Томас. (Одиночество для двоих) - окончание

[german-gothic-slash]

Томас. (Одиночество для двоих) - окончание

1. Фандом - Lacrimosa
2. Пэйринг - Tilo Wolff, Anne Nurmi, Thomas Nack
3. Рейтинг - R
4. Жанр - ангст, драма
5. Комментарий - Еще один фикшен,посвященный Лакримозе, раньше лежал на fanfic.ru, нынче лежит только здесь. Был вдохновлен музыкой Echos. О борьбе с темной стороной души?..
6. Предупреждение - Не без соплей. Есть немного гета.
7. Дисклеймер - Рассказ не имеет ничего общего с реальностью: ни события, ни время, ни место.

***



Перед Россией у нас был концерт в Хельсинки. Мои родители специально приехали в столицу, чтобы попасть на него. Мы не виделись уже более полугода. В Финляндии мы специально задержались на два лишних дня, чтобы сделать передышку. Это была идея Тило, и я была очень благодарна ему за это.

Я провела это время со своей семьей, как он – не знаю... Но выглядел он вполне довольным и счастливым. Томас тоже...



Дальше наш путь лежал в Москву. Признаться, я нервничала. Но когда мы прибыли в столицу, опасения немного рассеялись. Вместе с русским сопровождающим я и Тило отправились гулять по городу. Мы обошли центральные улицы, побывали на Красной площади, заходили в удивительные храмы и парки.



На следующий день был концерт. Как обычно, мы приехали заранее, чтобы подготовиться. Охрана строго следила за безопасностью, не позволяя фэнам даже приблизиться к черному ходу, пока мы разгружали аппаратуру... Не подозревая ничего дурного, мы с Тило вошли в вестибюль... И тут грянул взрыв.



Вскрикнув, я бросилась на пол. Помещение наполнилось дымом. Горло и нос будто что-то обожгло. Завыла сигнализация, забегали охранники... Люди бросились прочь.

- Без паники! – надрывно кричал кто-то.

Тило схватил меня в объятия и потянул на улицу. Едкий запах заставлял нас не переставая кашлять, глаза слезились, все лицо, и особенно нос, дико чесалось... Мы, вместе со всеми, отбежали в сторону, подальше от входа.

- Мы должны немедленно уехать отсюда! – закричала я, когда смогла перевести, наконец, дыхание, - Тило, ты помнишь эти угрозы? Они не шутили. Мы должны отменить концерт! Они чуть не убили нас!! Что если в зале будет кто-то с оружием?!

- Успокойся, - уговаривал меня Тило, - Сначала бы должны поговорить с охранниками.





- Это была всего лишь примитивная дымовая шашка. Чья-то шутка, - убеждали нас.

- Шутка?! – кричала я, - Как вы допустили это?! Концерта не будет!!!

- Это невозможно! – представитель компании-организатора рвал на себе волосы, - Зрители уже начинают собираться!

- Концерт состоится, - спокойно сказал Тило, но я не хотела смириться с этим.

- Анне, - сказал он, взяв меня за плечи, - Ты можешь не выходить на сцену, если боишься. Я пойму тебя.

- Черт возьми! Ты прекрасно знаешь, что я не соглашусь на это! – воскликнула я, - Но почему? Разве тебе не страшно за свою жизнь?!

- Не преувеличивай, Анне. Наши ребята сказали, что пронести оружие будет просто невозможно. Проверят каждого в три раза тщательнее, чем обычно. Анне, продано две тысячи билетов. Я не буду разочаровывать всех этих людей.



Таким образом, концерт состоялся. Во время выступления меня не покидал страх, но по Тило нельзя было догадаться, насколько он взволнован. Это было блестящее выступление, и такого восторженного приема, как здесь, нам, пожалуй, не оказывали больше нигде в Европе...

Но признаюсь, при всей моей симпатии к этой стране, откуда был родом мой дед, в этот раз мне хотелось как можно скорее покинуть ее.





***





Случай с дымовой шашкой вызвал во мне скорее недоумение, чем испуг. Тогда мне даже не пришло в голову связать это с угрозами, которые получал Тило. Как знать, может, этой связи и на самом деле не было. Но беда все-таки настигла нас, и это было куда страшнее, чем взрыв дешевой петарды.



