Dein Diener

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Александр Вельянов/Эрнст Хорн
3. Рейтинг - G
4. Жанр - angst, POV(оба), romanсe(?)
5. Комментарий - Что-то все мы представляем картинку так : так-значит-мы-с-тобой-любовники-значит-так-тут-что-то-случилось-так-что-вот-и-весь-фик. А что если представить ее как а-слеша-то-нет? Вот как дальше вертится? Короче, лишь события и мысли. PS: Детки , я еще так мало про них знаю...Не у кого нет фактиков интрересных? Ссылок и прочего?Спасибо.
6. Предупреждение - смерть
7. Дисклеймер - все выдумано.



Dein Diener


Эрнст Хорн.

Его губы, резко очерченные и почти алые, медленно раскрываются. А потом сжимаются. Играют скулы.

Искажается лицо, руки взлетают к потолку, а спина выпрямляется.

Он поет.

Я послушно играю, задействую все свои умения и силы, только чтобы не подвести его – только чтобы он был доволен всем.

Только что бы после концерта его лицо не исказилось в кривой улыбке и руки не скрестились на груди. Только чтобы он спокойно жил – я делаю все.

**

Но во время одного из концертов я непредвиденно подвожу его.

Простит ли меня Алекс, но это было необходимостью.

Как с чистого листа.

Я разворачиваюсь, что бы использовать пару семплов – но клавиши стоят позади, и внезапно мое сердце сводит так, что я не могу вздохнуть.

В первые несколько секунд я еще пытался втянуть воздух, как обычно делают люди, оказавшись в моей ситуации, но он не идет сквозь тонкие пути носа к моим легким. У меня медленно темнее в глазах – но я все же успеваю заметить, как пораженно уставился на меня зал, и в какофонии включенных семплов я падаю на пол.

**

Темнота и глухость окружающего мира меняется, когда он резко и как-то неестественно высоко вскрикивает: «Уберите руки!», и в следующий момент я ощущаю удары по лицу.

- Убери! - как силен вопль, и у меня мутнеет перед глазами снова.

Тело, кажется, сводит, и пошевелится нет никакой возможности – что если просто не двигаться, и лежать на пыльной и грязной сцене с руками на груди, вцепившимися в футболку.

- Унесите его! – тяжелое дыхание где-то около лица – меня поднимают, и за долю секунды до главного я слышу его голос.

- Куда вы его несете? Он…

Что-то внутри противно трещит, словно порвалась невидимая нить.

**

Александр Вельянов.

Я возвращаюсь домой к Эрнсту за полночь, когда небо, иссиня черное, расцвечивается неоном вывесок ночной жизни, когда тяжелый воздух жары сменяется прохладой ночи, и когда больница выгоняет всех посетителей.

Я бреду до подъезда медленно, как будто мне совсем некуда торопиться, а между делом, мне и в правду было нечего делать.

Я поднялся, открыл дверь ключом и вошел в темный коридор.

Слабо светил уличный фонарь в окно кухни.

Я аккуратно разулся и прошел дальше. Зажег свет в гостиной, сел на диван. Пролистал пару тематических журналов, выуденных с полки выпил воды из графина.

Сложил руки на груди и упрямо уставился вперед – на ровные квадраты на стене. Какие консервативные обои.

«Эрнст, ты же выползешь. Как и всегда».

С этими словами я прошел в спальню.

**

Мысль, что я буду спать в одиночестве на кровати моего напарника вселила в меня какой-то странный суеверный ужас.

Да в чем дело, мы ведь просто друзья, и с ним все будет в порядке. Всего лишь сердце.

Мне стыдно было признаться, что диагноза я так и не дождался. Ушел, не выдержал и выгнал самого себя.

Я не мог отделаться от этого страха, когда я снял одежду и небрежно швырнул ее на пол.

Посмотрел на себя в зеркало – оно было большим и занимало четверть стены.

Интересно, зачем ему такое зеркало.

В нем я заметил отражение полки над кроватью.

Несмотря на смятение положения, я залез на кровать, что бы посмотреть что там.

Там была коробка, перевязанная синей лентой. Она выцвела, но покрылась лишь тоненьким слоем пыли.

