Дар

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Helium Vola
2. Пейринг - Андреас Хиртрайтер и Жоэль Фредериксен
3. Рейтинг - PG-13
4. Жанр - мистика
5. Комментарий - рассказ был написан к Дню Рождения Achenne, от всей души, с пожеланиями вдохновения и удачи. Размещается с согласия именинницы
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - конечно же этого не было.



ДАР

Андреас помнил потолок, расчерченный квадратами, тусклые точечные светильники и дикую боль, разрывающую голову. Казалось, что из живота, сквозь грудь и горло вылетело пушечное ядро – а глотку посыпались ледяные крошки азота. Где-то в середине стержня, вонзенного в его горло, колотилось сердце. В ушах стоял непрерывный, мучительнейший звон. Казалось, что голова раскололась и барабанные перепонки лопнули.

Андреас помнил, как лежал на спине, и вокруг него суетились люди. Жоэля не помнил, хотя считал, что тот должен был там быть. Помнил укол - ему не могли попасть в вену на сгибе локтя – поэтому кололи в тыльную сторону ладони; он понимал, что должно быть больно, но не чувствовал ничего, кроме раздираемого, вывернутого наизнанку горла.

Потом наступило облегчение – Андреас подумал, что дождался рассвета следующего дня... Это было через неделю после нахождения его в психиатрической клинике.

Он, наконец, стал слышать какие-то приглушенные голоса и неведомый, едва уловимый стук. Не вставая с кровати, он разглядывал в зеркале синяки и ссадины на лице. Двигался с трудом – мышцы живота болели нестерпимо, в тысячу раз сильнее, чем иной раз после спортзалов (которые Андреас посещал последний раз, будучи студентом). Когда его сотрясали приступы кашля с кровью, боль была такой, что из глаз брызгали слезы, а от постоянного ощущения тупой спицы, которой проткнули его голову через уши насквозь, спасали только многочисленные инъекции анальгетиков.

Но все это Андреас воспринимал покорно и притуплено; за каждым движением реальности вокруг себя следил равнодушно и сразу же забывал происходящее. И дни шли, и мелькали лица, и понемногу отчетливей становились разговоры... И однажды он проснулся, поглядел в туманно белое, свежее небо за окном и спросил себя – почему я здесь?

"Меня зовут Андреас Хиртрайтер, мне 35. Я музыкант. Та женщина, что приходила (вчера... позавчера... или сегодня?) – моя жена, я хорошо знаю ее. Тот мужчина, что навещал меня (не помню когда, но не раз) – мой друг Жоэль. Здесь был мой брат, и были мои родители...". Память не отказалась выдать множество мелких подробностей об этих людях, о детстве, о юности, что-то даже о Мюнхенском хоре... но последние год или два оказались полностью стерты из головы Андреаса.

Он уже мог самостоятельно встать, несмотря на неизменную ноющую боль во внутренностях. Андреас не раз обращал внимание на аккуратные решетки на окнах, но только сегодня первый раз они смутили его. Ему захотелось выйти.

Тяжелая белая дверь не была заперта. Андреас огляделся – он стоял в длинном широком коридоре, отделанном гладким пластиком... вдалеке брел какой-то человек. Судя по походке и одежде - больной, а не врач. Сталкиваться с ним тенору не хотелось, и Андреас направился в противоположную сторону.

Он дошел до угла и обнаружил застекленную комнатку – пункт дежурных медсестер. Девушка, сидящая там, поглядела на него тревожно, но ничего не сказала, и Андреасу пришлось самому постучать по холодному, прозрачному ограждению. Девушка тут же вылетела наружу:
- Что-то беспокоит? Что-то случилось?
- Я...
Вместо звука из содранного горла Андреаса вышел какой-то глухой полушепот, полухрип. Музыкант запнулся, не успев и не решившись сказать ни "Потерял память", ни "Где я".
- Я хочу позвонить домой, - просипел он наконец.
- Вернитесь пожалуйста в свою палату, я сейчас вызову доктора! – заявила медсестра, проигнорировав просьбу пациента и сама схватилась за телефонную трубку.
- Комната 317, пострадавший Хиртрайтер...

Андреас позволил ей проводить себя в палату и остался сидеть на кровати в ожидании лечащего врача. Тот появился – и больной узнал его высокую фигуру и спокойное суровое лицо, виденное не раз в те дни, когда все вокруг казалось покрытым призрачной дымкой. С врачом зашел невысокий улыбчивый человечек с залысинами и густой бородкой Павлова - психотерапевт.

Первый же вопрос поверг Андреаса в смятение. Человечек с бородкой уселся за стол, сложил пальцы домиком и поинтересовался, обдумал ли Андреас их вчерашнюю беседу.
- Боюсь, я... немного забыл об этом, - промямлил тенор и отчего-то почувствовал себя виноватым.
Психотерапевт успокоил его, уверив, что все в совершенном порядке, под контролем и вообще идет как надо.
- Я забыл не только наш разговор... – признался Андреас в ответ, - Я не помню вообще... вообще ничего из недавнего прошлого.
Мускулы на лице врачей не дрогнули, но в комнате явственно повисло какое-то невидимое напряжение.

