Золото Рейна

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Diary of Dreams
2. Пейринг - Адриан Хейтс/Гаун:А
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - POV, ангст
5. Комментарий - Повествование ведется от лица Адриана Хейтса, весьма сбрендившего на почве многочисленных любовных неудач и безумной ревности. Заранее извиняюсь за очепятки!)))
6. Предупреждение - смерть персонажа
7. Дисклеймер - Аффтар желает здоровья и долгой счастливой жизни Адриану и Гауне. Все, что написано, мои больные фантазии и не является вторжением в их частную жизнь!



Золото Рейна

Мне нравится черный цвет. Черный – это окрас еще не изученного подсознания. И, когда густая темнота окутывает со всех сторон, складывается впечатление о том, что ты застрял именно в этой области. И появляется надежда на то, что тоненькая полоска света, которая в данный момент так предательски проникает в темноту комнаты сквозь щель в дверном проеме, вдруг, изогнувшись по всей длине, превратится в некую фразу, которая и будет тем общим единственно верным ответом на все наболевшие жизненные вопросы. Но чуда не происходит, и полоска так и остается издевательски прямой, словно кардиограмма умершего. А, может, это и есть тот самый ответ? Все-таки подсознание – туманнейшая из всех зон. И ее разгадать ее символы, не менее загадочные, чем египетские иероглифы, непросвещенному человеку сложно. Остается только, сгорбившись, тупо сидеть в темноте и пытаться разгадать то, что невозможно разгадать в принципе. А точнее, самого себя.

Поток воздуха от распахнутой двери, бесцеремонный щелчок выключателя, - и яркий свет подобно хладнокровному убийце стреляет по моим глазам. На секунду зажмуриваюсь. Потом, растерянно хлопая ресницами, пытаюсь понять, что происходит.

- О! Ты че тут в темноте сидишь? С гримеркой никак не можешь расстаться? Блин, ну и видок у тебя! Черт, Хейтс, ты сейчас так похож на слепого котенка! Ну, или на крота что ли… – хихикнул вошедший.
- Гауна, мать твою, разве можно так бесцеремонно врываться! – выдавил из себя я, потирая ладонями все еще немного болевшие от света глаза.
- Я откуда знаю, что ты здесь? И что, мне больше всех надо бегать по всему клубу в поисках потерявшегося фронтмена? Все уже собрались у выхода, только тебя ждут, между прочим. Ехать уже надо!
- Почему ехать?
- Ну, может тебе и почему, а нам всем куда! В ресторан, конечно же. Уже разонравились афтер-пати? В общем, давай, отрывай свой зад, и быстро спускайся к выходу. Две минуты готовности.