Дрожа от возбуждения, я спустился и потянул тесемки ленты. Они с легкостью поддались, и лишь когда я полностью стер пыль с коробки, я понял, что Эрнст наверняка увидит, что я тут лазил.

Но ставить ее обратно было поздно, поэтому я заглянул внутрь.

Моему удивлению не было предела.

Внутри, аккуратно сложенные, лежали вырезки из газет, журналов и просто фотографии. И везде я – я, я, я…

Мои диски.

Моя любимая ручка, которую, я думал, что забыл на гастролях.

«Надо не раскидывать вещи», - мягко сказал он тогда.

Проклятье.

Я проворно завязал коробку и положил обратно.

Что за черт?...

**

Привыкнуть к месту, в котором впервые спишь – так сложно. Эрнст только недавно купил эту квартиру, и некоторые вещи все еще укрыты полиэтиленом.

Я выключил свет, но лечь так и не решился. Вместо этого я облазил всю кухню в поисках спиртного и нашел таки пыльную бутылку водки.

Одному пить водку никогда не рекомендуется, но выхода не было. Я налил на дно стакана и залпом выпил.

Какой плохой вкус. Горло обожгло, но я налил еще и выпил второй раз. Затем переместился в комнату и включил музыку.

Сладострастно завыл мой же голос.

Я отстраненно, словно в полубреде выпил еще два раза.

Наконец, после пары кругов вокруг кровати, выпитое начало действовать.

Когда от бутылки осталось меньше половины, я лег в постель.

**

Но уснуть не удавалось – словно Страх вставил между моими веками две невидимые перегородки, не давая им закрыться.

Болела голова – ну просто невыносимо.

И перед глазами так и вставал образ рухнувшего, как подкошенного, Эрнста.

И его коробки, будь она проклята.

Алкоголь перетекал из вены в вену, разнося яд сладкой отравы. Но не сон.

Я с силой закрыл глаза и почувствовал, что моя голова рассказывается. Я не умею пить.

Кроме того, страшно захотелось воды.

Я быстро слез с кровати и неловко ступил на пол. И моя нога ощутила что-то бесформенное, но неприятное.

С ледяным спокойствием психа я разглядел свою одежду – вельветовую куртку.

А это могло бы быть телом Эрнста. Я читал, что когда тело высыхает, оно превращается в мумию. А вдруг он умрет и высохнет, решил я, и будет выглядеть точно так же.

Я не оглядываясь, прошел на кухню и выпил воды. Вернулся, швырнул одежду в угол и упал на кровать.

Боже мой, прости меня.

Слезы сами выпотрошили мои глаза, выливаясь и устремляясь к подбородку. Я весь затрясся, ощущая скользкий страх темноты.

Да включи же ты свет.

Просто включи его.

Но я не мог отделаться от картинки высохшего Эрнста перед этой самой кроватью. Он бросится ко мне, обнимет тонкими руками, и прошепчет, шевеля двумя высохшими челюстями. «Ты согласен?».

Я зло дернул ручку торшера, оттенив комнату неярким светом.

«Он тебя любит, любит!» - истерично завизжало что-то прямо в мое ухо, но секундой позже я понял, что это был мой голос. Я застонал, подволочив ноги к себе, и облокотился о спинку кровати.

Вот это истерика.

Видимо, я сделал это неаккуратно, потому что сверху сейчас же грохнулась давешняя злополучная коробка. Она ударилась, лента развязалась, и из нее посыпались фото.

На меня смотрело мое же лицо: поджатые губы, черные глаза еще больше оттенены макияжем, вид настолько пренебрежителен, что хочется убежать.

**

«Больше не буду, больше никогда не буду говорить Эрнсту ничего о себе».

Слова, скрашенные нервозностью ситуации, прозвучали испуганно.

Я нашел записи, сделанные пять, десять, тринадцать лет назад…лет назад…

Лет назад…

Лед моего сердца тихо подтаивал, и я, кажется, начал понимать этого человека так, как не понимал его раньше.

Я чувствовал, что прикасаюсь к самому интимному и сокровенному, что может быть у него.

Практически, я обнажил его душу.

Как там Эрнст, в тихой пустой больнице в нескольких километрах от центра города – в нескольких километрах от меня?