- Доктор, что со мной случилось? – Андреас повернулся к врачу, изо всех сил стараясь совладать с изменившим голосом - Почему я не могу нормально говорить?
- Видите ли... – врач прокашлялся, подпер рукой подбородок и уклончиво продолжал, - Вы были в здании, где произошла авария... Но вы легко отделались, а потеря памяти связана, скорее всего, с пережитым потрясением. Возвращение воспоминаний – дело времени.
- Ясно, - просипел Андреас, морщась, - А... мой голос?
- Голос также должен восстановиться со временем, - ответил врач.
- Но я музыкант, - испуганно напомнил Андреас, - Мой голос – это моя работа.
- Вы чувствуете беспокойство? – тут же вмешался психоаналитик. Очень умело он направил беседу так, что подступающая паника откатила – все будет хорошо, не может быть иначе. Конечно, голос вернется, но если ВДРУГ нет, то тоже не конец света. Глухота объяснялась ударной волной, а проблемы с горлом – газом, которым надышался Андреас. Теперь все позади. Осталось только ждать, только лечиться. Лечиться и ждать.


...Посетителей к Андреасу пускали не часто, раза два в неделю, телефон не давали вовсе. Приходила снова жена, приносила какие-то диетические вкусности, смотрела в растерянные, добрые глаза Андреаса и говорила обо всем, кроме его болезни. Приходили друзья из хора и лучший друг Жоэль – последний особенно часто.

Первый раз он появился на другой день после возвращения Андреаса к реальности. Хиртрайтер еще спал; Жоэль тихонько постучал, приветливо помахал рукой и уселся в кресло у стола, напротив кровати Андреаса. Тот подслеповато щурился со сна, торопливо надевал очки и спешил уверить друга, что очень рад видеть его. Он помнил Жоэля, своего доброго приятеля, коллегу по хору и многим экспериментальным проектам. Помнил, как человека талантливого и мужественного, прекрасного духом и телом. Но через что они прошли вместе за последние два (три? четыре?) года? О чем говорили, чем жили, как относились друг другу... Все это оказалось скрыто от Андреаса, и потому ему было неловко. Он был бы рад обнять старого друга, но отчего-то постеснялся; возможно, было бы лучше, чтобы сюда сейчас вообще никто не приходил – пока память хотя бы частично не восстановится, как частично вернулись к нему голос и слух. Недаром фрау Хиртрайтер сказала, что ей запретили навещать мужа чаще раза в неделю, но, как потом выяснилось, Жоэль запреты каким-то образом обходил.

Он улыбнулся Андреасу открыто и мягко.
- Ты в курсе, да? – хрипло спросил Андреас и покраснел – ему не хотелось, чтобы Жоэль, так ценивший когда-то его тембр, слышал теперь это жалкое сипение.
- Нет, я не говорил с врачом, - покачал головой Фредериксен.
- Так я же... вот, голос потерял. А жена не говорила?..
- Нет, ничего не говорила. Как это – голос потерял?
- Как слышишь, – печально развел руками Андреас. – Газ.
- Что – газ?
- Надышался газа и вот...
- О чем ты?

Андреас посмотрел на него тревожно.
- Ты вот что, Жоэль... Знаешь, я ведь... короче, что там была за авария? Я не очень хорошо это помню.
Жоэль молча глядел исподлобья.
- Они не говорят мне. А ты... мы же там были вместе? – произнеся это, Андреас испугался – не выдал ли только что себя. Воспоминаний не было; было лишь какое-то смутное ощущение, что да, Жоэль тогда находился рядом с ним.
- Пичкают тебя лекарствами, да? – спросил Фредериксен совершенно будничным тоном.
- Куда без этого... если я... Так как?
- Это для твоей же пользы.
- Расскажи про аварию.
- Андре, расслабься.
Андреас, уязвленный и обиженный, поднялся с кровати. Тело отозвалось ломотой.
- Мне пора, - мягко улыбнулся ему Жоэль, - Извини, друг.
Он как-то чересчур быстро оказался возле двери, махнул напоследок Андреасу рукой и скрылся. Андреас остался растерянно стоять посредине палаты - он не имел понятия, как все это следует понимать.

Расстроенный и обиженный, он вышел в коридор. Пациентам разрешалось беспрепятственно гулять здесь, но Андреас избегал встреч – после потери изрядной части воспоминаний мир стал казаться чужим и пугающим.

Прямо под дверью своей палаты Хиртрайтер с неприятным удивлением обнаружил всклокоченного старика с трапецевидной бородой и лысиной на макушке. Похоже, Андреас едва не зашиб его, когда довольно резко распахнул дверь – и, хотя старик, вероятно, подслушивал, тенор счел необходимым извиниться. Старикашка зыркнул на него своими маленькими, глубоко посаженными глазками и захихикал.
«Не нужно забывать, что я в сумасшедшем доме», - подумал Андреас неприязненно. Он решил игнорировать неприятного гостя и прогуляться по коридору – от лестницы до комнаты общего отдыха – но старик увязался следом и тем совершенно испортил ему настроение.

