своем приятеле. Фредериксена, конечно, занимали многие мысли; но на самом деле, он думал о сексе ничуть не меньше Андреаса.

Температура падала. Раньше заморозки были лишь по утрам; теперь вода в лужицах превратилась в прочный лед, и потерпевшие со страхом думали, что будет, если окончательно замерзнет родничок под скалой, где они брали пресную воду. Спали под двумя тюленьими шкурами, но от холода это не спасало; каждую ночь Андреас просыпался по 2-3 раза, чтобы подбросить дров в костер.

Жоэль храпел по другую сторону костра, но Хиртрайтеру не спалось. Ворочаясь с боку на бок, то и дело поглядывая на своего друга, Андреас невольно опустил руки между своих бедер. Потом одну руку он запустил под рубашку и погладил свой бок, вторую просунул за пояс брюк. Жоэль в это время перевернулся на спину, и Андреас испуганно отдернул руку, готовую коснуться голой кожи на бедре.

- Чего ты там? – сонно пробормотал Фредериксен.
- Ничего. Холодно, – быстро пробормотал Андреас, кутаясь в тюленью шкуру. Он потянулся было подбросить еще дров в огонь, но Жоэль остановил его.
- Хватит, это опасно.
- Но я не могу, Жоэль, я постоянно замерзаю ночами...
- Давай тогда ко мне, - коротко предложил Жоэль, - Будем экономить тепло.

Андреасу было неловко, но возражать он не стал. Прихватив свои жесткие, вонючие шкуры, он перебрался к Жоэлю, подкинул все-таки пару поленьев в огонь и улегся лицом к костру, прижимаясь спиной к широкой теплой груди Фредериксена. Тот, со своей стороны, притиснулся ближе к Андреасу. Тенор почувствовал, что член его спутника тверд и упирается в его спину, и густо покраснел.

В замешательстве Андреас отодвинулся, но Жоэль прижал его обратно и уверенно положил ладонь на пах Хиртрайтера. Мучимому долгим воздержанием Андреасу стало так чертовски хорошо, что музыкант больше не сопротивлялся.

"Вот до чего докатились", - думал каждый, пока Жоэль расстегивал и приспускал брюки Андреаса, чтобы потом мощными, уверенными движениями широкой ладони заставить его, всхлипывая, кончить. Член Жоэля в это время упирался в ложбинку между ягодиц партнера, и от наслаждения Андреаса отвлекал лишь страх, как бы Жоэль не вздумал ввести его внутрь. Но в первый раз, в глубине души жалея о том, они ограничились руками.

Секс согрел лучше огня. Андреасу сначала было ужасно неловко, но потом он сам не заметил, как уснул. Проснулся лишь на рассвете, чтобы подкинуть дров и снова провалиться в сон под боком у Жоэля.

Утром, или, возможно, уже к полудню, перед тем как вставать, они снова повторили "согревательные упражнения". В этот раз Жоэль пошел дальше, и попробовал погрузить внутрь Андреаса палец. Сам бы Андреас не смог так ловко нащупать простату и заставить возбудиться своего партнера. Тенор высоко стонал и, вопреки рассудку, был готов на любые эксперименты.

Акт начался не столь болезненно, как этого ожидал Хиртрайтер; хотя сперва было весьма неудобно. Когда Фредериксен стал двигаться, все ускоряясь, боль вернулась; но это уже не могло остановить ни Жоэля, ни Андреаса. Мужчины выстрелили почти одновременно; потом Жоэль осторожно вышел, протер свое орудие рваным носовым платком и брезгливо вышвырнул его на улицу. Андреас еще долгое время приходил в себя. Целый день он едва передвигался, стеная и жалуясь, и Жоэль, терзаемый раскаянием, сам ходил собирать для него в роще замерзшую бруснику.

Больше Андреас ему такого не позволял – впрочем, и без этого было неплохо. Дни и ночи продолжали сменять друг друга. На дереве, где Жоэль, по примеру Робинзона, делал зарубки, стояло уже 20 отметин.

Андреас в один прекрасный день отрезал от тюленьей шкуры, под которой спал, несколько полосок, связал их между собой и приладил большой гнутый крючок из кольца от консервной банки. Жоэль, догадавшись о намерениях приятеля, покатился от смеха. Андреас одарил его обиженным взглядом и ушел искать подходящую по длине тростину.