Перед отъездом мы с музыкантами отправились на широко известный в России рынок компакт-дисков, где можно было купить музыку и софт буквально за копейки. Мы шатались там полдня, обошли все что можно и едва успели вернуться к самому отъезду на вокзал.



Я дико устал и хотел только одного – добраться побыстрее до койки и лечь спать. Я швырнул вещи в купе и отправился в конец вагона, чтобы сполоснуть руки. Но когда я открыл дверь в тамбур, прямо в лоб мне уперлось холодное дуло пистолета.



В первый момент я просто оцепенел от страха - подумалось, что прямо здесь моя жизнь и закончится. Высокий парень с яростно сжатыми зубами направлял на меня пушку - и по его диким глазам я понял, что выстрел может раздаться с любую минуту. Он был одного роста со мной, но значительно шире в плечах. Лицо – грубое и угловатое, волосы короткие, на плечах - черная куртка.

Я медленно поднял руки. Ни бежать, ни позвать на помощь я не мог. По коридору поезда от вооруженного человека не убежишь.



Он схватил меня за шиворот и затолкнул в туалет. Я чувствовал дуло у самого затылка. Лбом я упирался в матовое стекло окна и не мог больше видеть нападающего.



- Что вы хотите? - спросил я по-английски, надеясь, что этот язык ему знаком. Оказалось, что он знает и немецкий - но я едва понимал его из-за чудовищного англо-русского акцента.

- Где Тило Вольф? - спросил он, до боли прижимая дуло к моему затылку. Я вздрогнул, моментально вспомнив все наши опасения по поводу угроз в электронных письмах и долгие сомнения, включать ли Россию в список турне. Поздно и бессмысленно теперь было осознать, что эти опасения были не напрасны.

- Я не знаю, - ответил я тихо.

- Говори, где он, - несильный толчок в голову, - Или я отстрелю тебе уши! - прорычал он, добавив что-то на русском. Я взмок. Пальцы против воли дрожали.

- Не знаю, - повторил я, безгранично радуясь тому, что ему здесь не попался сам Тило, - Он еще не вошел.

- Где его купе? - и опять что-то по-русски, злые, черные ругательства.

- Я не знаю!

Это была правда - откуда я мог знать, в каком купе собрались ехать Тило и Анне? Но сумасшедший не поверил мне, схватил за волосы и крепко приложил головой об стекло. В глазах потемнело.

- Номер купе? - проревел он мне в самое ухо, прижимая пистолет к подбородку и сильно надавливая.

- Я... не знаю... номер... - пробормотал я. Еще один удар об стекло. Мне показалось, что у меня хрустнул череп. Я был на грани паники. Я не хотел умирать так!

- Я покажу... - произнесли мои губы сами собой.

- Если закричишь, (непонятное), станешь инвалидом на всю жизнь, - предупредил он и резко распахнул дверь.



Он выглянул в коридор, чтобы удостовериться, что все спокойно, и вытянул меня из туалета. Мы вошли в вагон. Окна были зашторены, и я не мог видеть, что происходит снаружи.

- Сюда, - сказал я, указывая на первую попавшуюся дверь. Я молился, чтобы там не было никого... Как и следовало ожидать, купе было пустым.

- Я же говорил, я говорил, что он снаружи, - воскликнул я, чувствуя, как напряглись его кулаки.

- Живо, - он втолкнул меня в купе и прикрыл дверь, - Садись.



Я сел на полку. Он приказал положить руки на стол, чтобы видеть их, и сам замер с пистолетом, наводя его то на меня, то на дверь, будто примериваясь.



Мне было невыносимо жарко. Сердце неистово колотилось. Я смотрел в его безумные глаза, не веря, что ЭТО происходит на самом деле, что это происходит со мной. Как такое могло случиться? Как он пробрался сюда и главное, что им движет?



Минуты тянулись вечно, и ничего не происходило. В коридоре не было слышно ничьих шагов... Потом невыносимое напряжение начало спадать. Я даже вздохнул чуть спокойнее. Страх постепенно проходил. Я лихорадочно соображал, что мне теперь делать. Бороться с ним было невозможно. Мне он и не сделает ничего, но что будет, если объявится Тило?..



Время шло, я все больше успокаивался, а сумасшедший парень нервничал сильнее. Он вздрагивал от каждого шума. Его лицо было искажено яростью. Руки начали дрожать, и я боялся, что он может выстрелить нечаянно...

