Голый король

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - Алекс Вельянов/Роберт Уилкокс
3. Рейтинг - PG
4. Жанр - hurt/comfort, romance
5. Комментарий - Комментарий: Написано под впечатлениями от просмотра живой концертной записи, сделанной в апреле прошлого года в Брауншвейге. Концерт этот "отличился" тем, что во время его кто то из зрителей закричал на Вельянова весьма неприятные вещи. Александр очень заметно разнервничался. А что произошло чуть после? Смотрите видео на youtube http://youtube.com/watch?v=Fl64BjcExT0 (самое интересное начинается на 52 секунде)
Долгожданный финал "сериала" ("ПрЫнц Уэльский", "Каникулы в раю", "Tears of the sky")
Иногда приходится ждать 13 лет...
6. Предупреждение -
7. Дисклеймер - люди реальны, но я на них и на их личную жизнь никаких прав не предъявляю!



ГОЛЫЙ КОРОЛЬ

Ясно, что на это потом скажет Эрни: "Забей, на всех придурков нервов не напасешься". Он то может забить. Ведь не он стоит в центре внимания, не он переживает за каждый звук, вырывающийся из горла. После ТАКОГО реально трудно петь. Алекс изо всех сил натянул улыбку и начал. Голос срывался.

Этот тур обещал быть неудачным с самого начала. Не по творческим или организаторским причинам, нет. Алекс не мог отделаться от ощущения вакуума вокруг себя. Вроде все как всегда, только пусто и тошно. Эрнст после концерта пропадает с Тобиасом, заявляется в номер только под утро. Предлагал «поменяться соседями по номерам» в паре городов. Алекс отказался наотрез, но отнюдь не из ревности. Просто это подразумевало бы испытание, еще более тяжкое чем осознание разрыва. Пришлось бы жить в одном номере с Робертом.

Работа, любимая работа превращалась в каторгу. И не переставали скрести кошки на душе. Осознание конца. Заканчивается жизнь, какой то слишком быстрой она вышла. Быстро, рано вспыхнула темная звездочка, и вот- догорает. Сейчас-плохо, завтра-будет еще хуже. Голос, подчиняясь установкам, начинал подводить, приводил в бешенство, Алекс срывался, скрывался, уходил. Кто эти люди вокруг? Они так приветливы, но, кто их знает, может, это только маски?

И вот, - это когда нибудь должно было произойти. "Ты отстой" кричал смелый, наглый, молодой голос... Сначала не поверилось. Голос среди ликующей толпы повторил. Наверное, надо было что нибудь ответить, но слова беспомощно застряли в горле. Прожектора издевательски светили в лицо, в спину, высвечивая лица фанатов, такие далекие и странные. Алекс отошел, мгновенно ощутив себя голым. Голым королем, которому кричит правду младенец... Не верилось,верилось, не ждал.

Но сам в это верил. Просто нашелся тот, кто ткнул носом в реальность. Давно уже не лучший, просто идущий по пути наименьшего сопротивления. Деградирующий, почивающий на лаврах.

Да, "хулигана" выведет охрана. Но что делать голому королю, остающемуся под издевательски яркими прожекторами, пронизывающими насквозь?

"Профессионализм не пропьешь"- говаривал Роберт. Алекс нашел в себе силы петь. Вкладывать душу не получалость, только открывать рот и произносить звуки. Простите, поклонники, в этот раз “Return” выйдет немного фальшиво.

Мысли были далеко. Непреодолимо хотелось бросить все и бежать очертя голову. Убежать, спрятаться, запереться в номере, залезть под одеяло и никого не пускать.

Хотя... Никто и не придет. Стоп, слезы, попортишь макияж. "Работай, успокойся - вот все, что сказал Эрнст, ненадолго высунувшись из за пианино. Он всегда спокоен, невозмутим. Иногда Алексу казалось, что даже если в него вдруг выстрелят из зала – потребует сначала доработать программу, а потом уже падать и сколько угодно умирать. Только не пачкать сцену своей кровищей, платить еще потом уборщице. Эрнст... Когда то он был Эрни, но, наверное, уже совсем скоро станет герром Хорном.

Алекс работал. Но заигрывать с публикой уже не тянуло.

Ну что же, “Overpaid” хороша тем, что можно вдоволь прокричаться, выплеснуть все, что накипело.

Хотелось провалиться. "Как ты, нормально?"- спросил Тоби, когда Алекс с ним поравнялся. Алекс кивнул. Какая забота надо же. Правда как только Алекс отошел, Тобиас тут же взял свою бандуру и встал рядом с Эрнстом, перегородив подход. Ясно, все с вами ясно.Как проклятие себе, Алекс пел-орал одну и ту же фразу. Было тошно и мерзко. Подошел к переглянувшимся девушкам. Милые улыбки, стеклянные глаза. Черт возьми, есть на этой сцене хоть кто нибудь живой, кроме меня? Или одни манекены?