Со своей самодельной удочкой он провел на холодных продуваемых скалах больше двух часов, надеясь, что приманкой из мяса тюленя соблазнится какая-нибудь достаточно крупная рыба. Жоэль попробовал доказать, что на _эту_ удочку ни одна тварь не клюнет; потом махнул рукой и ушел искать гнезда чаек, до которых можно было добраться по скалам. Андреас с горечью убедился в правоте Жоэля и вскоре присоединился к нему, но свой затеи не оставил.

- Разумеется, крупная рыба не плавает в прибрежных скалах. Ее нужно ловить с лодки.
Жоэль решил, что лучше промолчать.

Андреас же на другой день упрямо стащил в воду пустую шлюпку, забрался внутрь, промочив по колено ноги, и сидел, качаясь на волнах, пока пальцы не перестали гнуться, и холод не подступил к самому сердцу.

- Андрэ, ты идиот! – кричал ему Фредериксен с берега.
Хиртрайтер был склонен с ним согласиться. Голод, холод, безделье и упрямство – плохое сочетание. Расплатой за желание разнообразить меню и показать Жоэлю, что он не просто "домохозяйка", был сильный жар.

Фредериксен заставил его раздеться и обернул свой мокрой рубашкой. Андреас хныкал, слабо сопротивлялся, стучал зубами от холода.
- Чшш, потерпи, друг, это для твоего же блага.
Он обнял Андреаса, отгоняя назойливые желания, которые вызывали в нем стоны приятеля.
- Если мы отсюда не выберемся...
- Что ты, - забормотал прижавшийся к его груди Андреас, - Нас обязательно найдут, мы же плыли совсем близко к Дании...
- Да-да, конечно, найдут, - быстро согласился Жоэль, - Но _мало_ли_что_ может случиться... Я только хотел сказать, что ты всегда был моим самым дорогим другом, Андрэ, и возможно, нас не ждет хэппи-энд... но мне очень важно, что ты рядом.


К счастью, организм Андреаса оказался гораздо сильнее, чем считал его хозяин. Лечение Жоэля подействовало - через два дня температура спала, но музыкант снова почти не выходил из шалаша. Самоотверженный Жоэль выстрогал из крепкой ветви подобие гарпуна и, отойдя в шлюпке от берега, пытался поразить свои оружием хоть одну рыбу – совершенно безуспешно.


Андреас плакал, но всегда беззвучно, отвернувшись от Жоэля, притворяясь спящим. Костер и шкуры больше не спасали от холода. "Придется еще раз за тюленями идти", - говорил Жоэль. Андреас уговаривал подождать. 13 туш, с которым они не могли найти применение, были свалены в ущелье среди камней. Андреас старательно обходил это место. При воспоминании о тюленьем реве, окровавленном оскале и отвратительном запахе Хиртрайтера начинало тошнить. Копченое мясо собственного приготовления не лезло в горло. Неполных четырех недель на острове хватило, чтобы Андреас перестал узнавать в водяном отражении свое небритое и исхудавшее лицо.


...Самым счастливым днем Хиртрайтера за много лет оказался тридцать третий день на острове. Накинув на плечи шкуру, и еще одну подложив для сидения, музыкант смотрел то на море, то на густо дымящий костер на берегу. Поймать рыбу он уже не надеялся, удочка мокла в воде просто на всякий случай. Ближе к вечеру на горизонте появилась черная точка.

- Жоэль! Жоэль, там корабль! – звонкий крик Андреаса вспугнул чаек, прокатился эхом по скалам и заставил Фредериксена, падая и разбивая колени, помчаться на побережье.


- Я слышал о вашем крушении. Но поиски давно прекратили – надежды найти кого-то в живых не осталось, - капитан говорил негромко, весомо, с расстановкой, - Про этот проклятый островок никто и не вспомнил – его даже нет на нашей карте. Только два человека с того судна считались пропавшими без вести – остальных спасли. Ваше счастье, что мы заметили дым и сменили курс. Вчера поступило штормовое предупреждение. Бог знает, смогли бы вы пережить бурю этом острове. Скорее всего, его бы просто накрыло волной – спаслись бы только чайки.
- Я видел клочки водорослей, висящие, на деревьях, - проговорил Жоэль в ответ, - И все птичьи гнезда были так высоко, что до них почти невозможно было добраться. Тогда я и понял, что это место далеко не так безопасно, как показалось нам вначале.
Андреас, все еще закутанный в одеяло, посмотрел на него с ужасом.
- Ты все это время знал, что в любой момент нас может залить вода?! И ты не сказал мне этого?!
Жоэль улыбнулся в ответ, но улыбка вышла кривоватой, и глаза остались спокойными.
- И поэтому ты сказал, что шалаш надо ставить на холме, вдалеке от берега и от родника?!..
- Я не думаю, что это было спасением – водоросли и обточенная водой древесина валялись даже там. Но я надеялся...
Андреас обхватил голову руками и надолго замолк.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал капитан, вставая, - Вы можете подняться в мою рубку и позвонить родным. А мы идем к берегу, пока непогода не разыгралась окончательно.