- Почему? - спросил я тихо, то ли чтобы отвлечь его, то ли потому, что этот вопрос действительно был для меня важен. Хотя это был явно не самый лучший способ успокоить его.

- Почему ты хочешь его убить? - повторил я. Он перевел на меня свой безумный взгляд, держа дуло пистолета все еще направленным к двери, чему я был очень рад - руки его уже явно тряслись. Я не ждал вразумительного ответа, но он все же дал его.



- Он убил мою девушку, - голос сумасшедшего стал неровным, хриплым. Он полез в карман на груди и вытащил помятую фотографию. Фото легло на стол, и я увидел улыбающееся лицо, обрамленное жиденькими светлыми волосами... Почти подросток – с большими грустными глазами.

- Как такое могло случиться? – спросил я, понимая только, что сам Тило убить никого не мог...

- Она покончила с собой. Она отравилась, вспоров перед этим себе вены в ванной... – задыхаясь, произнес парень. Я похолодел. Я уже понял, в чем винит этот ненормальный Тило... Но все равно спросил:

- Причем же здесь мы?

Его безумный взгляд прожигал меня насквозь. Мои ладони против воли сцепились друг с другом в тщетной попытке успокоиться.

- Она слушала ЕГО, - тихо сказал парень, - Только. ОН подсказал ей ТАКОЙ выход. Это грязный ...

Снова слова по-русски, голосом, полным дикой ненависти... Я закрыл глаза, не в силах больше выносить этот взгляд. Казалось, в нем не осталось ничего человеческого, только животная ярость... Но эта вспышка отняла у него слишком много сил. Он успокаивался... Я перевел дух. Фотография снова исчезла в его кармане.



Кажется, то, что он выговорился, пошло ему на пользу. Ненависть почти угасла. Он снова смотрел на дверь. Пистолет он опустил: устал держать его на весу так долго. А мне хотелось кричать – почему, почему, почему все происходит так? почему боль не может исчезнуть совсем – почему она может только усилиться? Мог ли Тило предположить, когда выплескивал в музыке свое страдание, что однажды его поймут настолько неправильно? что произойдет непоправимое? Что отпущенная на свободу, его боль найдет другую, более слабую жертву и поразит ее насмерть?..



За дверью раздались шаги и голоса. Я встрепенулся. Это был голос Тило. Я постарался тут же взять себя я руки, но мои испуганные глаза меня выдали. Или он каким-то шестым чувством понял, кто снаружи? О нет... Они не могут идти сюда. Капля пота стекла по щеке. Дверь... дверь дрогнула и стала отъезжать в сторону. На пороге стояли Анне и Тило.



Пистолет был направлен прямо на них, а они замерли с выражением растерянности и ужаса на лицах, так же, наверно, как я... Никто не проронил ни слова, не сдвинулся с места. Только из глаз Анне вдруг покатились слезы.

- Шаг в сторону, - хрипло произнес сумасшедший, чуть кивнув ей. Она не поняла, ее глаза расширились еще больше.

- Я сказал, сделай шаг в сторону, - он повысил голос, нацеливая пистолет на нее. Слезы текли уже непрерывно, а само лицо напоминало застывшую маску, и это было так жутко, что я сам еле сдерживался... Она сделала шажок влево.

- Стоп, - произнес парень, целясь теперь только в Тило. И снова повисло молчание, в котором раздалось тихое, четкое, почти без акцента:

- Я тебя ненавижу.

Невозможно забыть смертельно бледное лицо Тило, ужас и непонимание в его глазах. И это, наверно, был даже не ужас смерти, а того, во что ненависть превратила этого обычного русского парня, до чего довела его. И непонимание, как они с ним могут быть связаны.



Рука одержимого потянулась к нагрудному карману, туда, где лежала фотография. Он вытаскивал ее медленно... Вытаскивал, чтобы доказать всем, и в первую очередь Тило, что тот – не жертва, а преступник. А сам он – лишь возмездие. Тило смотрел на фото пустыми глазами, и я понимал, что в любую секунду раздастся выстрел и ничего уже исправить будет нельзя – пистолет смотрит прямо в его сердце.