Алекс повернулся к Роберту. И, поравнявши ь с ним, приобнял за плечо. Вроде живой. А дальше он не совсем понял, что произошло. Слишком быстро, Роберт реально нагнулся и коснулся губами его щеки? "fuck him, you are the best" Он это реально сказал, или послышалось? И реально ли то, что он проводил взглядом?



Реальность, реальность... Хотелось чтобы она исчезла. Алекс орал в микрофон, размахивал руками, в сотый раз повторяя про Influence my will. Они, внизу, перед сценой, все пялятся на маленького короля, они все заискивают, но презирают тебя за то, что у тебя есть то, чего , как им кажется, незаслуженно нет у них... Про себя песню писал. Знал ли, что в один момент она будет настолько рвать душу?



Концерт закончился, как в каком то бреду или тумане. На бис не выходили, так как Алекс, едва войдя в гримерку, рухнул на диван. Поднять его с этого дивана наверное теперь не сможет никакая сила. Мир превращался в расплывчатую точку где то далеко. В висках грохали железные молоты. Поплачь, полегчает? Увы, слезы хороши только тогда, когда в чье то теплое плечо. А не в эту холодную бездну, отделившую Алекса от суетящихся вокруг людей. Нет, они не трогают, они заняты своим. Пакуют оборудование, вещи, хорошо что хоть не досаждают с вопросами. Или жалостью, фальшивой и ненужной.

Роберт присел на корточки, заглянул в лицо. Как сквозь туман что то говорит, вроде бы просит подождать пока закончится этот дурдом с упаковкой. Да пакуйтесь... Ждать... ждать я обучен хорошо.

Эрнст подошел, похлопал по плечу «Ты в порядке? Может в отель поедешь?». Сил хватает только на то, чтобы покачать головой. Никакие силы, никакие силы не сдвинут Алекса с этого дивана. Так и будет сидеть, уперевшись локтями в колени и опустив голову. Голову, готовую сейчас разорваться от давно сдерживаемого крика.

Девушки что-то щебечут. Женщины, они всегда готовы позаботиться, только странно, что забота эта моментально заносится в твою долговую книгу. Ну что вы здесь забыли? Долго ли скрипки паковать?

Вакуум сгущается. И почему-то начинает казаться, что он – благо. Он – защита. Никого не впускает, ничего не выпускает, хрустальный гроб для маленького голого короля. Оставьте уже склеп в покое.

Становится спокойнее. Последним уходит Дойтунг, долго провозившись с какими то приблудами для виолончели.. Потоптался у Алекса, что-то буркнул, вроде как предложил попить пива. Надо качать головой, или так поймешь? А ведь это я нашел тебя и привел сначала в свою группу, а потом сюда... Если можно, приглуши свет, глаза режет. Вот так, нормально.

Склеп. От холода спасает только стеклянный гроб, такой же холодный. Наверное действительно так лучше, закончить свою жизнь тихо умершим от холода в стеклянном гробу, чем продолжать биться, существовать, с каждым днем все более и более понимая, что ты – действительно отстой, и уже ничего никогда не изменишь. Другие, молодые, наглые, уже пришли, уже здесь, и они втопчут тебя в грязь, если ты не дашь им дорогу.



Наверное, лучше уступить. Столько лет воспевать темную сторону, и вот на ней оказаться... она совсем не привлекательна. На ней действительно темно, и давят стены. И холодно.

Теплая ладонь легда на плечо. Роберт. Алекс повернул голову, ничего не видящим взглядом посмотрел. Когда он только успел войти? Роберт. Сидит рядом, может уже давно сидит. И толко сейчас дал знать, привлек к себе, обнял. Алекс уткнулся в его плечо безвольным истуканом. «Хочешь плакать – плачь, так легче будет», - тихий шепот на ухо.

Стало тепло, и, как будто растаяв, из глаз действительно хлынули слезы. Было немного больно, как будто сквозь слезные каналы продирались колючие кристаллики льда. Спрятав лицо на плече Роберта, Алекс рыдал, как в последний раз в жизни. В голос, истерично, как плачут дети, смывая все свои страхи слезами, захлебываясь и сотрясаясь от плача. «Алекс, ты лучший, ты лучший...» шептал Роб, гладя его по голове, прижимая к себе, прижимаясь лицом к залитой лаком шевелюре. Не умея красиво говорить, он только и мог сейчас вот так – обнимать и работать плечом, в которое хорошо поплакаться. Мальчики не плачут. Они просто иногда рыдают от накопившейся боли, когда она уже разрывает изнутри.