Гауна быстро выходит из гримерки, небрежно хлопая дверью. Я пытаюсь собраться с мыслями. И до каких пор он будет называть меня по фамилии? Он что, каждый раз пытается подчеркнуть то, что мне не принадлежит? Носится всегда, словно, заводной паровозик. И трахается как-то правильно, механично, как будто невидимый режиссер ему подсказывает – здесь надо запрокинуть голову, здесь надо немного задохнуться от страсти, а уж команда «кончить» всегда звучит в тот момент, когда кончаю я. Нет, уж, увольте, я никогда не поверю в то, что он меня действительно чувствует. Слишком холодные у него глаза, слишком отточенные движения. Он ведет себя со мной так, как будто постоянно находится на сцене, играет на публику. Но ведь, когда мы наедине, никакой публики нет, так зачем так себя вести? Или это отточка мастерства для других? Но для кого? Нет, это бред. Это просто гнилой плод перегретого ревностью воображения. Зачем ему еще кто-то, если есть у него отношения с личностью, внимания которой он с таким поразительным упорством добивался целых пять лет? А может, это просто была просто фанатская прихоть добраться до «звездного» тела? Нет, игры в статус – это все-таки прерогатива малолетних нимфеток. Тридцатишестилетний мужчина, особенно такой талантливый музыкант, как он, никогда не опустится до их уровня.
Я отлично помню этот волнообразный всплеск гербария эмоций, всколыхнувшихся во мне уже вместе с начальными, полными необузданной экспрессии, виртуозными гитарными рифами, вылетавшими из-под его беглых пальцев. Тогда, шесть лет назад, я случайно попал на концерт «широко известной в узких кругах» панк-группы, где не мог не заметить такого интересного гитариста. Мне навсегда запомнится этот горящий вызов общественности в серой-синей смеси его густо обведенных черным глаз. И это нелепое смущение во время нашей встречи, когда я сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться… «Я очень рад поработать с вами, я ваш давний поклонник, - эта робкая фраза заставила меня задуматься. Он бы еще глаза бы долу опустил. Поразительно – нескладный раскрашенный с примесью экзотического акцента панк стоял передо мной, словно нерадивый школьник в ожидании очередной двойки. Я до сих пор не могу разгадать его действий. Как меня задолбало это постоянное балансирование на канате! Накрывающая с головой тревога заставляет мой голос непроизвольно срываться прямо на концертах. Да, пусть сегодня опять никто ничего не заметил, ведь я еще не растерял мастерства контролировать себя! Но когда мне вдруг показалось, что Гауна и Тейст как-то странно перемигнулись…Нет, стоп, куда ты катишься, чертов параноик! Сегодня ты допустил небольшого «петуха», а завтра что? Потеря голоса? Потеря способности творить? Конец всему, чего ты так долго добивался много лет? Где твои наглые амбиции, благодаря которым, ты тот, кем являешься!!! Ты превращаешься в тряпку, одну большую дерьмовую тряпку, бесстыдно исходящую соплями! Ты стал рабом своих предрассудков. Ты что, хочешь разом все спустить в унитаз из-за какой-то французской сучки? Соберись, тряпка! Вспомни, что ты когда-то был очень сильной личностью…
***
Мы приезжаем в небольшой, но достаточно уютный ресторанчик. Словно бездомная собака, тащусь позади всех ко входу. Внутренний аутотренинг, - не расслабляться, не идти на поводу у иллюзий, не быть тряпкой…
Мы приземляемся за столик. Вечеринка начинается. Надо влиться в общий разговор, поддержать общее веселье. А то еще начнутся вопросы. Ненавижу вопросы. И зачем я вообще сюда приехал?
Словно пытаясь влезть в узкий презерватив, натягиваю на лицо улыбку. А может, и правда все не так страшно? В чем мне его обвинять? В практически беспрекословном исполнении моих извращенных желаний или в стабильно приготовленном завтраке? Или в слишком пунктуальной явке на наши «подпольные» свидания? Моя личная жизнь неприкосновенна, я всегда скрывал свои реальные отношения ото всех, даже от друзей, прикрывая их фальшивыми сиюминутными романчиками. И Гауна прекрасно меня понимает, тоже держит это в секрете. В общем, это все беспочвенные опасения, на самом деле все не так, как мне кажется, и мне не нужно…Стоп. А это еще кто к нам подходит? Что это еще за женщина, которая так нагло обнимает того, к кому прикасаться могу только я? И что это за дружественные возгласы – «Как ты?», «Сто лет тебя не видел, ты так изменилась!»…Что, черт возьми, происходит?
- Познакомьтесь, - обращается к нам Гауна, - это Николь, мы с ней учились вместе в школе. А это мои коллеги по музыкальному цеху.
Гауна по очереди представляет нас этой дамочке. И с чего она вдруг притащилась? Как снег на голову. Разве, если не видеться со школы, то можно ли вот так легко узнать друг друга? Черт, Хейтс, и чего ты стал такой мнительный, расслабься, это всего лишь женщина.
- Очень приятно, я слышала ваш последний альбом, - это просто чудо! - на ломаном английском говорит Николь, - И даже не могла представить, что мой легкомысленный одноклассник, который постоянно у меня списывал, играет в такой интересной группе, да и, причем, весьма неплохо!
- Николь, хватит меня позорить! Я сейчас покраснею. Лучше скажи, какими судьбами в Германии?
- О, это очень долгая история!
- Ничего, у меня есть время, с удовольствием послушаю. Ребята, вы не против, если я ненадолго от вас отделюсь?