Я изо всех сил толкнул парня ногой в спину, буквально вбил его в стену. Грянул выстрел – дырка в потолке. Анне завизжала и бросилась бежать, за ней – я и Тило. Еще несколько выстрелов. Я никогда не смогу забыть этот ужас и беспомощность – отчаянный, совершенно безумный побег – чтобы спастись от смерти, несущейся по пятам, которую ты не видишь, перед которой абсолютно бессилен. Разум отключается полностью, остаются только самые простые инстинкты – спасти свою жизнь.



Я совсем не помню, как мы выскочили из вагона и что было потом. Я очнулся только, врезавшись на огромной скорости в местного полицейского, который преградил мне путь на выходе из вокзала в город... Мы оба упали, и он долго орал что-то... Примерно то же, что и псих в поезде.



***



...Я долго, отчаянно кричала, долго билась в чьих-то объятиях. Меня трясли, и кажется, даже ударили по щеке. В голове осталась только одна мысль – бежать, бежать, туда, где пуля не может настигнуть... Меня обуревал звериный ужас. А потом я упала на асфальт и наверно отключилась... или нет?.. трудно сказать. Гитарист сидел рядом, обнимая меня, шепча в ухо что-то успокаивающее, а я снова плакала, хотя у меня, кажется, все волосы и так были мокрыми от слез.



Не столько жутким был этот тип с пистолетом – я наверно даже не смогла до конца осознать, что происходит... Страшнее всего было преследование и пули, свистящие над нашими головами. Я боялась, что кого-то из нас они настигли... И безумно, истерически радовалась, что я – жива... Я жива. Я жива.



Нас окружили секьюрити и полиция. Тило еле стоял на ногах, меня поддерживал охранник. Томаса я не видела... Нам сказали, что никто не пострадал и что преступник пытался скрыться, но его тут же поймали.



...Ад длился бесконечно... мы с Тило опустились на асфальт, обняв друг друга. Но нас заставили встать, повели куда-то... Местные стражи порядка сцепились с нашей охраной. Русские хотели отвезти нас куда-то для дачи показаний... Появился Томас, и Тило судорожно обнял его, и держал в объятиях так долго, что вокруг стали переговариваться... Когда он наконец разжал руки, на его глазах были слезы.



Потом мы, кажется, оказались в комнате отдыха, и вокруг засуетились врачи, бессмысленно спрашивая на скверном английском, нужна ли нам помощь и не пострадал ли кто... Я сказала, что хочу домой. Больше говорить не было сил. Врачи заставили нас выпить успокоительное... Что было потом, я опять не помню.



Мы уехали только поздним вечером. Несмотря на то, что охранники несколько раз обошли весь поезд и проверили каждое купе, каждый туалет, заходить в вагон было жутко... Мне пришлось принять еще много успокоительного и снотворного, чтобы забыться. К счастью, ночь прошла без сновидений. А рано утром мы пересекли границу Германии...





***











Мы не стали подавать никаких исков, предоставив русским самим разбираться с этим делом. Несколько раз нам звонили и просили дать показания. Объяснениями в основном пришлось заниматься Томасу. Возможно, ему не хотелось вдаваться в детали, и я точно знаю, что Тило просил его не отягощать положение того парня подробностями... Но было уже известно слишком много, чтобы отступать. Части складывалась в трагическую историю. Провинциальный русский город, неблагополучный район, где несчастная молодежь живет по своим законам. Забитая, закомплексованная девочка, которую однажды взял под свою защиту парень из местной "националистической" группировки... Он уже имел условный срок за зверское избиение какого-то ее длинноволосого ухажера. Пять лет полу-дружбы, полу-любви, ссор и полного непонимания. Проблемы с учебой, отец-алкоголик, работа продавщицей в круглосуточном киоске. Кассеты, копированные диски, длинные черные юбки, анки, перевернутые кресты и суицид в 20 лет.



Германия и ее националистическое движение "уважалось" в среде этих ребят. Они слушали много немецкоязычной музыки... После смерти той несчастной девушки парень чуть не сошел с ума. Правда ли, что именно тексты Тило подтолкнули ее к тому, чтобы свести счеты с жизнью? Мы никогда не узнаем, что происходило в ее больном сознании. А тот парень, что напал на нас в Москве, винил во всем только моего друга, направив на него все свою ненависть - и как борца за "честь арийской расы", и свою личную... Возможно, "Promised Land" - "Земля обетованная", песня, написанная Тило... его внешность, черты лица и украшения заставили этого человека видеть в нем "врага", маскирующегося под "истинного арийца"... По крайней мере, я так поняла это – мне было сложно вникнуть во весь этот бред.