the end

@темы: ROMANCE, новогодний фест, AU, R, Helium Vola

---

СНГ, ГГС!))))

[Dexie Morgan]

1. Фандом - Seelenzorn, Deine Lakaien, Das Ich, Rammstein
2. Пэйринг - нету почти
3. Рейтинг - да какой там рейтинг!
4. Жанр - фотожаба
5. Комментарий - *сделала вот... открыточек) надеюсь, улыбнут))))*
ВСЕХ С НОВЫМ ГОДОМ!!!!! Улыбок вам искренних и теплых!
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Все персонажи принадлежат самим себе, фотки - общественности, фотошоп - мне.

Открытка рраз *т.е. - EINS* i032.radikal.ru/0801/cc/c1506714f0d1.jpg
цвай- хиэр коммт ди Зоннэ открыткО))) *знаю, что не совсем сюда... но все же... Санта, его эльфы и...ну... олень* i035.radikal.ru/0801/16/fcc0f0c8efcd.jpg
драй - снеговичОк))) i041.radikal.ru/0801/f3/abe4922a31eb.jpg
фир - Снежная Королева) i027.radikal.ru/0801/14/f96dd6c22d44.jpg

@темы: HUMOR, новогодний фест, арт, Rammstein, Deine Lakaien, Das Ich, Seelenzorn

---

"Высококачественный пластик", Der_Ketzer, с Новым Годом!

[La_Danse_Macabre]

1. Фандом - Einstuerzende Neubauten
2. Пэйринг - blixa bargeld/NU и немного пластика...
3. Рейтинг - R, по-моему чучуть до энцы не довела...
4. Жанр - почти стеб
5. Комментарий - Шызового нового года, Кетц !!
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - Все персонажи принадлежат самим себе, и даже иногда за себя отвечают. В случае, если персонажи за себя не отвечают - их рекоменуется упаковывать в смирительную рубашку, ничего шумовоспроизводящего в руки не давать И ессно, не поворачиваться задом...




Высококачественный пластик

Спал Эндрю плохо, то и дело дергая глазами, руками, ногами и прочими частями тела, то и дело задевал ударную установку из пластиковых труб, которую он только что закончил монтировать и прикорнул вот. Если бы не выработанная годами привычка спать при каких угодно шумах, он бы несомненно время от времени просыпался от весьма интересных звуков, которые порождала резина его кед, трущая по высококачественному пластику труб.

Снился ему почему-то Бликса, в чугунной ванне с пеной и полсотней резиновых уточек всевозможных веселеньких расцветок. В правой руке он держал ярко-розовый череп, о чем-то с ним разговаривал, наверное репетировал роль Гамлета. Роль не удавалась, судя по тому, что время от времени чеерепушка была от души швыряема об стену, от коей отскакивала. "Резиновый" - подумал Эндрю. Наверное, слишком громко подумал, так как Бликса перестал говорить, и начал оглядываться по сторонам. Розовый череп булькнул в ванну, и незамедлительно всплыл, растолкав уточек. "Точно резиновый" - еще более громко подумал Эндрю.
"Резиновый? Проснись, это же пластик" - крикнул на него вокалист
И тут же Эндрю осознал, что Бликса уже не в ванне, а очень даже в студии, на нем штаны и пиджак, и галстук на голое тело. А сам Эндрю валяется под успешно смонтированной ударной установкой. И ничего не изменилось за те полчаса, что он спал. На полу столько же бутылок, их наверное надо выкинуть, в музыкальных целях сейчас стекло не надобно.
Вот только рядом с Бликсой высилось нечто действительно пластиковое. Большое,белое и пустое.
- Это пластик, слышишь,
С этими словами Бликса ничтоже сумняшеся выдрал из ударной установки с таким трудом вмонтированную туда трубу (ярко-синюю) и постучал по тому, что было похоже на сильно переросший молочный бидон. Звук был хорошим, но Эндрю вскочил вовсе не для того, чтобы выразить свой восторг.
-Какого хрена! Я все выходные! С этой установкой! Трахаюсь! А ты ломать!?
Он еще некоторое время пыхтел и пытался психовать, подсознательно понимая, что психовать перед Бликсой - это все равно что перед Фишером в шахматы играть. Вокалист смотрел на него с милейшей улыбкой, глаза с привычно расширенными зрачками не мигали.
- К тому же оно без крышки, и грязное, - примирительным тоном произнес Эндрю, разглядывая новопритащенный (без сомнения) с помойки "инструмент".
Как уже было сказано, это было почти белым, пластиковым и большим. Высотой взрослому человеку выше пояса, более полуметра в диаметре и с чуть суженной горловиной, на которой наверное должна была быть крышка. И лучше бы она там была, так как пахло из бадьи...