Все одобрительно кивают. Гауна с дамочкой садятся за соседний свободный столик. И почему я не учил французский? Интересно, о чем они сейчас разговаривают? Продолжая непринужденно болтать с остальными, периодически бросаю косые взгляды на эту парочку. Ну почему он так смотрит на эту блондиночку? Никогда не любил французских женщин. Что вообще хорошего в женщинах? Эти – ой милый, а ты меня любишь, а как любишь? А посмотри на мои новые сережки – правда, прелесть? Тьфу…Бред, опять я несу какой-то бред. Гауна не любит женщин, я в этом убеждался уже сотни раз. Надо просто выпить и расслабиться. Ревность – это просто заблуждение в самом себе, потому что так проще все объяснить потому что тебе комфортней так думать. Это иллюзия. А иллюзии – удел для слабых.

Через некоторое время замечаю, что их болтовня уже не так похожа на встречу старых друзей. Мне мерещится, или они действительно флиртуют? Что это еще за двусмыссленные улыбочки? Все, с меня хватит. Всему есть предел, я и так терпел, сколько мог! Меня накрывает приступом решительности, смешанным с тремя бутылками пива. В конце концов, он же не спросил моего мнения, когда уединялся с этой наглой особой! Будь что будет. И мне плевать, что подумают окружающие. Я слишком тяжело пережил уход Алистера после многолетней с ним связи. Только по прошествии нескольких лет я сумел, наконец, придти в себя. Я не хочу больше страдать. На этот раз, я не дам увести моего гитариста какой-то там бабе. Причем, прямо у меня на глазах. Резко встаю и направляюсь к ним, бесцеремонно вмешиваясь в разговор.
- Гауна, мне надо с тобой поговорить.
- Подожди немного, ты видишь, я разговариваю со старым другом, - отшивает он меня.
- Ты что, не понял, я говорю, давай отойдем, мне надо тебе кое-что сказать.
- Это ты не понял, что неприлично вмешиваться в чужие разговоры. Хейтс, ты что уже набрался?
- И ты еще говоришь о приличиях? Ты еще можешь спокойно говорить о каких-то там дерьмовых приличиях? Посмотри, что сам творишь!
- А что я творю? Я всего лишь…
- Ты всего лишь уходишь, понятно? Вставай, я отвезу тебя домой! Быстро!
- Фак, Хейтс, это уже переходит все границы. Да какая муха тебя укусила?! Прости, Николь, это просто какое-то недоразумение!
- Это наши отношения сплошное недоразумение, - проносится у меня в голове, - все, надоело!
Я разворачиваюсь и по-английски большими шагами направляюсь к выходу, оставляя позади застывшую в изумлении публику. Пошли все к черту. Плевать на все. Если хочет оставаться с этой бабой, пусть остается, это его выбор. Я давно уже подозревал, что надолго ему никто не нужен. Мне надоели эти бесполезные переживания. Моя и так полузразрушенная психика разрушается еще больше. И почему я всегда нарушал правило, что нельзя смешивать рабочие отношения с личными? Что ж, пора, наконец, исправить эту ошибку. Забыть, просто забыть, перечеркнуть все чувства… Пусть трахает теперь кого угодно, мне уже все равно…

***

Старые деревянные домики умеют хранить секреты. Вернее, может быть, они периодически даже и сплетничают о них, но на своем, непонятном людям языке. И поэтому, этим иностранцам, как никому другому, можно спокойно доверить самое сокровенное. Они точно не выдадут, даже если бы очень сильно этого хотели. Вот за эту вынужденную молчаливость я и люблю такие домики, особенно тот, который я купил восемь лет назад. Он находится за городом, недалеко от левого берега Рейна. Как дети строят себе секретные шалаши, так и я приобрел этот полуразвалившийся одноэтажный домик, чтобы доверять ему самые интимные переживания, которые вынужден постоянно носить в себе. К черту психологов, они все шарлатаны, выкачивающие деньги. Здесь я снимаю маску и обнажаю истинное лицо. Этот дом умеет снимать любые стрессы. Он просто терпеливо слушает.

