Экспонат

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Sopor Aeternus
2. Пейринг - Йоахим Лютке, Анна-Варни
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - опять шызня с укропом… какие герои, такой и текст)))
5. Комментарий - Анне Ярви с лучшими пожеланиями в день рождения =) Я очень рада, что общаюсь с таким интересным – и интересующимся, что немаловажно! – человеком, как ты. Спасибо тебе за очень многое, ты знаешь за что! =) На ГГС публикуется с разрешения именинницы
6. Предупреждение - шыза
7. Дисклеймер - всё неправда, никакой выгоды не извлекаю.


Экспонат

Он коллекционирует.
Никогда не интересовали лица и личности, только образцы и экспонаты; антураж сродни некрофилии – вне зависимости, розовые ли это зайчики или бутафорские (а то и настоящие, купленные в мединституте) кости. Его действительно никогда не интересовали лица… и личности.
В отличие от Гигера, с которым его сравнивают журналисты, включая самопальную Вики – он не выскребал собственные галлюцинации и больные фантазии из глубин подсознания, зачем? Есть чужие. У его клиентов – точно.
Немного сродни проституции, не так ли? Любой каприз за ваши деньги. У него хватает самоиронии сравнивать себя со жрицей любви, хотя раздеваются (в том числе раздеваются, или же надевают причудливые, как фантазии извращенца-фетишиста, костюмы) – другие. Знаменитости.
Йоахим Лютке просто коллекционирует их.
Образы, наверное. Так это именуют? Образы, выдуманные наклейки-на-личность, этикетки.
Лютке не задумывался всерьез. Экспонаты заказывали «фотосессию в таком-то стиле» - киберфрика или разлагающегося трупа, какая разница? – Лютке предоставлял им высокое качество и креативность. Все по контракту.
Позже, когда он читал в рецензиях «Йоахим Лютке делал фотосессию для такого-то» - с трудом вспоминал, было ли? Помнит фриков. Мертвецов и кровищу. А людей – нет. Люди одинаковы, неинтересны. Одинаково неинтересны.
У Лютке оставались оригиналы его работ, он хранил их на защищенном жестком диске, а копии расклеивал по студии. На память.
Рутина коллекционера.
Человек по имени Анна-Варни – один из. Лютке не обратил бы на него внимание на улице/в кино/кафе, но когда рослый худощавый мужчина переодевается (перевоплощается, словно вервольф под лучами холодного желтого полнолуния) в некротизированную нимфу, Лютке пробуждается от неприятного сна обыденности. В такие моменты он влюблен.
Не в Анну-Варни, конечно.
В себя, свое искусство – и отражение себя в этой «звезде немецкой шварцсцены».
Лютке не приходило в голову спросить настоящее имя «клиента», что ж, это и не нужно. Три “F”. Фотообъективы, фотошоп, фантазия. У Варни фантазия богатая – Лютке завидует ему, болезненно, словно маньяк – чужому списку жертв.
Лютке остается только выбирать ракурсы и выполнять технические детали; все идеи – у него, Варни, он высказывает их осторожно, будто с трудом подбирая слова, Лютке мерещатся многоточия после каждого слова и в конце каждого предложения. Многоточия напоминали таблетки «экстази», а слова – галлюцинации-бредни; даже Лютке порой хмыкал, с трудом выдерживая.
- Технически невозможно, - солгал он пару раз, идеи Варни переступали чересчур далеко за грань _нормального_, Лютке воображал что прописался за гранью и выкупил участок с домиком и садом, но на деле – топтался у границы. Варни же, наверняка, был если не мэром, то почетным гражданином Страны Бреда.
Но больше ни о чем не общались. Лютке по-прежнему не интересовали подробности обыденной жизни.
Зато советовались насчет костюмов – где купить. У кого заказать или, возможно, добавить что-то самостоятельно. Лютке вежливо принял стремление «клиента» выглядеть бесполым, без восторга, но не противился – не самая новая,но беспроигрышная фишка. Мэнсон вон изображал бледное нечто с женской грудью.
Транссексуальность – просто мода, игра на бессознательных влечениях. Лютке анализировал пожелания клиента с той же холодностью коллекционера, но не спорил, на данную тему спорить с Варни не стоило.