- А ты что же? Ты что же, а? – повторял старый пациент без конца.
- Оставьте меня в покое, - попросил Андреас, не особо надеясь на исполнение своей просьбы.
- Нет, это все же очень странно, очень-очень странно, - продолжал увиваться вокруг него старик. Мимо прошла медсестра – Андреас умоляюще посмотрел на нее. Он собирался спросить совета о том, как избавиться от назойливого спутника, когда тот сам отстал от него и переключился на медсестру.
- Ну а ты, а ты? – восклицал он, бегая вокруг девушки. Та не обратила на старика ровно никакого внимания – видимо, подобное было в больнице в порядке вещей – и продолжила свой путь.
- Еще увидимся! – крикнул старик радостно, когда Андреас последний раз обернулся в его сторону.

...Бродить по больнице после этого эпизода Андреасу совершенно расхотелось. С утра до вечера он удрученно глядел в окно и перекатывал в голове блеклые, безрадостные мысли. Психотерапевт каждодневно вел с ним свои беседы, и кажется, сам понимал, что толку в них не много; Андреас не чувствовал ни улучшения, ни каких-либо изменений вообще.

О визите жены или родственников врач обычно заранее предупреждал Андреаса, о визите Жоэля – нет.
- Как сам? – спросил он, заглянув к другу, по своему обыкновению, утром – Фредериксен всегда был «жаворонком».
- Не лучше, - грустно улыбнулся Андреас. – Почему ты так скоро убежал прошлый раз? Почему отказался ответить на мои вопросы?
- Я подумал тут, - как бы не слыша его, сказал Жоэль, - Тебе надо восстанавливать голос.
- Конечно, надо, - вздохнул Андреас, - Без этого никуда. Но врач говорит, это дело времени, и пока заниматься бесполезно.
- Мало ли что говорит. Ты пробуй, ладно?
- Спасибо что заботишься. – Мрачно отозвался Андреас.
- Как голова?
- Нормально.

Они помолчали. Андреас чувствовал себя преданным. Похоже, худшие опасения сбылись – Жоэль больше не был тем открытым и добрым другом, каким Андреас помнил его. «Тот» Жоэль никогда бы не стал темнить. Не стал бы скрывать самое худшее, даже если бы знал, что Андреасу будет тяжело вынести правду – он всегда стоял за правду и честность.

- Жоэль, почему?.. – прозвучало слишком жалобно, слишком горько. Андреас покраснел и отвел глаза – не хватало мужику расплакаться, как девчонке. Фредериксен в ответ подарил ему неожиданно мягкую, печальную улыбку.
- Прости меня, Андре. Ты очень нужен мне, приятель. Я знаю, что для тебя все кончиться хорошо.
Андреас не успел обдумать эти слова и неожиданно прозвучавшую нежность в словах Фредериксен, когда того уже не было в комнате.


«Все действительно будет хорошо, - говорил себе Андреас, забравшись с ногами на кровать и закутавшись в одеяло. – Он все тот же, мой старый добрый Жоэль. Он, конечно, заботится обо мне, избегает говорить то, что может навредить мне. Конечно, ведь я действительно болен. Наверняка врач сказал ему, что мне лучше пока без этих воспоминаний».

Он попробовал взять пару нот – но вместо чудесного тенора из горла вырвалось все то же сипение. Отчетливо сохранившиеся в памяти уроки сольфеджио ничем не могли помочь. Все чего добился Андреас за полчаса упражнений – саднящее горло и привкус крови на языке. В отчаянии музыкант уткнулся в подушку – плечи вздрогнули от сухих рыданий. Обессилено Хиртрайтер натянул одеяло на голову и провалился в сон.


- Чепуха это, все классические уроки, - безапелляционно заявил Жоэль прямо с порога. – Тебе нужно другое.
Андреас поднял на него взгляд близоруких глаз – после предыдущего визита Фредериксена прошло всего два дня.
- Источник звука – не горло, не связки и не диафрагма. Голос должен образовываться внутри тела, и даже не в груди, а в животе. Пусть он рождается из самых недр – в мышцах пресса, груди, и только в последнюю очередь – в гортани. Звук как таковой, настоящий звук, идет из тела, а связки, язык, губы, должны только обрабатывать его, придавая смысл звукосочетаниям.
Андреасу информация показалась интересной, но не слишком практичной.
- Только такой звук имеет настоящую силу, - серьезно сказал Жоэль.

Весь оставшийся день Андреас пробовал воспроизвести то, о чем говорил его приятель. Эти упражнения оказались еще более мучительными, чем те, которыми тенор истязал себя предыдущие два дня. Болело теперь не только горло – но и мышцы живота, и грудь, и... Андреас снова чувствовал себя почти так же, как в первые дни пребывания в больнице. Но результаты воодушевили его. На другой день сквозь приглушенные тихие стоны внезапно прорезался звук – чистый, объемный, свободный и свежий, как полет высоко над равниной и долами... один единственный звук, оборвавшийся кашлем, но он стоил того, чтобы отныне дни и ночи посвятить его возвращению.