Этот дом - место для свиданий с теми, кого я считаю действительно близкими людьми, но не хочу афишировать отношений с ними. Как там, у Шекспира было? «Торгует чувством тот, кто перед светом…» А я не похож на торговца.

И несколько часов назад, когда, стремительно вылетев из ресторана, я поймал такси и почему-то назвал этот адрес, вместо адреса своего дома. Шофер, конечно же, до места не довез, сославшись на неудобство езды по неасфальтированной дороге, и километра три мне пришлось идти пешком, поэтому, когда я, наконец, кое-как добрался до места, слабо освещая свой путь мобильником, стояла уже глубокая ночь. И как я вообще смог дойти? Наверно, во мне есть какой-то неведомый инстинкт ночного ориентирования на местности…А может, просто ноги сами меня привели. Но, чем бы это ни объяснялось, результат остается неизменным – я все-таки дошел.

И теперь, отыскав еще девственно нетронутую бутылку белого вина (наверное, еще с прошлой недели осталось, когда я привозил сюда ящик), и откупорив ее, я сижу в стареньком, вот-вот готовом испустить дух кресле, и отчаянно глотаю напиток прямо из бутылки. Догорает пламя в камине. Мне лень встать и подкинуть туда дров. Я просто отрешенно наблюдаю медленную смерть огня. Возможно, это тоже некая игра подсознания. Вспоминаю эту нелепую сцену в ресторане. Вспоминаю его довольное, улыбающееся лицо, когда он разговаривал с этой «одноклассницей». Конечно, кому нужен стареющий псих с обилием тараканов в голове? Паспортный возраст тут не причем. Из-за последних переживаний я ощущаю себя лет на 15 старше…

Слышатся чьи-то тяжелые шаги и скрип открывающийся двери. Интересно, кто это мог прийти в такое время? Грабитель? Да ладно, дом находится, можно сказать, на отшибе, коренные жители уже давно покинули это поселение, перебравшись в город, какие, к черту грабители? Да и что тут можно найти полезного?
- Я так и думал, что ты здесь! И как всегда не запер дверь! - перебивает мысли до боли знакомый голос Гауны, - Хейтс, почему ты меня весь день заставляешь гоняться за тобой, искать тебя?
- А, это ты, - равнодушно протягиваю я, - а я думал, что меня грабить пришли.
- Господи, да кому ты нужен! - смеется гитарист
- Ты прав, - перебиваю я, - я действительно никому не нужен. Чего приперся? Ночь с Николь не удалась?
- Опять за свое! Да какая, на хрен, Николь, черт возьми! Тебе же сказано было, это моя бывшая одноклассница, которую я не сам не ожидал встретить здесь! И вообще, я не понял, что ты там устроил? Я, как дурак, краснея от стыда, целых полчаса пытался как-то оправдать твои поступки, сгладить ситуацию. Ведь после того, как ты ушел, я не знал, куда деться от множества вопросов! Ты же сам не хотел, чтобы про наши отношения кто-то знал, тем более в группе! И что теперь, всю конспирацию долой? И все только из-за того, что тебе незнамо что взбрело в голову! И с каких пор ты стал закатывать дурацкие истерики, Хейтс?
- Ты себя-то со стороны видел? Ты пялился на эту дамочку, как удав на кролика! Может, я и сбрендил, но не настолько! Или я должен был закрыть глаза на то, как ты бесстыдно кадришь ее?
- Ты точно псих! Просто конченный псих. Что вообще, черт возьми, с тобой в последнее время происходит? Ты уже месяц сам не свой! Постоянно срываешься, беспочвенно ревнуешь, истеришь, как ненормальный! Николь, к твоему сведению, переехала сюда, чтобы выйти замуж, понимаешь? У нее скоро свадьба! И с чего ты взял, что я флиртовал? С чего ты взял, что мне могут нравиться женщины? С чего ты вообще решил, что мне может кто-то еще нравиться, кроме тебя? Я думал, мы уже вышли из того периода, когда нужны были какие-то доказательства? Или твоей звездной персоне они нужны постоянно? Прости, но я не собираюсь…