Тило пытался получить то фото, что показывал ему преступник в поезде - но ему удалось достать только копию. Хватило и этого... Он мог часами лежать, свернувшись, на кровати, без движения, и смотреть на лицо этой девушки. Ни я, ни Томас ничем не могли помочь. Тило полностью замкнулся в себе, не подпуская никого... Он не хотел и слышать ничего об этом. Делал вид, что ничего не происходит... Но как мы могли закрыть на это глаза? На него было больно смотреть.



Дни шли за днями... Да, сначала он еще скрывался от нас. Потом ему стало все равно. Он почти перестал есть. Его глаза потухли. Как мне хотелось отобрать у него эту фотографию! Хотелось заставить его обратится к врачу. Но все мои просьбы были напрасны - будто я говорила с мертвым камнем. Люди, с которыми он еще немного общался по работе, пугались его... Иногда я видела, как Томас, склонившись над его кроватью, обнимает его, что-то говорит... Руки Тило были на его плечах. Но потом Томас вставал, а Тило оставался лежать все так же неподвижно...



Это продолжалось долго... но не могло длиться бесконечно. Когда я заметила в Тило некоторое оживление, сначала я обрадовалась. Но потом он стал пугать меня еще больше, чем прежде. Он что-то решил для себя...



***



Я начал забывать, как выглядит солнечный свет. Я забыл, как выглядят улыбки и сам разучился улыбаться. Я безумно устал. Я ничего не мог исправить.



Я понимал, что Тило винит себя в смерти той девушки. Боится, что подобный случай - не единственный. Что то, что шло из самого его сердца, оказалось гибелью для других. И после этого он не может писать музыку. Он не имеет на это права. Думаю, он уничтожил бы все им созданное, если бы это было в его силах. А так - уничтожил только то, что мог. Однажды я пришел к нему, и еще в коридоре почувствовал запах гари и дыма. Я бросился на кухню... Пепел, будто черный снег, покрывал почти весь пол. В центре на кафельном полу лежали останки того, что когда-то было его стихами, рассказами, рисунками... Он сжег все, что хранилось в этой квартире. Ящики стола в спальне оказались открыты - и пусты. А Тило сидел на полу, прислонившись к холодильнику, весь испачканный этим черным снегом, и смотрел в пустоту. Рукава рубашки были обожжены. Я лишь бессильно опустился рядом.



Я боялся за его рассудок. Я уговаривал его обратиться за помощью, но он молчал. Он вообще почти перестал говорить со мной. Если я ставил какую-то музыку или включал телевизор, он просто выходил из комнаты и запирался в другой.

Потом он начал читать книги, и я подумал, что это улучшение. Я был безумно рад, когда увидел, что он продолжает писать и рисовать, но он почти сразу уничтожал эти листы. Я видел несколько рисунков: обнаженная женщина, тянущая руки вверх, прикованный к скале человек, раскинувшие крылья драконы... Тило швырнул все это в умывальник и поджег.



***

Его не было весь день, и я уже начинал беспокоиться. Его душевное состояние все еще пугало меня. Последние вести, которые мы получили из Москвы, были утешающие. Хотя того парня признали вменяемым, его не обвинили в попытке убийства. Благодаря нашим показаниям, дело повернулось так, что он лишь угрожал Тило, не намереваясь никого убивать. Тот факт, он никто из нас, убегавших от его выстрелов по узкому коридору поезда, не был даже ранен, будто бы подтверждал то, что он в нас не целился. Правда это или нет, кто знает? Когда я бежал, я не мог видеть, что происходило за моей спиной.



Тило пришел поздно вечером, необычайно тихий и спокойный. Я, по обыкновению, чуть обнял его в знак приветствия. Он кивнул, и вдруг осторожно поцеловал меня. Очень тихо, будто хотел сказать этим что-то. Будто последний раз. У меня появилось нехорошее предчувствие... А взглянув еще раз на его лицо, я был уже уверен, что что-то случилось.