Вредный старикашка, с которым Андреас столкнулся однажды в коридоре, осторожно приотворил дверь и заглянул в 317-ю палату. «Похоже, за больными здесь совершенно не следят» - подумал тенор с неприязнью – незваного гостя следовало выгнать, но деликатный Андреас не знал, как к этому подступиться.
- Одобряю, одобряю, - невпопад сказал старик, бесцеремонно усаживаясь в кресло, на которое имели обыкновение садиться Жоэль и психотерапевт. -- Сам додумался или научил кто?
- О чем вы? – неохотно спросил Андреас.
Старик захихикал и неожиданно мощным голосом затянул: "Wieder hinaus ins strahlende Licht, Wieder hinaus mit frohem Gesicht!.."
Андреас поразился, насколько красив и безупречен был голос этого дряблого существа – замечательнейший баритон, каким мог похвастать не каждый участник Мюнхенского хора. Не зная, что сказать, Хиртрайтер только пораженно таращился на певца – тот умолк и сидел с победным видом, задрав подбородок.

- Герр Хиртрайтер! - в дверях показалась медсестра – каждый день она разносила больным лекарства – утром, перед обедом и вечером. При ее появлении старик вскочил и бочком, кривляясь и гримасничая, стал пробираться к выходу. Судя по всему, присутствие в палате другого больного не удивило женщину – она лишь бросила на старика мимолетный равнодушный взгляд и вручила Андреасу его порцию таблеток.


Когда в следующий раз его навестил Жоэль, Андреас не преминул рассказать ему о странном старике и его мощном голосе. Фредериксен только пожал плечами:
- Мало ли, ходит их тут.
- Но ты бы видел его!.. я ни за что не мог бы предположить, что он способен так петь. Признаюсь, это было... это было великолепно.
- Андре, поменьше думай об этом, хорошо? – голос Жоэля был грустным и как будто истощенным, - У тебя есть дела поважнее.
- Но... это ведь странно, согласись?
- Бывают и более странные вещи, - ровно ответил Жоэль.
- Ну хорошо... Сам ты – как?
Фредериксен коснулся головы, как будто его мучила боль.
- Я пока нормально. Но ты бы поторопился с выздоровлением.
- Но я все еще не могу ничего вспомнить, - умоляюще сложил руки Андреас, - Ничего, даже близко нет. Если бы кто-нибудь рассказал мне... Немного подтолкнул эти воспоминания, то я...
- К черту воспоминания. Главное – твой голос, - ответил Жоэль и повернулся к выходу.
- Да куда ты? – Андреас подошел к другу и хотел взять его за плечо, но тот неожиданно отшатнулся. – Ты приходишь и уходишь без предупреждения... Говоришь загадками.
- Мы обязательно все это обсудим. Но не сейчас. Андреас, посмотри в окно.

Когда Хиртрайтер снова перевел свой рассеянный взгляд с облаков, лениво плывущих по синеве за стеклом, Жоэля уже не было. Всплеснув руками, Андреас выбежал в коридор и увидел вдалеке удаляющуюся фигуру. Он бросился догонять, и был готов уже выкрикнуть имя Жоэля и просьбу остановиться, когда понял, что ошибся – перед ним был не его друг. Андреас остановился, и так же остановился идущий впереди него незнакомец. Медленно он стал оборачивался – заскрипели каблуки по линолеуму, а Андреас сделал шаг назад. Человек поворачивался всем телом, неестественно прямо держа шею и корпус. Наконец его взгляд встретился со взглядом тенора – и у последнего все будто оборвалось внутри. Глаза молодого человека перед ним были неподвижны и наполнены какой-то иррациональной, ледяной жестокостью. Левую щеку рассекал еще не заживший, уродливый шрам, пересеченный стежками медицинских ниток. Краем глаза Андреас еще успел заметить такие же шрамы на обеих руках юноши – на сгибах локтей. Небрежно заштопанные разрезы казались еще страшнее от того, что смотрел на них Андреас меньше секунды – нервы не выдержали, и Хитрайтер опрометью бросился прочь.


Встреча в коридоре произвела на него слишком сильное и неприятное впечатление, чтобы Андреас мог выкинуть ее из головы – хотя он и осудил свой глупый испуг и от души пожалел несчастного самоубийцу. На очередном сеансе у психотерапевта Андреас, переборов смущение, поделился с врачом своими переживаниями по поводу той встречи. Человечек с залысинами внимательно выслушал его и, покивав, заметил, что страх как правило, связан с теми сторонами «я», которые человек не хочет в себе признавать. И по взгляду, и по интонациям его голоса было понятно, что мысли психолога витают не здесь. Андреас расстроился и, отметив про себя непрофессионализм собеседника, перестал прислушиваться к тому, что тот говорит.

На другой день пришла жена. Андреас не собирался делиться с ней своими проблемами, подозрениями и страхами – просто обнял крепко, назвал по имени, пробормотал какие-то ласковые слова, уткнувшись в душистые волосы.
- Твой голос, твой волшебный голос, - воскликнула она, блеснув слезинками в уголках глаз, - Я снова слышу его.
- Да, - улыбнулся Андреас счастливо и немного озадаченно, - Ты права. И правда.
Он еще раз обнял ее. - Думаешь, скоро я смогу вернуться домой?
Слезинки в глаз фрау Хиртрайтер задрожали, округлились и покатились по румяным щекам.
- Что-то не так? – испугался Андреас.
- Мне нельзя говорить с тобой об этом, - зашептала жена, - Но... но я не верю им. Я же знаю тебя так много лет, и я вижу, что ты нормален. А они утверждают, что тебе становится хуже.
- Хуже? – изумился Андреас, отступая на шаг, - Я думал, что почти здоров... А амнезия – это еще не повод держать человека в клинике...
Он обхватил голову руками и несколько раз прошелся вперед и назад по комнате.
- Пусть я сам не могу оценить свое состояние. Но ведь и ты говоришь, что я "нормален"? Жоэль почему-то говорил, что важнее всего – вернуть голос. И вот...
- Что?.. И когда... он говорил это? – спросила жена со странным выражением глаз.
- Ну... когда... в общем-то, всегда, когда приходит, он только об этом и говорит.

