Экзорцист

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Deine Lakaien
2. Пэйринг - классический
3. Рейтинг - NC-17
4. Жанр - AU, персонажи отправлены в далекое и мрачное Средневековье...
5. Комментарий - Работа в процессе. Фик грозит вырасти в нечто большее, чем просто выпуск фанатского пара. Публикую первую часть. Замечания и предложения приветствуются.
6. Предупреждение - инквизиция
7. Дисклеймер - Люди реальны и принадлежат себе, события вымышлены автором.



ЭКЗОРЦИСТ. Глава 1


Нависающая над спящим городом громадина храма ночью жила своей жизнью. Впрочем, и день внутри нее не сильно отличался от ночи. Многометровые стены, прорезанные маленькими оконцами высоко, ближе к недосягаемой крыше, почти не пропускали свет. Массивные, скудно украшенные колонны уходили куда-то в непроглядную темень, и иногда казалось, что никакой крыши и нет, и укрыт храм той извечной тьмой, которую вроде бы как призван изгонять из душ толпящихся в нем людей. Набожные старые девы с неровными страдальческими лицами, богомольцы, странники, оглашенные, звенящие цепями и веригами, больные и немощные – это внизу, у самых глиняных стоп храма. Чугунные решетки, холодный серый камень статуй, неяркое равнодушие свечей. И камень, камень. Это над ними и вокруг них. Камень холоден и равнодушен, он выдержит и вытерпит все, даже то, что изгнано из того мира, что пристирается вниз по холму. Мира желтоватого песчаника и желтоватого гранита, узких улочек, по канавам в мостовых стекают помои. Это неважно, это вокруг. Равнодушные стены ограждают от мирской суеты и грязи. Колонны уносятся вверх, вверх, чугунные решетки – как торчащие кости, скудные витражи – как неприметные украшения богобоязненной жены. И камень. Камень, резонирующий любой звук, и заставляющий его многократно повторяться каким-то потусторонним эхом, уносящимся куда то высоко и далеко, в самую непроглядную темень свода.



Сейчас время близилось к полуночи, службы закончились, но храм все еще наполняли звуки органа. Преподобному Хорну нравилось оставаться наедине с древней громадиной, так чутко реагирующей на каждое его прикосновение к клавишам старинного инструмента. Звук пронизывал камень, колыхал тьму свода, уходил высоко вверх, и глубоко вниз. Что и нужно. Храм громаден. Не только над головой возносится он, нет. Может ли приходящий сюда хотя бы представить, в какие глубины преисподней уходит этот храм, на сколько ярусов спускается вниз, какими созданиями наполнены эти ярусы? Луше и не представлять.

.

То, что сейчас играл преподобный Хорн, вовсе не было смиренными гимнами, которые звучали в храме днем. Сейчас ледяные потоки звука разливались буйными штормовыми волнами, грозя сокрушить древние стены, бросая вызов. И истязая.

Вот звук замер, как будто воздух уплотнился настолько, что стал непроницаемым, и в гущу воздуха из-под потолка проник мутный луч луны, разгоняя оргию летучих мышей. Одновременно откуда то из-под земли, как будто из преисподней, донесся нечеловеческий крик.



Пора.



Преподобный Хорн вышел из органной залы и направился к одному из потаенных боковых проходов над хорами. Звук его шагов гулко отдавался в камне, многократно повторялся. Помнится, еще совсем юным ризничим впервые придя сюда, священник не мог не оборачиваться идя этими коридорами, так как усиленный, искаженный и расщепленный эхом отзвук шагов превращался в цоканье копыт многих демонов, бегущих за бредущей во тьме душой.

Извилистая винтовая лестница повела его вниз, в дымном чаде факелов. В узком каменном колодце сложновато дышать от запаха вечной сырости и чего то еще, что непременно поселяется в древних соборах. Вот спуск закончился дубовой дверью, почти бесшумно отворившейся. Помнится, Хорн сам ее смазал, так как душераздирающий звук ржавых петель, усиленный каменным резонатором, травмировал его музыкальный слух.