Кружевное платье ему, кстати, весьма шло. Белая прозрачная ткань обвила тело почти влюблено, и смотрелся Варни в этом наряде куда естественнее, чем в обычных джинсах-рубашках (одеваться вне сессий он не умел абсолютно).
Лютке отмечал это вполглаза. Чисто технически. Выгодные ракурсы и так далее.
Очередная идея Варни была одобрена Йоахимом Лютке.
Патоло-анатомический музей? «Я бы притащил вам все эти кости из реквизита, но если желаете и есть деньги на аренду – почему нет?»
Варни стоял на своем. Упрямый тип.
Микроавтобус высадил их возле музея. Полукруглое здание, ухоженное и совершенно не жуткое на вид; вокруг бродило несколько флегматичных австрийцев. На соотечественника-Лютке даже не взглянули, пропирсингованного-бритого Варни рассматривали чуть дальше, зато сам Варни их игнорировал. Устремился внутрь.
Внутри музей так же не поражал воображение. Во всяком случае, воображение Лютке; он остановился и долго тер подбородок, думая как бы потом придать инфернальность и мистичность аккуратно развешанным экспонатам. Все – без пылинки и с бирочками.
Варни тем временем, беседовал со смотрителем. Арендовали музей они на пару дней, оплата произведена вперед. Добро пожаловать.
- Ну, начнем? – предложил Лютке. Он таскался с полдесятком различных фотоаппаратов, в том числе массивным – на треножнике; бродить туда-сюда по залам, рассматривая экспонаты хотелось меньше всего.
Не _его_ экспонаты, верно?
_Его_ - вон, бродит с неприкаянным видом…и непривлекателен, словно бабочка без крыльев. Лютке тянуло поскорее приклеить их.
- Да, конечно, - Варни бегло улыбнулся. – Посетители мешать не будут, я договорился, - зачем-то добавил он. Ясное дело, еще Лютке не хватало любопытных блондинок в кадре!
Он задержал взгляд на выпотрошенном трупе. Внутренности были аккуратно вывернуты, пронумерованы и обозначены на латыни и немецком.
- Словно на уроке анатомии в школе, - усмехнулся Варни.
- Угу, ну я уж смастерю из этого формалина что-нибудь… мистичное, - Лютке выделил последнее с легкой усмешкой. Его клиенты желают одного – пугать _своих_ клиентов. Или делать вид, что пугают.
Смешно.
Он двинулся вслед за Варни, тот попутно оглядывался на заспиртованных младенцев, чьи-то отрезанные шестипалые руки и скелеты, как мерещилось Лютке – с подспудным желанием… ну, присвоить экспонаты. Пару раз Варни провел рукой по сухой коже распятого на стене трупа; в жесте том помимо детской (урок анатомии в школе) заинтересованности было что-то фрейдистско-сексуальное. Очень легко оказалось представить Варни в обнимку с иссушенной древностью и препаратами мумией, тонкие губы осторожно целуют готовый рассыпаться серовато-белый остов.
Лютке затряс головой, отгоняя дурацкие мысли.
В Австрии, черт подери, слишком много Моцарта и Фрейда. Порой призраки обоих прилетают куда не звали.
Варни ведь не некрофил…на самом деле?
Не более чем сам Лютке.
Разумеется.
- Кажется, здесь, - Варни остановился в небольшом, но довольно светлом и просторном зале. Стандартный набор «дохлятины» на стенах, можно захватить пару интересных кадров, - огляделся Лютке. – Вас устраивает? Есть еще…
- Нет, не надо другого. Зал вполне подойдет.
Лютке с облегчением свалил в кучу свои фотоаппараты.
- Переодевайтесь, - кивнул он Варни, - вроде там подсобка, я пока настрою аппаратуру.
Установка фотоаппаратов, примерное расположение, поиск ракурсов – пять минут для профессионала. Из кармана выпала шариковая ручка, гладкая, заостренная, похожая на кинжал. Может, изобразить (само)убийство…ручкой? Варни понравится такое, если нравились прикованные скелеты, похожие на побитых молью египетских мумий, какой-то хлам на дне ямы-склепа и тому подобное.