Лицо фрау Хиртрайтер побледнело.
- Мне надо идти.
- Но почему так...
- Нет-нет. Я пойду.

Андреас снова остался в одиночестве – и смутные ощущения недосказанности, огромных пробелов в понимании были сильны, как никогда прежде.


Андреас уже почти радовался визитам странного старика, обладающего голосом оперного вокалиста. Обыкновенно тот кривлялся и нес бессмыслицу. Но Андреас был бы не против узнать ход мыслей этого странного пациента - он не исключал, что в бессвязных высказываниях больного есть какая-то общая идея. Кажется, старик считал самим собой разумеющимся, что Андреас понимает то, о чем он толкует, и не считал нужным давать какие-то пояснения. Например, рассказать о том, как в таком возрасте ему удалось сохранить потрясающее звучание голоса. Еще страннее было мнение старика о том, что Андреас преследует какую-то свою цель, ведет некую тайную деятельность, не доступную для понимания никому, кроме их двоих. Хиртрайтер был озадачен, но предпочитал объяснять все странности психическим нездоровьем соседа.


Андреас проснулся к вечеру – от необъяснимой тревоги. Он быстро сел на кровати и не сдержал крик – возле двери кто-то стоял. В первые секунды тенор подумал, что видит Жоэля – фигура была похожа. Но, присмотревшись, внезапно понял, что перед ним тот самый молодой человек со шрамами, облик которого напугал Андреаса два дня назад.

Человек ничего не говорил, и в то же время Андреасу казалось, что комната постепенно наполняется странными звуками. Звуки были объемными, гулкими, высокими и как будто "прозрачными". Громкость все нарастала, но это не мешало Андреасу все так же четко слышать шум машин где-то за окном, и глухие голоса-шаги за дверью.

Наконец нервы не выдержали:
- Кто вы?!
Фигура покачала головой и растаяла в воздухе.

Андреаса обуял ужас. Он бросился к двери и выскочил в коридор. Не зная куда бежать – направился к дежурной. За поворотом оказалось непривычно много людей – с напряженными мрачными лицами, они быстро пересекали коридор, иногда о чем-то тихо переговариваясь.

Андреас пошел вперед, дальше, в ту часть больницы, которую не посещал прежде... он шел на свет. В конце коридора открывалась дверь в комнату, показавшуюся Андреасу целиком белой. Никто не остановил его, и он вошел.

Комната была реанимационной. На кровати лежал человек с лицом, закрытым белой простыней, но руки с уродливыми шрамами остались видны. Андреас судорожно сдернул простыню и увидел лицо своего недавнего гостя. Вне всякого сомнения, он был мертв.

В следующую минуту Хиртрайтеру уже вкалывали успокаивающее и уводили прочь. Он еще пытался слабо сопротивляться – хотя смысла в том не видел. Разве что было немного страшно – опять в темную комнату, в одиночестве туда, куда являлся призрак... Но Андреас заснул еще прежде, чем его уложили на кровать.


...Друзья молчали. Жоэль был мрачен. Андреас искал слова, которые позволили бы ему – пациенту психиатрической клиники – рассказать о том, что с ним произошло так, чтобы Жоэль не промолчал, не побледнел и не ушел тороплив, как недавно ушла жена. Андреас бы дорого дал, чтобы не видеть ее глаза в ту минуту. Еще больше дал бы, чтобы не видеть такое выражение лица у Жоэля сегодня. Нет, рассказать прямо он не мог...

- Вчера вечером тут умер кто-то.
- Я знаю, – ответил Жоэль бесцветно.
- Откуда?..
Вместо ответа музыкант пожал плечами.
- Отчего он умер? Я его видел недавно. Когда ты ушел три дня назад, точно. Такие глаза. Он точно был самоубийцей. И кажется, довел-таки дело до конца.

- Пора выбираться отсюда, Андре, - не слушая его, проговорил Жоэль.
- В каком смысле – выбираться?..
- В прямом. Выписывать тебя не собираются. А ждать больше нельзя. Придется бежать.