После непродолжительной дискуссии выяснилось, что так крышка точно была, но вокалист, находящийся именно в том состоянии, в котором он обычно проявляет большую любовь к помойкам и старым складам, потерял ее по дороге, скорее всего от метро до студии. Что, он ехал с ЭТИМ в метро?
Дальнейшая миссия выгладела просто: один из них должен был все это счастье отмыть, а другой, не будем указывать пальцем кто, - таки повторить путь до метро и найти злосчастную крышку. Причем этого самого "другого" нисколько не смущала перспектива прогулки. Дружелюбно оскалившись, Бликса пожелал коллеге счастливого мытья, и сгинул с глаз долой. Возможно, с этой прогулки он еще что-нибудь притащит.

Судя по в изобилии оставшейся на тряпке чешуе, в этом бидоне раньше перевозили живую рыбу. Матерясь, ударник надраивал бидон, и пытался хоть как-то промыть его изнутри, заливая и выливая оттуда воду. Но избавить посудину от стойкого амбре могла только тщательная промывка внутренностей, с мылом и еще чем-нибудь вонючим и широко разрекламированным. Однако раз за разом промывка результата не приносила, амбре вовсю наполняло неказистый санузел рядом со студией. Плюнув, Эндрю схватил тряпку и , наколонившись, залез в бидон с головой и руками, принявшись отдраивать внутренние стенки и дно посудины. Процесс пошел скоро, и он даже принялся что-то напевать, энергично работая тряпкой. Акустика здесь, кстати, тоже радовала.
Не радовало одно, и что конкретно - несчастный драяльщик понял уже тогда, когда было поздно. Он закончил мыть, выпрямился... и бадья осталась на нем, грязная вода с запахом хлорки, лимона и рыбьей чешуи полилась в штаны.
Опа.
Все логично, легкая пластиковая тара надежно засела на нем, стряхнуть то, что оставляло свободным только ноги было весьма проблематичным. Наверное, сейчас он очень здорово выглядел со стороны - танцующая бадья на ножках, в грязных штанах и кедах. Изнутри оной вырываются чуть измененные акустикой идеографические немецкие выражения.
Собрав волю в кулак, Эндрю уперся ладонями полусогнутых рук в стенки бидона и принялся короткими "шажками" двигать бадью вверх. Он почти преуспел, и даже вполне справился бы, да вот только у низкого потолка было свое мнение. Надо было нагнуться.
Он нагнулся, пошарахавшись по сторонам и от души погромыхав высококачественным пластиком бадьи по стенам, уперся во что-то, и, приняв позу атакующей креветки, принялся снимать с себя злосчастный бидон. Теперь свое мнение было у закрытой деревянной двери санузла, в которую Эндрю уперся задом. Да, дверь надо было открыть. Без рук. Можно ногами. В кедах, да.
Но дверь открылась сама.
- А теперь ты трахаешься с бадьей? - раздался знакомый ехидный голос.
- Бликса! - почти простонал Эндрю, внезапно обретший надежду, - Сними это!
- Что снять? - Поинтересовался герр Баргельд, с гамлетовским видом разглядывая абсолютно мокрую джинсовую задницу коллеги.
Несмотря на то, что все звуки доходили на несчастного полудиогена (потому что только наполовину в бочке) сильно измененными, интонация коллеги дала ему ясно понять, что помощь и не думала приходить. Пришла вовсе не помощь, а северный пушистый зверь на мягких лапах, о котором немцы ничего не знают, в идеографическом смысле, но пусть он все равно он тут будет.