Лютке усмехался. Кто-то из них двоих все же не совсем нормален. Шариковая ручка смахивает на…булавку для бабочек и острие ее достаточно заточено.
Где Варни, черт его подери?
Лютке зажал в кулаке ручку – его восприятие художника-фотографа невольно рассмеялось над сценой: словно маньяк из «Психо» или чего-то подобного.
О черт.
Это…место что ли? Так действует.
Нельзя не замечать трупы и вкрадчивый кисловато-соленый, словно морская вода, аромат формалина.
Варни хорошо будет смотреться в этой фотосессии. Жаль, нельзя передать… запах и тактильные ощущения, вроде.
Шариковой ручки.
Ножа.
Бабочек.
- Эй, вы скоро там? – позвал Лютке. Вздернул темный рукав свитера, посмотрел на часы, - у нас аренда на три часа, кажется.
Варни резко открыл дверь. Лютке едва отскочил от неминуемого столкновения деревяшки со своим лбом.
- Осторожнее.
Он замолк. Он желал бы в тот момент вколоть себе новокаин в обе губы, чтобы окаменели мимические мышцы и не всплывала язвительная (язвительная?) усмешка.
Варни в своем репертуаре.
Силиконовый костюм, скрывающий… ну, короче все, что можно скрыть ниже пояса. Выше, впрочем тоже – от горла до пяток.
Более ничего – несмотря на прохладу, почти холод анатомического театра.
Недаром Варни отдельно договаривался: никто кроме них двоих не войдет в арендованные для фотосессии помещения.
Варни выглядел… обнаженным.
Это прилагательное не имеет сравнительных степеней, но Лютке предположил, что _намного более_ обнаженным, чем если бы он в самом деле вылез нагишом. Плотный костюм белого латекса прилип так плотно, что воспринимался второй кожей.
Он смахивает на змею или ящерицу, подумал Лютке, юркую ящерицу-альбиноса. Он едва сдержался, чтобы не потрогать костюм (костюм, только костюм!) Варни.
И он сильнее сжал свою ручку.
Нож.
Булавку.
…Лучше бы Лютке снова фотографировал хронически обдолбанного истероида Мэнсона или хмурых (вероятно, из-за похмельного синдрома) метталюг…как их там? Kreator? Неважно.
Лютке оставил в памяти лишь их (сделанные им) фото.
Но не был уверен, что Варни удастся выбросить из головы так легко и быстро, Лютке тянуло…
(поймать)
…присоединить к экспонатам музея, и, может быть, утащить с собой. Спрятать. Дурацкие мысли.
Он уколол палец о стержень ручки.
- Здесь нет смерти, - внезапно заметил Варни, - Здесь ощущение…прошлого , но и только. Мне это нравится.
Лютке хмыкнул. Рассуждения Варни иногда походили на бред сумасшедшего, но Лютке подозревал, что это не более, чем дань имиджу. В целом, вполне адекватный и спокойный человек. Несколько заторможенный – и только.
- Вы ощущаете это? – Варни прижался к стенам, осторожно, чтобы не повредить прикоснулся к заспиртованным безносым лицам – жертв ли сифилиса или рака, неясно.
- Стоять, классный кадр, - Лютке кинулся к своим аппаратам. Философские рассуждения – к дьяволу. Ничего он не ощущает. Кроме…
(булавок и бабочек?)
Маленькой ранки на пальце, когда щелкал кнопкой.
В обрамлении костей, вывернутой на манер пергамента или шкур в мастерской, кожи, Варни смотрелся удивительно органично. Затянутое в (мертвый) бледный латекс тело – недостающий фрагмент мозаики; Лютке едва успевал щелкать кадр за кадром, судорожно, хватая губами воздух. На лбу его выступил пот и прилипли пряди длинных черных волос. Он машинально высасывал капельки крови из пальца.
Варни… вот черт лысый, как так можно – быть единым целым с этой грудой заспиртованных мертвяков?
Правда, что ли некрофил?