Маленькая комната, пахнущая сыромятной кожей и пылью. Святой отец зажег свечу. Нужно было переодеться, так как ряса – не самая удобная и безопасная одежда для того, что ему предстоит сейчас сделать. Обтягивающая куртка из бычьей кожи, такие же брюки – так в Испании одеваются тореро. Непривычно. Помнится, он долго противился необходимости так одеваться – плотная кожа слишком облегала, изменяя движения и бередя чресла. Однако первая же рваная рана от когтей несколько изменила отношение. Когда имеешь дело с диким зверем, нужно дать ему как можно меньше возможностей тебя за что-либо зацепить. Бычья кожа – гибкая броня, способная выдержать многое. Первое время он все же надевал поверх кожаного костюма привычную рясу, но уж слишком быстро ритуальные облачения приходили в негодность. Ремни затянуты, на ногах – тяжелые сапоги с толстой подошвой – это уже от других зверей. Крыс Хорн недолюбливал, а в казематах под храмом их водилось множество. Впрочем, крысы были самыми безобидными из всех существ, что наполняли подземелья. На поясе – серебряное распятье с острыми гранями, молитвенник в чехле и свернутый кольцом кнут.





Взяв факел, он пошел по узкому коридору, постепенно переходящему в выщербленную каменную лестницу.



Храм света, храм великого Бога, учащего прощать и любить... Просветленные лица богомольцев, уносящиеся ввысь праздничные хоралы, мягкий баритон проповедника... как то забываешь об этом, спустившись сюда. Добро пожаловать на обратную сторону медали, в преисподнюю. Узкие темные тоннели под землей, как будто прорытые чудовищным червем-камнеедом, изредка прорезаемые толстыми решетками и грубыми, обитыми железом дверями. На верхних ярусах в нишах горят факелы, пол здесь более менее ровный, а на постах дежурят вечно сонные и нетрезвые стражники. Далее уже остается надеяться только на тот свет, что принес с собой. Коридор неровный, иногда он расступается, оставляя бредущего в светлом коконе, за пределом которого – неизвестность, а иногда сжимается, как каменный корсет, и идти приходится пригибаясь. Ходы уходят вниз и вниз, а кто за этими решетками и дверями – лучше и не думать. Время от времени с потолка свешиваются медные кольца. В случае захвата храма врагами на эти кольца повесят емкости с адским месивом и позволят огню уничтожить, добела выскоблить нутро казематов. Вместе со всеми пленниками, пепел которых смешается с пеплом крыс и гнили. В нависающей тишине и темноте, которая расступается лишь на тот расстояние, которое способен отвоевать у нее дымный факел, то и дело слышится цоканье маленьких коготков и шебуршание короткой жесткой шерсти о древний осклизлый камень. Иногда Преподобный Хорн прерывал этот звук глухим ударом сапога, переходящим в хруст раздавливаемой крысы. Такая вот зловещая музыка подземелья.



Осталась последняя лестница, даже не лестница, а просто спуск, из которого выпирают останки древних ступеней. Потолок здесь на удивление высок, но коридор превращается в настоящий лабиринт из осклизлых стен. Здесь светлее, но источник света неясен. То ли это потаенные колодцы, вмурованные в основания колонн, то ли... об этом лучше не думать, чтобы лучше спать.



Еще шаги, шаг, остановка. Нужно сориентироваться в обманчиво светлых корилорах. Скрип петель, обитая железом дверь открывается в темноту, из которой едва слышится биение жизни. На месте.



Преподобный Хорн зажег лампу. Масляная коптилка давала мало света, но его было вполне достаточно, чтобы осветить довольно просторную для этого подземелья комнату. Арочный свод, со свисающими из него цепями, грубый дубовый стол, вмурованные в пол цепи ножных кандалов.



Лечебница. Тот, кто придумал для этого места такое название, обладал неплохим чувством черного юмора. Здесь, на самом нижнем уровне казематов, содержались одержимые дьяволом. Настоящие одержимые. Нет, не бесноватые бабы, под предлогом одержимости предающиеся грязной похоти, не безумцы, чей бес – скорее выдуманный и искуссно разыгрываемый. Здесь содержались настоящие одержимые. В чей разум и тело проникли слуги Сатаны. Их души пытались спасти, истязая плоть, вместилище тьмы.



Хорн подошел поближе, и оглядел того, кто полулежал – полувисел в цепях. Обычная поза для "пациента". Сейчас громоздкие цепи, местами покрытые ржавчиной, кажутся неуместными на этом маленьком теле, таком жалком и беспомощном. Первое впечатление обманчиво. Всегда.



-Ты живой? – почти прокричал Хорн, приподнимая упавшую на грудь голову заключенного рукоятью кнута. Впрочем, гораздо лучше, если бы ты уже был мертв.



Тот открыл глаза, обведенные густыми черными ресницами. Спутанная копна волос почти закрывала лицо и кажущиеся молочно белыми плечи, едва прикрываемые изорванной одеждой. Что-то слабо пробормотал.

- Ну что, же, жив. Тогда пойдем