Так как через пару минут задница Эндрю была избавлена от тяжкого ига мокрых вонючих штанов.
- Металл или пластик? - послышался смешок Бликсы, вылившийся в ответ на вопрос - Пластик.
Дверь хлопнула.
Эндрю заметался. Он не знал, что сегодня выкурил или вылакал Бликса, но если этого человека даже во вполне вменяемом состоянии лучше всего держать в смирительной рубашке...
Он что, обиделся за то, что Эндрю не него наорал из-за установки? Да нет, если бы он обиделся...
Дверь как раз распахнулась, по голым и мокрым ягодицам повеяло коридорной прохладой. А еще по ним хорошо проехались чем-то пластиковым. Судя по качеству... Тваю мать, хорош разбирать мою ударную установку, я с ней все выходные...
- Трахался, - закончил тираду Бликса, - А что если так?
У Эндрю зазвенело в ушах, на минуту абстрагировавшись от своего беспомощного положения, он сделал для себя небольшую пометку: микрофон в этой бочке надо ставить внутрь. Звук здесь просто...
Второй мастерский удар трубой пришелся на голый зад.
- Однако звучит! - подбадривающе оскалился Бликса, и повторил.
Партия звучала как два раза по бочке, один раз по заднице. Игра оказалась веселой, но слегка однообразной, к томцу же изрыгаемые бочкой ругательства существенно влияли на чистоту звука.
- Так ты выпустишь меня отсюда? - устало просипел Эндрю, уже уставший озвучивать события и желающий только одного - выбраться из этой треклятой бочки, выбраться, выбраться, а потом можно и...
В этот момент стук прекратился, стало тихо. Не к добру это.
Отпустит что ли? Хрена с два. Скроее всего, сейчас будут три самых жутких слова на свете...
- А если так? - зазвенел неестественно развеселый голос Бликсы.
И Эндрю сразу же понял значение выражения "Чувствовать седалищным нервом". Он, сука, чувствительный, и сразу же заставляет глаза выпучиваться, руки молотить по гребучему вонючему белому пластику, а голосовые связки изрыгать ругательства безо всякого участия мозга.
Отрезок довольно толстой трубы из высококачественного пластика уперся в сфинктер.
"Плохо зашлифовал срез, бракодел" - пронеслось в мозгу Эндрю.
Однако вслух он сказал совсем другое, и расчленить это на значимые составляющие было сложно, так как состояло оно из одних междометий. Точнее, из одного, многократно трансформирующегося междометия.
Отрезок трубы лезть внуть не желал, то ли из вредности, то ли из жалости и тупой мужской солидарности. Вот, даже пластик понимает, что это больно и неприятно! Но Бликса был сделан из мяса да еще и в мясо обдолбан, сиречь жалость ему была чужда. Не чуждо было лишь любопытство.
Высокачественный пластик на какое-то время перестал терзать многострадальную задницу Эндрю, и снова стало тихо.
Черт, Бликса, ты не мог бы думать вслух, а?
А вот то, что потом уперлось в сфинктер ударника, уже имело все возможности проникнуть внутрь без особых жертв и разрушений, ибо было сделанно не из пластика, а из мяса.
- Я ведь лучше ударной установки, правда? - раздался почти ласковый голос Бликсы, а руки его неуверенно схватили Эндрю рядом с горловиной бочки, стиснули выпирающие тазовые косточки и потянули к себе...

К счастью, обдолбанное в мясо мясо плохо стояло, и, слегка поиздевавшись и покряхтев над коллегой, Бликса таки сжалился, и помог ему избавиться от чертовой бадьи. Эндрю к тому времени уже настолько выбился из сил, что не смог бы порвать вокалиста на равные кусочки за один прием, а следовательно - не стоило и начинать. Как-нибудь потом, бадейка-то стратежная... Мысль о том, как он заставит хитрожопого Бликсу повторить "подвиг посудомойки", в обрадованный и слегка расплавленный хлорно-рыбными испарениями мозг Эндрю так и не пришла.
Крышку, кстати, Бликса похоже посеял насмерть.

@темы: HUMOR, новогодний фест, einstuerzende neubauten, R

---

"АльтерЭго", в рамках феста для Eramajaarvi-alt

[Der_Ketzer]

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Тило Вольф/Томас Вольф
3. Рейтинг - R
4. Жанр - флафф
5. Комментарий - ознакомился предварительно с творениями заказчика, не уверен, но должно подойти.
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда.