«It’s easier to love the dead», вспомнил Лютке, и коротко кашлянул-рассмеялся. Варни мгновенно принял «человеческий облик» - неяркий, невыразительный, даже латексный костюм «я-не-существо-вашего-мира» - или это было о Мэнсоне, а здесь что-то вроде пятого-шестого-десятого пола? – потерял свой _кожистый_ блеск, свернулся до обычной декорации, словно яичный белок от горячей воды.
- Герр Лютке?
Варни шагнул к фотографу. Недоумевал. Лютке – парень со странностями, но Варни давно решил для себя: чем *необычней* человек, тем легче с ним общаться. С «среднестатистическими» Варни скучал, а то и вовсе в миг вырастала стена непонимания, вороха стереотипов и так далее.
Варни вгляделся в некрасивое – и ныне перекореженное вдвое, точно в гримасе страдания или преддверия эпилептического припадка, - лицо Йоахима Лютке. Прозрачные голубые глаза дрожали.
Перенапряжение? Устал? – Варни склонил голову набок, прежде чем спросить: с вами все в порядке?
Лютке отбросил волосы.
- Экспонат. Возвращайся на место, - и вновь хриплый полусмех, - все отлично, парень, ты – моя лучшая модель.
Губы Варни чуть дрогнули. Не больно-то любил, чтобы обращались «парень», однако Лютке не так близок ему, чтобы требовать _нужного отношения_.
- Попробуем с теми… скелетами, - продолжил Лютке.
И в следующую секунду замер.
Он увидел бабочек.
Откуда коллекция бабочек взялась в анатомическом музее? Неизвестно, возможно случайно попала, возможно передал кто-то в наследство.
- Эй… - Лютке заворожено приблизился к коллекции. Хрупкие слюдяные крылышки подрагивали от его дыхания, и едва не хрустнули пополам, когда он протянул пальцы к булавке, на которую были нанизаны мертвые насекомые. – У меня отличная идея по поводу пары кадров.
- Осторожно, герр Лютке, - заметил Варни, - Не повредите, наверное это дорогая штука.
- Плевать, - развернулся Лютке. На каждом из пальцев его сидело по бабочке, и Варни с удивлением градиентным в ужас, понял: шевелятся.
Экспонаты. Лютке замораживал время, почему бы не проделать обратный процесс?
Смерть – всего лишь застывшее время. В морозильнике. Смерти нет. Есть передышка и анатомический музей.
- Иди сюда, - Лютке перешел на «ты», они давно общались между «ты» и «вы», отношения напоминали прилив и отлив, теперь Лютке и Варни оба сознавали это, прилив-отлив – застывший цикл времени.
- Хороший экспонат.
«Хорошая собачка».
Варни понял, что ему следует подчиниться. Для…удачной фотосессии.
И собственной безопасности, потому что бледно-голубые глаза фотографа были ярки и пусты, как вспышка.
- Одень… другое.
Варни подчинялся. Он был выше, чем Лютке. Крупнее. Но счел за лучшее не противиться.
«Сумасшедший», - мелькнуло. И погасло. Кто такой Варни, чтобы судить других? Чересчур часто _его_ именовали…безумцем – не самый мерзкий эпитет.
- Что именно?
Платье. И бусы. Варни вздохнул: банально. Мог бы угадать. Фотограф предсказуем.
Сплетение Эроса и Танатоса – какой старый, избитый трюк, затертый, словно рифма «dunkleheit-einsamkeit». Варни спрятал язвительную усмешку, и неприязненно повел плечом, когда шеи коснулись волосы Лютке.
Ох, только не это.
Не сейчас, не здесь.
Варни, в конце концов, не подросток-сатанист, чтобы заниматься сексом на могильных плитах.
Хотя Лютке, в общем, в его вкусе. Варни любит…странных. Подобное стремится к подобному – тоже старая (как время) истина.
Но ничего *такого* не произошло.
Не то, чтобы Варни пожалел, но уголок губ скривился в легкой усмешке: мужчины одинаковы, никогда не смелы настолько, чтобы признаться в собственной… не *совсем* нормальности, в странных влечениях и…
«Это влияет место, - наверняка думает он, - место что-то делает со мной, с нами обоими, но за дверями - скучная серость».