Я внезапно поднимаюсь с кресла и прерываю его речь судорожным поцелуем. Я не хочу больше слушать его бесполезную болтовню. Да, боль от нанесенной обиды все еще выгрызает меня изнутри, но какая разница, если мне взбрело в голову обладать этим телом прямо сейчас? Гауна, как всегда, подчиняется, отвечает на мои спонтанные ласки. Я резко расстегиваю штаны, чуть не сломав молнию, и жестом, побуждающим к действию, ставлю его на колени. Гауна безропотно слушается, автоматически кладет одну руку мне на бедро, а другой рукой придерживает полувозбужденный член. Его чувственные губы прикасаются к головке, потом захватывают весь орган, и я ощущаю, как меня накрывает невидимая волна наслаждения. Мои руки нервно бегают по гладко выбритым краям обтянутой кожей черепной коробки, пытаются сломать жесткий забор черного ирокеза. Черт, как же ты все-таки чувствуешь, что нужно делать, когда пустить в ход язык, когда начать быстрее двигать головой… Французская шлюшка, ты ведь специально мне пудришь мозги, заставляя думать, что все хорошо? Механическая кукла, ты просто бесчувственная механическая кукла, которая знает набор определенных приемов, блокирующих мой разум! Ты просто из разряда тех, кто получает наслаждение, манипулируя такими глупцами, как я! Господи, я задыхаюсь от удовольствия и ненависти к таким, как ты!

В порыве разбушевавшейся страсти я отрываю его от себя и с силой кидаю на кровать. Он плюхается на спину. Я достаю из находящейся рядом тумбочки пару железных наручников. Гауна, словно выдрессированная собака, понимает, что я сейчас хочу, и послушно подносит руки к железной спинке кровати. С холодностью палача приковываю любовника. Мне нравится ощущать его беспомощность, это тоже очень сильно возбуждает. Сорвав с него одежду, я снова целую его в губы, остервенело спускаюсь ниже, сильно продавливая ногтями кожу, оставляя красные следы на теле. Гауна горячо дышит, выгибается от наслаждения. Я не пытаюсь доставить ему удовольствия, грубо вхожу в него и так же грубо двигаюсь. Периодически беспощадно ударяю по его узким бедрам. Никаких криков от боли, только захлебывающиеся стоны, как от самых нежнейших ласк. Мазохист чертов, неужели тебе приятно, когда с тобой обращаются, как с дешевой проституткой? Неужели тебе приятны мои откровенные издевательства над твоим тощим телом? Нет, это невозможно, это слишком правильно для меня! Не бывает идеальных партнеров! Это опять обман! В этом грязном мире нет ничего, кроме бесконечной лжи! Я трахаю, нет, я имею своего партнера, словно пытаясь отыграться за все те боли, страдания, которые причиняли мне люди на протяжении всей моей жизни. За первую большую несостоявшуюся любовь, - школьного приятеля, который так грубо отшил меня, обозвав нехорошим словом, - за Алистера, который так предательски сбежал с какой-то бабой, без всяких объяснений, оставив на ночном столике только какой-то жалкий клочок бумаги. И даже за псевдо-хорошее отношение ко мне Гауны, за каждодневную ложь, маскируемую под чувства, за тот бушующий вулкан, который он во мне вызывает, и за мою острейшую боязнь его потерять. Почему моя жизнь – это бесконечная череда расставаний, так неправильно, я тоже должен хоть когда-нибудь быть счастлив! Вы все мне ответите за мое одиночество, грязные предатели! И ты ничем не лучше них, просто пока умело скрываешь это! Так же умело, как трахаешься! Задыхаясь от собственных мыслей, зверской страсти, я чувствую, как к горлу уже подступает оргазм. Мои девятибальные телодвижения достигают своего апогея. Уже не ощущая собственного тела, движимый своими больными эмоциями, сквозь темноту, вызванную прогоревшими до конца дровами в камине, я нахожусь на пике наслаждения. Как странно, то о чем я думаю сейчас, только усиливает приятные ощущения! Я задыхаюсь от боли, ненависти, отчаяния, но это приносит такое невероятное удовлетворение! Кажется, что все, что я сейчас чувствую, испытываю не я, а какая-то другая личность. Я наслаждаюсь чужими ощущениями! Даже хрипы и стоны от накрывающего меня оргазма, как будто вырываются из горла другого человека. Я полностью теряю контроль над собой, будто я завис в каком-то пространстве, где нет ничего, кроме колоссального удовлетворения. Ниоткуда взявшимся эхом я слышу придавленное «Адриан!», но никак не реагирую на это. Я словно проваливаюсь в какую-то пропасть…