АльтерЭго

Когда он мне сказал – давай расстанемся друзьями, я расслышал только «давай расстанемся». Любовь живым пульсирующим комком росла где-то в районе диафрагмы и сейчас хлынула горлом, капая на грязную скатерть придорожной забегаловки. Анне побежала за аптечкой. Если уходишь, то дружить не возвращайся.
Когда мне сказали, что есть такой молодой и сильно талантливый режиссер, который имеет свое, очень интересное видение моих песен, я сорвался на злобную истерику. Это мои песни, и только я имею единственно правильное их видение, поэтому я и только я, имею право писать сценарии к своим же клипам. Наглый выскочка. Чем известнее группа, тем больше желающих примазаться к славе. Предложенный сценарий я демонстративно закинул в угол студии.
Встретились мы на концерте в каком-то берлинском клубе в девяносто четвертом. Я увидел, что на вопрос – герр Вольф? – повернулся какой-то невзрачный парень в такой же как и у меня рубашке с ботвой и узких черных брюках. Псих какой-то – решил я, раздавая автографы, - сейчас еще начнет доказывать, что он – это я. Доказывать он ничего не стал, просто подошел познакомиться. Томас Вольф, режиссер. Горит желанием снять для Лакримозы видеоклип. Сценарий уже присылал, но ответа не получил. Совпадение фамилий еще ни о чем не говорит, инициалов – тоже. А все одинаково одетые люди и выглядят одинаково. Я снисходительно объяснил, что занят, и попросил позвонить завтра вечером моему менеджеру. И с удовольствием увидел, как он аж дернулся от такой нескрываемой заносчивости. А то – свое видение, свое видение…
Вечером я откопал из захламленного угла его сценарий на Stolzes Herz. И не спал всю ночь. Потому что сценарий был хорош. И даже более чем. Этот Томас как будто вскрыл мою черепную коробку и выудил оттуда весь ряд ассоциаций, обыграл каждую идейную компоненту, подчеркнул противопоставлением именно то, что я хотел бы выделить. И, как будто забивая последний гвоздь в крышку моего самолюбия, он внес BDSM элементы – хотя откуда бы он мог знать о моем последнем увлечении? Я тихо и спокойно, почти не шевелясь, сидел на ступеньках, ведущих на сцену, но бушевавшая на тот момент внутри меня ярость могла свободно смести с лица земли весь Берлин с пригородами. Я ревновал мои собственные стихи, мои собственные мысли. Я хотел, чтобы этот сценарий был моим, но, увы – этот Томас меня опередил.
Анне поняла, что со мной происходит, как понимала всегда, но она была объективной, а это на тот момент мне нужно было меньше всего. Ей просто нужен был хороший клип, а ревность она советовала мне оставить на потом – или хотя бы сделать так, чтобы она не мешала работать.
На съемках Томас руководил всем происходящим на съемочной площадке, как заправский дирижер. Он даже показывал мне – мне! – куда встать, куда пойти, как повернуться. И я его слушался – потому что я был совершенно с ним согласен. Я страстно желал, чтобы клип в итоге оказался окончательным дерьмом. Тогда у меня был бы повод смешать его с грязью – пусть и вместе с собой, но оно того стоило.
Мои надежды не оправдались – видео получилось отличным. Какая-то часть меня, не затронутая черной ненавистью, признавала это, другая – страдала от того, что поздравления получали МЫ – то есть я и он. Мне не нужна была половина, мне нужно было все. Простой режиссер - этот ремесленник от кинематографа, неожиданно вырос до поэта. После презентации, помнится, я сильно набрался. Алкоголь – лучшее отупляющее средство, а мне как раз того и надо было – притупить боль раненого эго. Потом я решил убить Томаса, хоть это и сильно смахивало на самоубийство. Я представил некролог в завтрашних газетах – убит известный деятель культуры Т. Вольф. Правильно, двое – это слишком много. И я пошел искать Томаса, чтобы объявить ему о моем решении. Я наткнулся на него при выходе из туалета и предложил ему выбирать – веревка, пистолет или яд. Он немного подумал и спросил – а пистолет у тебя есть? Пока нет, говорю, но я знаю, где взять. Он тогда развел руками и сказал – ну тогда пистолет, еще хоть немного поживу, пока ты его доставать будешь. И даже не хочешь узнать - за что я хочу тебя убить? А я и так знаю, мы с тобой мыслим подобным образом, ты же сам убедился в этом. Я судорожно сглотнул и решил сегодня больше не пить – не каждый день встречаешь ментального двойника. Потом мы поднялись на второй этаж, где были расположены комнаты отдыха, и сели играть в шахматы на раздевание– это было отражение в зеркале, а не партия. Чистая ничья, на доске остались два короля, на теле – только трусы. Было ощущение, что я играю сам с собой, я перестал понимать - где его тело, где мое. Я почесал не свою коленку, потому, что чесалось, я зябко обхватил не свои плечи, потому что начал замерзать. А заниматься сексом с собственным отражением – это интересно, но непонятно. Мы хотели одного и того же в одно и то же время. Тогда мы решили впустить случай к нам в постель, точнее, в кресло, – орел и решка, и вот уж кто-то из нас сверху, кто-то снизу, кто-то стонет и кончает, кто-то только собирается, но уже готов.
Я уповал на то, что наваждение рассеется, как только мы оба протрезвеем – я похолодел на этом «мы». Было неудобно думать во множественном числе, непривычно и навязчиво. Возможно, я не был готов платить самостью за отказ от глобального одиночества. Но дни шли за днями, концерты за концертами, снимались клипы и совпадали мысли – снова и снова, и это «мы» привычкой и любовью врастало в меня где-то в районе диафрагмы.
Сейчас лето девяносто седьмого. Мы сидим в какой-то придорожной забегаловке – я и Томас за столом, Анне за барной стойкой, и Томас предлагает мне расстаться друзьями. Я слышу только «расстаться». Возможно, через какое-то время я научусь вспоминать его без крови, возможно, даже смогу улыбнуться при встрече. И когда-нибудь в интервью на вопрос - кем тебе приходится режиссёр Томас Вольф, который снял для Lacrimosa пять клипов с 1994 по 1997 год? – я смогу спокойно ответить: Томас – режиссёр ранних клипов Lacrimosa, который носит такую же фамилию, как и я, но взаимных родственных связей мы с ним не имеем. Но сейчас я пытаюсь как-то заделать дырку в собственной развороченной груди. И если уходишь, Томас, то дружить не возвращайся.