Глаза Андреаса округлялись все шире.
- Погоди, погоди. Как это – бежать? И... зачем? То есть, я не скажу, что мне нравится здесь, но может быть, лучше...
- Нет выхода, - Жоэль закрыл лицо руками, - Если и есть слабая надежда, то только на тебя.
- Жоэль, - Андреас придвинулся к другу, пытаясь заглянуть ему в глаза. Он протянул руку, чтобы положить на плечо собеседника, но тот как-то неуловимо отпрянул и грустно покачал головой. Андреас вдруг вспомнил, как Жоэль отшатнулся, когда тенор пытался обнять его. Намеренно избегал прикосновений – всякий раз.
- Объясни мне, наконец. Что случилось с тобой... или... с нами?
- Потом, Андре. Клянусь, для этого еще будет время. Выслушай пока вот что. Дверь в гардеробную никогда не запирают. Личные шкафы персонала обычно закрывают на ключ, но всегда найдется двое или трое рассеянных, которые позабудут сделать это. Ты должен подобрать там одежду, спрятаться в чулан уборщицы и переодеться – в обычную гражданскую одежду. Затем ты спокойно, не привлекая ничьего внимания, пойдешь к лифтам и спустишься на первый этаж. Пойдешь вправо, и далее по коридорам – там легко заблудиться, хотя кое-где висят таблички "выход"... В общем, этим путем ты выйдешь во внутренний двор. Там стоят автомобили, курит персонал... Там ты спокойно ждешь момента, чтобы незаметно перелезть через решетку забора и, затерявшись в роще, бежишь изо всех сил прочь. Запомнил?
- Жоэль, ответь на один только вопрос – ЗАЧЕМ все это? – воскликнул Андреас, всплескивая руками.
- Если я скажу, что речь идет о жизни человека, которого ты... *любил*, этого будет достаточно?
- Любил? – внутри Андреаса что-то дернулось, тело повело... вспыхнувшая искра и частое сердцебиение. Клочок воспоминаний из прошлого – Андреас попытался ухватить его. Совсем рядом, еще чуть-чуть... но нет. Снова белесый густой туман.
"Так я любил... жену, наверное?", - успел подумать Андреас. А Жоэль уже уходил. Хиртрайтер даже не пытался окликнуть или остановить его – он привык.
"Или... я любил... ЕГО?". Искра воспоминаний сверкнула снова, на этот раз сильнее. Не слова, не картинки, не чувства – лишь намек на них. Смятение, изумление, стыд – потому что догадку свою Андреас считал верной и ничего не мог с этим поделать.

- Я должен увидеть жену. Пожалуйста. Пожалуйста!
Главврач разрешил визит в качестве исключения. Фрау Хиртрайтер пришла следующим утром – тихая, задумчивая. Ее глаза еще хранили следы недавних слез – чуть припухшие, чуть покрасневшие веки. Припудренные в спешке, некрасиво и заметно. На лице читалась тоска и обреченность.

- Расскажи мне, что случилось с Жоэлем, - попросил Андреас, беря ее за локти.
Жена улыбнулась так горько, что у Андреаса заныло сердце.
- Никто ведь не знает точно, - зашептала она. – Вы двое тогда там были. Никто не знает, что именно случилось. То ли взрыв, то ли волна какая-то. Воздействие полей, ультразвук, секретное оружие? Все разнесло. Тебе повезло больше. Ты здесь, ходишь, разговариваешь. Жоэль до сих пор не очнулся.
- Что значит, не очнулся? – пересохшими губами переспросил Андреас.
- До сих пор в реанимации, - продолжала шептать женщина, - Жизнь поддерживают искусственно. Родственники должны будут решать, стоит ли... Или... отключить приборы... Они не хотят.
Она не плакала, только стояла, закрыв глаза, и немного покачивалась.
- Что ты говоришь такое! – вскричал Андреас, прижимая руки к щекам. – Жоэль же меня здесь постоянно навещал. Он вчера был здесь!!!
- Андреас, Жоэль в больнице. Он не приходил в сознание.

- Нет, нет, ты что-то путаешь. Ты сама – моя галлюцинация!
Женщина разрыдалась. В комнату ворвались санитары и медсестра. Снова ненавистный укол – и мутная дымка вместо мыслей.
Андреас засыпает. "Я болен, я болен, я болен..."


- А... скажите... Тот парень... который умер... Ведь он тоже не приходил в сознание?
Психотерапевт качает головой.
- И он конечно... не ходил по коридорам здесь, да?
- Нет, Андреас. Не ходил.
- А... – из последних сил музыкант пытается сохранить присутствие духа, - А вот... старичок... который все время ходит по коридорам.
Психотерапевт молчит.

Андреас расспрашивал медсестер. И ту самую, вокруг которой, на глазах тенора, бегал старик. Она смотрела на Хиртрайтера странно – смесь любопытства, жалости и недоумения. После чего Андреас вернулся в свою палату, лег на кровать и больше с нее не поднимался.

"Значит, врач все же был прав... И мне действительно *хуже*... Да, стало хуже. И когда я рассказал о парне... И... Жоэль, Жоэль, за что?!.. Да, все что я сейчас вижу... Это одна большая галлюцинация и бред... И нет ничего... Да-да, "Матрица". Нет и меня. И моих чувств нет. Совсем нет. Кто-то видит их во сне... Оборвите сон, пожалуйста. Разбудите его...".

Приходил главврач, поглядел на пациента сверху вниз и назначил дополнительные таблетки. Психотерапевт самоустранился.


День сменился ночью, потом наоборот. "А может... ведь... ведь он не зря... *пришел* ко мне. Он хотел, чтобы я что-то сделал для него. Бедный, бедный мой друг. Или... Или это моя благоверная – ненастоящая, привиделась мне... А на самом деле... я не женат... или вообще... не люблю женщин". Здесь Андреас расхохотался, но резко замолк.