***
Отходя от безумного оргазма, я лежу на обнаженном теле своего любовника. В ночном безмолвии слышится мое учащенное дыхание. Странно. Не знаю, что на меня нашло, такая буря эмоций! Я медленно провожу рукой по его груди. Интересно, как можно дышать так тихо, чтобы было незаметно на ощупь, как приподнимается и опускается грудь?
Надо зажечь огонь. Поднимаюсь и сквозь темноту пробиваюсь к камину, наощупь пытаюсь разворошить угли, подкинуть дрова. После нескольких минут моих стараний, огонь все-таки начинает воскресать и освещать комнату. Я снова подхожу к кровати.

- Гауна, ты спишь что ли? Ладно тебе, давай поговорим. И почему ты не просишь снять наручники? Ты реально отрубился что ли?

Огонь разгорается сильнее, и освещает его лицо. Но что это? Застывший взгляд, вывалившийся язык, на шее следы от моих пальцев…Нет! О Боже, нет! Он мертв! Но почему, как это случилось? Я… что…я…за…задушил его? Но как? Как это получилось? Как я мог это сделать? Что ты наделал, псих!!! Как ты мог вот так себя не контролировать? Нет, нееееееет! Я…Я не хотел…

- Гауна, очнись, пожалуйста, очнись, скажи, что ты жив! Пожалуйста, скажи, скажи хоть что-нибудь! Очнись, мать твою, очнись, сучка паршивая! Хватит притворяться! Я ведь знаю, что ты притворяешься! – я изо всех сил хлещу его по щекам. Но признаков жизни нет. Тело безропотно принимает мои удары.

Да, он действительно мертв. Доигрался. Чертов шизик, ты все-таки доигрался…Мои ноги подкашиваются, и я безвольно приземляюсь на край кровати. Трясущимися руками беру с тумбочки ключ и освобождаю его руки. Они, словно тряпки, по очереди безжизненно падают на грудь. Эх…Но, все же, ты остаешься прекрасен в своем мертвенном спокойствии… Но из темных пятен глаз куда-то исчезла твоя обычная экспрессия…Я отрешенно наблюдаю, как свет от огня в камине танцует в вальс со мраком комнаты на твоем бездыханном теле… Мои похолодевшие губы все еще дрожат…Господи, ну зачем я убил его? Почему это происходит именно со мной?.. Я беру его бледнеющие руки и прикладываю к губам его запястья, в которые въелись свежие шрамы от наручников, шизофренично качаюсь, напевая под нос колыбельную, которая мне пела в детстве моя мама…

Да, хрипы исходили от него. И перед смертью он назвал меня по имени. Черт, он наконец-то назвал меня по имени… А я даже этого не заметил…Да, теперь он точно никуда не уйдет…Какая злая ирония – своими же руками убить того, кто был так дорог, кого так боялся потерять…

Спустя несколько часов начинаю потихоньку приходить в себя. Выхожу на улицу. В летнем небе уже появились первые признаки нового дня. Перед домом стоит машина, на которой он приехал. Схема проста – багажник, сбор камней на берегу, и волны Рейна скроют мой самый опрометчивый поступок...Я буду медленно смотреть, как река забирает самую великую драгоценность в моей жизни, превращая ее в золото. Золото Рейна…