Наверняка, ему не больно. Самая лучшая терапия, самые лучшие врачи бросились к нему, когда я предупредил, что отдам за клавишника немалые деньги. Лишь бы залатали, лишь бы истерли внешность – что бы сиял, как латунь.

Я упрямо сжал губы, пересматривая записи, фото и вырезки.

Какая мелочь…

**

Эрнст Хорн.

Темнота снова сменилась светом.

Как прозаично наблюдать за этими метаморфозами.

Несколько уколов, кажется, вернули чувствительность коже.

По крайней мере, теперь болит сгиб локтя.

Как у наркомана.

Я вспомнил, как плотно Алекс подсел на кокаин несколько лет назад.

Как его кожа делалась серой, а глаза присыпались пудрой макияжа, что бы скрыть отеки.

Помнится, тогда он был ужасно красив. Совсем как человек из моей Мечты.

Болезненность всегда лучше красоты.

Может быть, он подсел на него из-за моего внимания.

Но все уже в прошлом, он вылечился сам же. Потому что я понимаю, как стыдно ему было бы оказаться в клинике, в некрасивой одежде заточенного, без музыки и без меня.

Хотя причем тут я? Причем я вообще?

Всего лишь его лакей.

Я лениво повернул голову вправо. Трубки, трубки, трубки и еле живое сердце на черном экране. Красное на черном.

Мысли.

Помню, как подарил ему красный шарф.

**

Александр Вельянов.

- Алло? – дрожащий полухрип в трубку. Потом, откашлявшись, нормально сказал. – Позовите Хорна.

Мне втерли, что говорить он никак не сможет. Я настоял, чтобы сходили посмотреть.

Сказали, перезвонят в течение пятнадцати минут.

Я вышел на балкон.

Мокрое небо и сухие улицы. Мне стало трудно дышать, и я вперся назад в квартиру, чтобы взять эрнстовские сигареты.

Не курил уже лет пятнадцать, и снова почувствовать этот вкус не помешало даже мое горестное положение. И открытия, которые были сделаны.

Неплохо, сказал я себе, жадно затягиваясь. В итоге, сигарета закончилось через пять затяжек.

Я отрешенно швырнул окурок вниз. Начал моросить дождь, настоящий летний дождь, но я остался стоять на балконе, постепенно намокая.

Через десять минут затрезвонил мобильный.

- Алло! – выкрик в трубку.

- Алекс? – полусип Эрнста. – Привет…

Я молчал, вслушиваясь в звуки улицы. А потом медленно сказал.

- Эрни, - так я не называл его очень давно. Лет двадцать назад я мог назвать его так. И теперь он возвращается. – Эрни, я стою на твоем балконе, и курю, я курю, Эрни, понимаешь? Идет дождь, я вымок, я в своих вельветовых черных брюках и все. Я вымок, но мне приятно. Эрни, ты меня слушаешь? А, не отвечай. Ты слушаешь. Ты всегда меня слушал…

- Алекс…ты можешь простудится…

- Я тоже тебя люблю, Эрни! – по-мальчишески вскрикиваю я.

Но в ответ только короткие гудки умершей трубки.

**

- Приезжайте.

Приезжайте. Что ж, неплохое начало дня. Неплохое начало разговора.

Я приехал. Может быть, слишком быстро, потому что пришлось ждать в приемной. Спрашивать ничего я принципиально не стал.

Вышел его врач.

Мы поздоровались за руки.

- Эрнст Хорн? - с трудом выговорил он и даже удивленно приподнял брови. Подразумевалось, что я за ним. Или что-то знаю про него.

- Да, - какой лаконичный ответ.

- Извините. Он умер.

Несколько секунд я отрешенно смотрел прямо в глаза врача. А потом развернулся, и зашагал к выходу.

Вдогонку он что-то крикнул мне, что-то про родных и близких, но я прибавил шагу.

Солнце на улице выжгло глаза.

Лишь добравшись до квартиры Эрнста, и присев на давешнюю кровать, я осознал, что все это значило.

Что значила его смерть для меня, и его любовь тоже.

Конечно, все это теперь в прошлом.

Заново.