Когда слезы перестали мешать словам, Алекс начал говорить. Говорил, сбиваясь с немецкого на английский и обратно, не совсем понимая, что несет, просто нужно было выговориться. Давно нужно было, и наконец то стало можно. Говорил и про свои страхи, и про сомнения, и про холод, и про голого короля на сцене. И про враждебно настроенных коллег, которые только и ждут, чтобы тебя смешали с грязью. «Ты лучший, Алекс, ты лучший» - тихий шепот на ухо, звучит успокаивающей мантрой. И пустота заполняется теплом.



- Тебе еще не объяснили, что на мои истерики не надо обращать внимания?

- Ну, пытались. Эрнст говорил, что только полный псих будет относиться к этому серьезно.

- Может он и прав...

- Стопроцентно прав. Я псих, и я серьезно. Напугал ты меня, честно.

- Что, настолько было заметно?

- Настолько. Веришь, нет, мне хотелось рвануть со сцены и прибить того идиота. К сожалению, я был немного занят, - Роберт промокал глаза Алекса салфеткой. Оставались черные разводы от туши.

- Идиот? Может он и идиот, но ты же знаешь, дураки часто говорят правду.

- Ну, он тебе правду и сказал, что ты лучший.

- Это ты мне сказал. Чтобы утешить. Спасибо, - Алекс поднял голову с плеча Роберта и посмотрел в глаза

- Сам подумай, Алекс, - Роберт погладил его по щеке кончиками пальцев, - Он нашел время, деньги, пришел, купил билет, пробился к сцене... К худшему? Ради отстойного певца кто бы стал это делать? Значит ты лучший. Настолько, что всякие идиоты готовы на все, лишь бы привлечь твое внимание, даже оскорбить.

- Хорошо ты говоришь, мне от этого не легче , - Алекс с трудом оторвался от тепла и поднялся с дивана, включил свет поярче, подошел к зеркалу.

Печальное зрелище. В таком виде и уходить со сцены не жалко.. Алекс принялся решительно разбирать прическу, сейчас более похожую на воронье гнездо.

- Вроде нормально уже, спасибо что поддержал. Можешь идти тусить, я в отель поеду.

- Отлично – Роберт энергично поднялся с дивана и сдернул с вешалки куртку, - Поехали. Я тебя не брошу.



«Да не стоит беспокоиться»- дежурные слова. Забота была приятной. Не хотелось думать о том, что это такое, – долгожданное проявление чувств, или просто уход за тяжелым ментально больным? Хотелось просто принимать все как есть. Вызванное такси, раскрытый над головой зонт, такое близкое тепло. Они остановили машину за два квартала, чтобы пройтись по скверу, ведущему к отелю. «Тебе нужно подышать воздухом» - тон не терпит пререканий. Ну что же, воздух так воздух. Брать под руку – лишнее. Уже проходили, до сих пор больно.

В лифте – долгий взгляд в стену.

- Ты, наверное, не жди никого, сразу спать ложись, если что надо, – я у девчонок в номере.

- У девчонок? А что ты там? – Алекс слегка опешил, хотя его и занимало, куда девается Роберт ночами, если Дойтунг каждую ночь занимает номер для личных нужд с Эрнстом.

- Я с начала тура у них кантуюсь. Ну ты понял, - Роб подмигнул.

- А что ко мне не попросишься, - Алекс сглотнул с горечью, - Брезгуешь?

Взгляд стал колючим, и люминисцентные лампы лифта были здесь ни при чем

- Ты брезгуешь мной с самого того вечера в парке... – сухо проговорил Алекс, выходя.

Быстрыми шагами пошел по коридору, Роберт едва поспевал за ним, не зная что отвечать на выдвигаемые обвинения.

- Не брезгую, ты что? Мы же договорились!

- Договорились! – Алекс со злостью сунул карточку в приемник, рывком открыл дверь номера, намереваясь захлопнуть ее перед носом у Роберта. Тот не дал, поймал захлопывающуюся дверь и ворвался в номер вслед за Алексом. Вельянов развернулся, сверкая глазами, щеки пылали уже отнюдь не от слез.

- Договорились мы! Друзья, коллеги, аплодисменты! Да ты с тех пор держишь меня на расстоянии, на вытянутой руке, как дохлую крысу!

- Черт возьми, я сам не хочу провоцировать! Я знаю как это тяжело бывает, перестань психовать, не избегаю я тебя!

- Избегаешь! И как тебе только было не противно обнимать меня в гримерке.