- Мы должны расстаться, - сказал он внезапно. Я растерялся. Этого я не ждал.

- Почему? - только и смог сказать я.

- Ни к чему продолжать, - он был холоден и спокоен. - Я тебе не нужен.

- Нет! - воскликнул я.

- Это так. Том, все нормально. Я знаю, что тогда ты вернулся только потому, что тебя попросила Анне. Я знаю, что тебе на самом деле не нужны такие отношения. Я знаю, что ты сможешь понять меня и пережить это.

- Это не так. Ты мне нужен! Все еще можно наладить. Я не брошу тебя сейчас.

- Сейчас? - бровь Тило вопросительно изогнулась, - Сейчас уже все в порядке. Том, я сожалею, что был причиной твоего беспокойства так долго. Я виноват перед тобой, Анне и всеми, кто пытался помочь мне. Но теперь все в норме. Я многое понял. Прости меня за все. И уходи. Пожалуйста.



Он придвинулся близко-близко и заглянул мне в глаза. А я - в его... Они чернели буквально на глазах. Я сделал шаг назад. Тьма в его зрачках ширилась. Она становилась густой, осязаемой. Черная вода из всех углов потоками хлынула в комнату, сметая все на своем пути. Затапливая нас, отдаляя друг от друга. Она поднималась, и свет тускнел. Я чувствовал, что тону, я задыхался, мне нужен воздух... Я не могу жить во тьме.



...Я ехал в такси, вглядываясь в гирлянды ночных огней. Город позади. Дорога в аэропорт займет минут двадцать.

У меня не было мыслей. Только чувства. Горечи, потому что я не хотел уезжать. Облегчения, потому что не мог выносить все это так долго. Надежды, на то, что все будет хорошо. Тоски, потому что не знал, что меня ждет впереди. Разочарования, потому что все закончилось так... Сострадания, потому что он снова остался один. А я возвращаюсь домой...



***



Смерть. Я читала это в его глазах. Он вынес себе приговор.

"Стой, безумец, остановись! Ты не понимаешь, что ты делаешь! О, что же ты делаешь со своей бессмертной душой?" - хотелось закричать прямо в его лицо.



Он стоял у окна, а я трясла его, ухватив за воротник рубашки, встав на носки, тянулась к его губам.

- Что же ты делаешь?! Что?!

- Я должен заплатить за это, - его губы искривился.

- Опомнись! Ты не виноват в этом. Ты НЕ виноват! И я не позволю тебе сделать этого, слышишь? Ты нужен мне. Ты нужен стольким людям! Одна потерянная жизнь. Но ты НЕ знаешь, отчего на самом деле она умерла! А скольких людей ты удержал от этого страшного шага? Почему ты не думаешь о них?! И почему ты не думаешь о тех, кто последуют за тобой, если ты себя убьешь ?!



Он закрыл лицо руками, сполз на пол.

- Я не могу! - удушливый всхлип разорвал мне сердце.

- Она умерла. Он винит в этом меня. Он хотел меня убить. О, почему нельзя вернуть назад?.. Я должен был умереть. Я должен умереть. Умереть. Умереть... - повторял он как в бреду.

- Эта девушка... - сорвалось с моих губ. - Он любил ее. Он хотел убить тебя, потому что ты отнял его любовь. Ты чувствуешь вину за то, что отнял ее жизнь...

Он все еще закрывал лицо руками. Я заставила его опустить их. Сухие глаза и кровь на прикушенной губе.

- Убей свою любовь, - я слышала свой голос будто со стороны. Я произносила эти ужасные слова спокойно и отрешенно.

- Откажись от нее. Оставь того, кого ты любишь. И ты почувствуешь то же, что чувствовал этот несчастный, когда лишился той, кого любил. Ты будешь страдать, как страдал он. И твоя вина будет искуплена.



После этих слов наступило молчание. И вдруг из его глаз градом покатились слезы...



...Он сжег все фотографии Томаса прямо там, на полу кухни... Последним в огонь полетело фото этой девушки, которая была для него наваждением все эти недели. Потом он отвернулся к окну, а я присела над догорающей бумагой... Черный пепел на моих пальцах. Любовь, разрушенная моими руками... Мне не смыть следы этого преступления. Между нами снова одиночество, разделенное на двоих...



----

февр. 2006.