@музыка: лакрима моза

@настроение: отличное

@темы: FLUFF, новогодний фест, Lacrimosa, R

---

"Волны", Draw с Новым годом!

[alma-m]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - тру=)Хорн/Вельянов
3. Рейтинг - R *Чтобы с дженом не позориться*
4. Жанр - хотела ангст, честно хотела. Реаловый. Но получилось только АУ с элементами)
5. Комментарий - матчасть переженна самолично. Действие происходит, когда болезнь прогресировала до своей конечной точки.
От автора: ну, может не совсем то, что ты хотел, но все же писалось от самой слешерской душенки=))
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - всё неправда.



Волны


Нарколепсия — это заболевание центральной нервной системы, характеризующееся сложными расстройствами сна, которые имеют 4 основных проявления:

Резкая дневная сонливость и приступы внезапного засыпания
Катаплексия (приступы внезапной слабости)
Сонный паралич
Гипнагогические (при засыпании) и гипнапомпические (при пробуждении) галлюцинации
...

"Наши не исполнимые желания сначала проходят через наше сознание, в котором они анализируются и отсеиваются, после чего они попадают в подсознание. Тем самым мы имеем блокированные нашим сознанием желания которые могут в некоторых случаях проявляться в наших снах. Время сна - это время когда наше сознание не функционирует и даёт возможность подсознанию выражать наши желания"
...