- Алекс, не гони бред, я и не думал избегать тебя. Не истери, ты не можешь быть мне противен.

Алекс сорвал с себя пиджак, кинул на кровать и уселся на стул «верхом», отгородившись спинкой.

- Все, сеанс дружеской заботы закончен. Можешь идти в свой номер и наслаждаться мыслями о собственном великодушии.

- Алекс, перестань, – Роберт уперся рулаком в стену, глядя исподлобья и играя желваками. – Не гони истерику, ты все равно не сможешь оскорбить меня. Даже если очень захочешь. – он скрипнул зубами.

Алекс сидел и смотрел, в черных глазах сверкали молнии. Да это всего лишь снова напрашивающиеся слезы, но пусть уж лучше будут молнии.

Роберт развернулся и открыл дверь, ненадолго замерев в дверном проеме.

Алекс свербил его спину взглядом.



«Мне остаться?»



Ответ застрял в горле. Хотелось закричать «Да!» и незамедлительно кинуться на шею. Но Алекс только встал и медленно подошел. Почему то жутко дрожали руки. Роберт развернулся, дверь снова захлопнулась.

Он ответил сам на свой вопрос, осторожно взяв Алекса за подбородок и мягко поцеловав чуть солоноватые губы.

Тринадцать лет. Десять лет приятельства и три года с кровью вымученной дружбы. Не сметь пересечься взглядом, не меняться в лице, когда он после долгого отсутствия наконец то появляется в репетиционной студии. Не думать о нем, не прокручивать в голове, как заезженную пластинку, ненаписанную песню о слезах неба. Не вспоминать зеленые холмы Уэльса и голубые глаза кельта. Только бизнес, только дела, пересекаясь случайно в Лондоне – балагурить, строить из себя доброго приятеля. И тихо проклинать бессонными ночами тот вечер, когда они случайно познакомились.

Отхлестать по щекам. Отругать последними словами и прогнать. Но, увы, это уже невозможно, слишком крепко руки обвились вокруг его торса, слишком жадно сплелись языки, слишком кружится голова, а тело уже хватает штандарт наперевес и рвется в бой. Хотя... В этом бою не будет побежденных, будут только две взаимных сдачи в плен.

Тихий щелчок – на двери с внешней стороны зажглась лампочка «не беспокоить». Номер двухместный, и в нем уже есть двое. Их никто не побеспокоит, но отнюдь не гарантировано, что они не побеспокоят постояльцев соседних номеров. Вулкан не взрывается тихо, плотину прорывает с грохотом. Алекс и не собирался сдерживать себя, так как каждое прикосновение как будто било током, пробегающим по всему телу и ударяющему в мозг. Передоз страсти, передоз желания, от этого можно умереть. А потом воскреснуть, чтобы снова умереть. И снова и снова, пока не кончатся силы, пока мир вокруг не превратится в цветные слайды. И не останется в нем никого, кроме двоих, сплетающихся в единый пульсирующий комок.



И тишины, нарушаемой теперь только неровным дыханием.





- И все же... почему? – Алекс с трудом разлепил налившиеся от поцелуев губы. Рот пересох, так бывает, когда много кричишь и стонешь, – почему только сейчас?

- Потому что... Тогда ты меня застал врасплох. Напугал, наверное, - дыхание Роберта все еще сбито, он уткнулся лбом в грудь Алекса.

- Напугал? Неужели это так страшно?

- Скорее- неожиданно.

- Ты совсем-совсем не догадывался? Никогда-никогда? Не верю.

- Я запрещал себе об этом думать. Просто гнал прочь все мысли на этот счет. Наверное, наигрался уже к тому времени во все эти игры, понял, что ни к чему хорошему они не приводят.

Алекс ненадолго замолчал, вглядываясь в темноту и городские огни за шторами, еще крепче обнял долгожданного любовника , руками и ногами, как будто желая срастись с ним.

- Тебе сейчас хорошо?

- Вполне.

Они лежали в темноте, на растормошенной постели, прижимаясь друг к другу, сплетаясь. Несмотря на прохладную апрельскую ночь и открытое окно, двум разгоряченным телам было жарко. Сейчас, когда первая волна страсти спала, есть время обдумать, время поверить. Алекс все еще не мог принять все что произошло. Мысль о подвохе свербила под черепной коробкой. Но тепло и какое то давно забытое чувство умиротворения усыпляли метания разума. А еще ему очень хотелось поверить в то, что слова, которые вырвались у него в момент блаженства, и были эхом повторены теряющим голову от наслаждения любовником, были правдой. Хотя и были, наверное, самой глупой фразой на свете.