"Я касался ее, а его коснуться не смог. Зачем он приходил, зачем звал меня? Сегодня или завтра... Черт возьми, сегодня или завтра... Родственники могут согласиться на отключение приборов. Если это правда... наверно, он хотел попрощаться. Или... Чтобы я не позволил... А я не позволю. Нет!!!".

Андреас вскочил.
"Я сделаю то, о чем он говорил мне. Я болен. Мне можно".

Коридор был пуст. Андреас без приключений добрался до гардеробной и даже умудрился натянуть на себя джинсы и свитер из шкафчика, владелец которого забыл замкнуть его. Дальше было сложнее. Рядом с лифтами всегда кто-то был – и очень повезет, если этот "кто-то" окажется не из тех, кто работал непосредственно с Андреасом и помнит его в лицо.

- Ну, наконец, наконец собрался,- раздался над уход Андреаса знакомый шамкающий голос. Хиртрайтер, сидевший на полу, спиной к шкафам в попытке собраться с мыслями, вскочил. Он хотел закричать, но острая, как игла мысль – "закричишь – обнаружат – Жоэлю конец" – остановила его. Андреас лишь зажал руками рот и беспомощно таращился на своего... нет, не соседа, а всего лишь галлюцинацию.

- И что смотришь? – строго вопросил старичок.
- Вы – настоящий? – прошептал Андреас. Ответом ему был лишь противный дребезжащий хохот.
- Ишь ты! Ишь ты как мозги-то запудрили дохтора. Иди давай, иди-иди.
- Куда? – чуть не плача, спросил Андреас.
- Как куда? Как куда?! – заворчал старичок и повернувшись, направился прочь. Андреас в мгновение ока, сам не ожидая от себя подобной прыти, оказался возле него и попытался ухватить за плечо. Рука прошла сквозь тело, как сквозь воздух.

Если раньше Андреас еще мог на что-то надеяться или чего-то бояться, что сейчас осталось признать либо свою полную невменяемость, либо сверхъестественность происходящего. В последнем случае – довериться тому, что все эти люди... или призраки... пытаются ему внушить. В конце концов, помог же ему "Жоэль"(?) восстановить голос.
- Ну чего тебе? – сварливо произнес старик, - Ужель не знаешь, а? Тебе твой дружок верно объяснил. Через стояночку, и наружу, и пошел, пошел...
- Но мне говорят, что мой друг на самом деле лежит без сознания, - пролепетал Андреас.
- А то ж. А я по твоему, самолично притащился сюда?
- Нет, - произнес Андреас единственно верный ответ, - А где вы?
- Да здесь я, на пятом этаже я... Он же ждет, что ты его голосом вылечишь.
- Как? Голосом? – сил удивляться у Андреаса уже не осталось.
- Как-как. Как сразил, так и вылечишь.
- Я сразил?!..
- Да ты, сынок, совсем трудный. Я ж те говорил про голоса. Мы ж с тобой сейчас только потому и баем, что оба голоса выучили.
- Я забыл все это. Я потерял память. Я ничего не помню ни про какие голоса.

Старик покачал головой.
- От ты горе-то. Ну я-то голосам выучился, когда еще молодой был... у Шамана одного, это кличка у него такая. Как поставил он мне голос – чего только я не вытворял! Встретил как-то раз шестерых в переулке... а я с дамой. Уж я крикнул тогда – что они бежали, пятки обжегши... Правда, и дама меня потом видеть не хотела. Оно всегда так – Голос разум затмевает, так заместо человека можно крысу здоровенную увидеть или еще чего... Еще бы не побежишь. И лечился я Голосом. А все один хрен, старость надавила на горб, не сладишь... А то ведь совсем не болел. Голосом если овладел, так не простой ты уже человек, а сам шаманом становишься. А зря, зря вы трубы иерихонские изобретали... Оно от как вышло. Не к добру. Со Смертным Воплем шутки плохи.

Андреас снова сел. Воспоминания, воспоминания...
"Это звучит слишком угрожающе, чтобы быть правдой. Но лучше не пробовать".
"Остановиться на достигнутом? Если мы не изучим это, то не сможем двигаться дальше. Обязательная программа, если хочешь". "...Здесь написано - всю свою ярость, агрессию и безнадежность ты должен вложить в этот Вопль".
"Брось, Жоэль, какая во мне ярость? Какая безнадежность? У тебя это скорее получится, чем у меня".
"Я такие ноты взять не смогу. Андре, твой голос - уникальный инструмент. Еще недавно ты сам не подозревал о его *настоящей силе*. Овладев этими техниками, мы с тобой... станем, практически, сверх-людьми".
"Жоэль, по-моему, ты переоцениваешь значение этих упражнений. Если ты настаиваешь, я буду пробовать, но лучше бы нам на этом и закончить".