Когда глаза накрывает темнота - это успокаивающе. Я знаю, это так приятно. Прохлада, темнота. Свежесть воздуха.
Это все как бы не настоящее. Это все как бы искусственное.
Несколько раз провожу рукой по волосам. Потом забываю ее там. Движения вообще какие-то странные. Какие? Медленные. Тягучие, как мед.
Я вспомнил, как Эрни говорил мне: «Какая у тебя медовая кожа».
Тогда я расстаял. Тогда я почти умер.
- Ты знаешь, Эрни, я почему то все время спать хочу, - я говорил. - Постоянно какая-то сонливость, в большей или меньшей степени. Что-то как будто утягивает вниз, тело ватное. Ты что об этом думаешь?
Двадцать ноль ноль. Я в машине, я еду домой. Репетиция. Я выпил восемь кружечек кофе. Они совсем крохотные, как ладошка ребенка. Но все же.
Кофе почему-то не помогло. Я начинаю вспоминать адрес своего дома...
- Эй, герр! Проснитесь.
Водитель такси задумчиво смотрит куда-то в район моего горла. Я хлопаю глазами и медленно открываю дверь.
- Эй, а заплатить, - сердитым тоном объявляет он.
Плачу. И так же медленно вылезаю из машины. Мне кажется, его это разозлило. У него ведь еще столько дел, эти поездки по горо..
***
Я просыпаюсь от знобящего холода в районе лопаток. Открываю глаза и вижу над собой толпу людей и темное небо.
Резко вскакиваю, завожу руку за голову, ощупываю затылок. Люди вокруг восклицают.
Кто-то помогает мне подняться.
- Что с вами? - спрашивают меня.
Я судорожно оглядываюсь. Я же у дома. У своего дома, мне надо только подняться наверх и лечь в постель. Что я делал на асфальте?
- Что произошло? - спрашиваю я, проверяя карманы и отряхая одежду.
- Вы упали, и вы...по-моему, спали.
- Спал? - раздраженно говорю я, начиная протискиваться сквозь толпу. Люди смотрят на меня. А я хочу спать.
***

Логической цепочки не получается. Я провожу рукой по волосам Эрни и улыбаюсь. Но он хмуриться. В его глазах я вижу... оскорбление?
- Эрни, это ничего. Я, наверное, слишком сильно устал. - я говорил. - Потому что...потому что мы репетировали...Знаешь, в голове мысли как-то путаются. Туман. Спать хочется постоянно. Эрни, что со мной?
Он смущенно улыбается, так, как будто бы я сделал ему кучу комплиментов, которых он так достоин.
Он говорит, чтобы завтра я был готов приехать на репетицию. Я прошу его остаться, но он медленно уходит в темноту.

Я не только не просыпаюсь на следующее утро, я забываю, где оставил реальность. Где закончились мои похождения, когда начались эти провалы и спуски, но увы, не подъемы. Когда сон стал для меня вторым миром, нереализованным очагом безумных страстей? Что я здесь делаю? Чем занимаюсь? Что привело меня сюда?
Но я знаю одно - здесь я с ним.

***
Я опять в серости утра. Воздух вместо крови холодными толчками двигается по телу, оставляя после себя ничто.
Эрни работает как заведенный. Он постоянно мечется. Постоянно что-то придумывает. Что-то делает. Ну, он же - все. А что я? Да ничего, говоря в целом.
Лишь человек, которого постоянно держит в холоде, постоянно морозит его неприступность.
Я пою, он то и дело прерывает меня, голос становиться медленным и сладким, но если бы не текст передо мной, я бы не вспомнил слов.
Когда он в чередной раз прерывает меня, но на этот раз потому что я пропустил начало моего вступления, я сажусь на диван у нас в репетиторской.
Его голос доноситься как из ват...
***
- Эй, Эрни, эй, послушай! Это не то, о чем ты думаешь! Я ничего не принимаю. Я...я просто сплю. - я говорил. - Не нужно мне ехать в больницу. Правда, не нужно. Все будет хорошо. Это пройдет.
Он садиться рядом со мной и трепет меня по плечу. Я начинаю растекаться сладкой водой под его пальцами. Но он убирает руку несколько секунд спустя, а я снова, снова чувствую этот пронзящий холод. И тогда я хватаю его ладонь. Жадные поцелуи, как можно быстрее.
Он ошеломленно выдергивает руку и его глаза округляются. Я начинаю извиняться - как сбивчиво это звучит, вот это единственная мысль, которую я осознаю.
Я выхожу на улицу. Нужно поехать домой.

Нет, я никогда не проснуть. Теперь уже точно. Навсегда, решено.
Зачем менять? Зачем страдать? Достигать вершин боли, опускаться вниз.
Как я смешон. Я сам это понимаю. Я ему, конечно, не сдался. Ни на что.
Как я выгляжу, интересно? Просто хочется знать, как я выгляжу перед самым концом, перед тем, как проснусь.
Сердце бухает в ребра. Холодная ночь навсегда станет моей погодой.
В голубых отсветах ночных огней я обрету свои глаза. Чтобы проснуться и увидеть его со мной.

@темы: ANGST, новогодний фест, AU, R, Deine Lakaien