Лютке вздрогнул, словно от удара полицейским электрошокером. Варни чересчур близко.
Нужно отвлечься на работу.
- Иди к свету. Вот сюда, чтобы на тебя падало солнце.
Он указал локацию и позу, и Варни скрючился, изломал собственное тело – без особого, впрочем, усилия. Он всегда был гибок, и различные полуакробатические трюки доставляли удовольствия.
Я правда хорошая модель, подумал Варни.
По нему текло солнце, полуденное и желтовато-зеленое. Стены музея воздымались вверх, будто своды какого-то древнего храма, и сам Варни ощущал себя девственницей на алтаре, вокруг маски мертвецов и танец скелетов, на закате его принесут в жертву, чтобы успокоить бесплотных и жестоких божеств.
Лютке посадил на рот Варни бабочек.
Сухие лапки царапнули губы. Варни зажмурился, сравнил с поцелуем… тоже чего-то не слишком живого, но Варни был любопытен к подобным ощущениям, и протестовать не стал.
- Сиди так. Экспонат. Ты отлично смотришься.
Фотограф стоял поодаль. Не прикасался к объективам и камерам, просто стоял и изучал свой шедевр – о, эти бабочки, и тело (не живое, не мертвое, не мужчина, не женщина – кто тогда? Божество?).
Варни? Какая разница.
Лютке видел _себя_, свой шедевр.
(я бы мог пойти дальше, и ты ждешь этого от меня – не так ли? Но это сродни… ритуалу, некоторые ритуалы способны вызвать слишком опасных демонов. Извини. Я просто работаю)
Вполне достаточно.
Нужно поймать момент, законсервировать саму смерть и чертово время.
Он щелкнул раз, другой. Сердце колотилось где-то в горле, хотя вокруг царила тишина, и послушная модель – Варни не двигался. Не дышал и не моргал – тоже, словно древесная ящерица, впавшая в анабиоз.
Или…
«Мне позировала сама смерть. Само время».
Это было потрясающе. Сродни самому сногсшибательному сексу.
Клавиша фотоаппарата была чуть влажна от пота, и Лютке тщательно имитировал неизмененное дыхание, взирал на Варни искоса – тот не двигался, словно неудобная поза не причиняла никаких неудобств, словно и впрямь стал…
(да, понятно. Экспонатом, но я не настолько… не отсюда, чтобы поверить).
От некоторых искушений лучше воздержаться.
Он аккуратно снял бабочек и вернул в коллекцию музея. На молчаливый вопрос: можно? – кивнул. Варни выпрямился, стряхнул невидимую пыль с колен:
- Фото получились удачные? – как ни в чем не бывало.
- Более чем, - и, переходя на официальный стиль, - Я вышлю вам после обработки готовую версию. Да, кстати, с вами очень приятно сотрудничать.
- Аналогично, - Варни пожал протянутую руку.
Переодевался он с некоторым страхом – что, если Лютке встретит его ножом, ножом и быстрым точным ударом, гораздо правильнее присоединить удачный _экспонат_ к остальным, чем уводить из назначенного (судьбой?) места.
Я обманул их, - думал Варни о мертвецах и изъеденных гнилью лицах, - они хотели, чтобы я остался. Лютке понял это. Мы оба.
«Но я хочу уйти».
Немного грустно. Прежде Варни вряд ли удержался бы от искушения, теперь – что-то поменялось, и атмосфера хрупкой смерти манила его не более чем любая другая красота. Красота города, например. Или цветов.
Он накинул капюшон плаща на бритую голову, и только теперь осознал: замерз в прохладном просторном помещении.
Лютке складывал свои аппараты. Кивнул.
Никакого ножа. Никаких ритуалов.
Варни испытал легкое разочарование и оглянулся, прежде чем покинуть музей.

Фотографии получились отличными. Одна из лучших фотосессий – вопили критики, и Лютке, самокритичный автор, соглашался с ними.
Его не интересовали лица и личности – только результаты работы, но на сей раз бабочки трепыхались со стен, и недышаще-немигающе взирала модель.
Сама смерть. Само время.
Лучший экспонат.