Андреас закричал тогда. Все самое темное зазвучало в этом крике – впервые за много лет поднявшиеся удушливой, густой темной массой с самого дня его души. От собственного голоса, усиленного динамиками, сабвуферами и прочим оборудованием студии, он цепенел и терял рассудок. Своим криком Андреас будто выпустил жутчайшего демона, заточенного под землей. Он прорвался сквозь тело Андреаса и вылетел на свет сквозь его глотку – и в окнах полопались стекла, и взорвались лампочки на потолке, и осыпались экраны компьютерных мониторов... Пластмасса пошла трещинами, лопнули струны на гитарах и скрипках, а Андреас уже не мог остановиться, пока не упал, как подкошенный, рядом с Жоэлем, из ушей которого лилась кровь...

- А теперь? – слабо прошептал Андреас, поднимая глаза на стоящего над ним... кем бы или чем бы он не был.
- А теперь ты давай. Того. Говорю же – голос твой покалечить мог, и вылечить может. И вне тела ты ходить научишься, если захочешь. Как приятель твой. Или я...
- Или тот парень?..
- Да, - старик махнул рукой, - Тот жить не хотел. Выкарабкался бы, если б желание было. А я-то да. Только навряд проснусь уже. Мне и так нравится. А старое тело... это ты сам понимаешь.
Старик закряхтел, захихикал и побрел к двери. Не дойдя до нее он исчез – растворился нигде, только смутный силуэт был несколько секунд еще виден... Андреас пошел к лифтам.


Он не оглядывался и даже не думал о том, как выглядит и кто смотрит на него. Не много найдется более мирных, более незаметных и добропорядочных внешне людей, чем Андреас. Полный человечек с аккуратной бородкой спокойно вышел из здания больницы, постоял во дворике, порылся в карманах. Потом огляделся, подскочил к решетчатой ограде, неуклюже перебрался через нее и скрылся в тени прилегающего к клинике парка.


Он знал, что должен делать ровно до того момента, как оказался на свободе. Теперь же... домой? К жене... где его в первую очередь будут искать, и не факт, что из благих побуждений его бедная супруга не выдаст его... Нет, сразу к Жоэлю. Знать бы, куда именно.

Андреас позвонил в дверь, постоял, позвонил еще. Спустя минуту на пороге появилась Фрида, жена Фредериксена. Не накрашенная, в старом, едва запахнутом халате, в стоптанных домашних туфлях... Она не ответила на приветствие – только подняла на Андреаса холодные глаза, устремленные куда-то вверх... Потом выражение глаз изменилось - в них читался вопрос.

- Я должен увидеть Жоэля, - мягко произнес тенор, - Где... где он сейчас?
- Уходи, – не меняя выражения лица, ответила женщина.
- Я... я имею право видеть его.
- Какое право. Я его жена. А не ты. Как бы ты не хотел этого. – Фрида скривилась в боли и отвращении.
- Вы... на что вы... – опешил Андреас.
- Как ты смеешь. Приходить в дом семьи, которую ты разрушил. Жоэля больше нет. И этому виной тоже ты. Уходи. Уходи, уходи, УХОДИ!

Андреас выскочил на улицу, пошатнулся, опустился на прилегающий к дому газон. Жоэль, наверно, не без удовольствия каждую неделю подстригал его... Теперь он зарос жухлой, высохшей на солнце травой. И Жоэля... *больше нет*... Не может быть. Невозможно. Неправда. Нельзя допустить.

Андреас вернулся и снова стал жать кнопку звонка.
- Вы ненавидите меня. Наверно, у вас есть для этого причина. Но я... я ничего не помню. После той аварии я потерял память. Я лечился в клинике, но это не помогло. И я не знаю, что произошло, клянусь вам! Но я люблю Жоэля, видит Бог, люблю. Если вы намекаете на то, что эта любовь была чем-то... – Андреас запнулся – Противоестественным... То я не помню этого, и не смогу отрицать... Хотя мне сейчас сложно представить, как... Но, - тут голос его приобрел твердость, - Я должен, ДОЛЖЕН, поймите, увидеть его. Он... сам бы хотел этого.

...Распечатки из интернета, ксерокопии старых книг, аудиозаписи людей, владеющих техникой Голосов... Все материалы по которым они занимались с Жоэлем, пропали – разлетелись из окон, погибли под ботинками спасателей, были выметены уборщицей и сожжены... "Сначала учись созидать, а потом уже – разрушать" – подумал Андреас.

В палату он вошел следом за Фридой. Жоэль лежал на кровати – лицо пересекали белые трубки, подведенные к носу. Кожа его была неестественно-серой, губы приоткрыты. Склянки с прозрачными и цветными жидкостями стояли на подставке в отдалении. Монотонно пикали приборы, отмечая каждый удар ослабевшего сердца. Мигали лампочки на стерильно-белых, блестящих панелях.

Андреас сел на стул подле кровати – положил свою мягкую ладонь на крепкую, мужественную руку Жоэля. Фрида ушла без слов.

Хиртрайтер не помнил того, что знал когда-то о таинственных Голосах и мог надеяться, разве что, на память тела. Жоэль просил его прийти – значит, он считал, что Андреас в силах помочь. Возможно, надо просто петь, не горлом, но всей своей сущностью, всем телом. Каждый день приходить сюда, и петь, вкладывая в звук все самое лучшее, что есть в душе – до тех пор, пока однажды ресницы Жоэля не дрогнут, и глаза не откроются.


= the end
Eramaajarvi (Anna-jarvi), июнь 2008.