Der Achte Tag

[german-gothic-slash]

1. Фандом - Das Ich
2. Пейринг - Штефан Акерманн/Бруно Крамм
3. Рейтинг - R
4. Жанр - angst, deathfic
5. Комментарий - антиквариат. Старье ископаемое то бишь.
6. Предупреждение - всё мрачно и ужасно. Смерть героя.
7. Дисклеймер - Герои - реальные люди, но события - полный бред и выдумка. Очень надеюсь, что никогда такого не случится в реальности. И уж, разумеется, никто из группы Das Ich мне не принадлежит (а жаль... )


Der Achte Tag

*

Сегодня восьмой день.

Без него. Сто девяносто два часа. Или немного меньше. Как странно - просто думать, что его больше нет. Впрочем, я не думаю. Мысль проходит по касательной - ребром клинка, по моему разуму, и брызгает рубиновая боль... но я не осознаю до конца.

Всего лишь восьмой день.

Бесконечность - это цифра восемь...

Еще одна дурацкая мысль... алкоголь делает свое дело... восьмой вечер дурманящий янтарь тщится охладить пылающую муку «егобольшенетегобольшенет». Бессмысленно. Известно заранее, но я не вижу другого способа...

Я думаю о цифре восемь.

Вчера - о семи.

Это будет повторяться... вечно. Наверное.

Я сижу в его комнате. Один. Этот чертов замок выглядит, словно какая-то гробница по ночам. Прежде так не смотрелся... вероятно, студия (идиотское название - «Пляска Смерти», чтоб ей провалиться!) - была слишком _его_... и теперь медленно умирает...

...а он умер быстро.

Надеюсь, ему не было больно...

Я сжимаю прохладное стекло, я отворачиваюсь к окну... потому что мой взгляд падает на старенькое пианино, контрастное навороченным синтезаторам и аппаратуре, ныне выключенным, глухонемым; я вздрагиваю. Еще фрагмент памяти - он за пианино, он играл - будто отсекая себя от реальности, действительно - отсекал, созидая магию музыкой... и к моему горлу подкатывал комок, хотелось кричать - ибо музыка его была Тьмой, а я разматывал веревки своей крохотной души - дурацкими стихами, только чтобы - дотронуться, соприкоснуться с его мелодией... с ним...

Осколки?..

Разбил бокал. Густой янтарь расползается медузой на мраморных плитах. Остывает. На пальцах у меня четыре пореза... почему четыре? Должно быть восемь...

...Не видеть пианино...

...Один. Я один в замке. В студии. Тина ушла к родителям, и я не осуждаю ее. Просто она по-другому отсчитывает дни... дни без него. Со дня похорон она не пользуется косметикой, и словно иссушило ее обжигающее солнце, словно в пожелтевшую кость перетерло. Солнце - это горе...

(егобольшенет)

А еще она оделась в буро-коричневое на похороны. Потому, что черный был _его_ цветом... ну да, он смеялся - «черный - это не цвет», неправда...

Черный - это все цвета сомкнутых век...

А потом она выбрасывала все красное... тоже _его_... как кровь...

Со мной Тина не говорила. Я знаю, что она подсознательно обвиняет меня. Возможно, Тина права: я ведь был с ним на _том_ концерте... но что я мог сделать?..

Ничего.

Новый бокал, широкая бутылка. На улице звезды, похожие на наконечники копий. Шаги гулки в каменном мешке. Молчание поставлено на повтор.

Еще немного алкоголя. Мой организм плохо реагирует на него: обычно я не пью ничего крепче пива... но восемь - вечность, и восемь опрокинули все...

как блестящие полумесяцы стекла на полу... как остывшая мерзлая аппаратура, не дышащий замок и сгущающаяся темнота...

Я сажусь рядом с лакированно-потертой громадой пианино. На пол. Прижимаюсь лицом к ножкам инструмента, словно преданный пес, готовый выть по хозяину...

Я закрываю глаза.

Зря. Я снова погружаюсь в тот-вечер

(день первый...)

...Клуб. Вечеринка. Розовое и лиловое электричество полыхает десятками стрел, и я выкрикиваю строки песни. Мы наслаждаемся властью над толпой... все эти люди - подчинены нашей воле, моему действу... и, разумеется, его музыке...

Мы - их владыки...

Они выкрикивают наши имена. Штефан. Бруно. Das Ich.

...Но в какой-то момент - и я каждый раз, каждое выступление - вот уже пятнадцать лет, - судорожно ожидаю его - восприятие реальности проваливается в пропасть, остается только он - DJ Бруно Крамм, ангел Тьмы - и его власть захлестывает меня почти истерикой, которую зрители воспринимают _моим_ шоу...

Все равно дальше маски не разглядят...

Только на секунду - и я падаю на колени, распластываюсь... я выкрикиваю коронное «Gott ist tod!», изображая ужас и отчаянье - но я счастлив, потому что запутался в самой адской паутине, и плевать мне на всех богов, я поклоняюсь моему демону с лицом нежным, как у девушки - несмотря на резковатый готический макияж, я служу ему, готов вырвать сердце обгрызенными ногтями, шестерки на груди - иероглифы черной мессы преклонения, и хотелось мне заорать - разве ты не понял, за все эти проклятые пятнадцать лет, что я...

Он - не слышит... даже когда я выламываю каждый мускул, воплощаю извращенными текстами его аккорды Преисподней...

...я не мастер болтать...

но услышь...

я просил. Пятнадцать лет. В тот вечер - особенно. Предчувствовал? Безумием - тем самым, которое подталкивало к суицидальному запределу стихов?

Я только хотел высказать...

Так и не сумел.

Не судьба?..

Но в тот вечер - столь красиво было, и я посвящал себя ему - а толпа пожирала зрелище, не ведая истинного смысла. Я точно распался надвое, и половинка судорожно билась в танце-агонии, другая же с восхищением адепта наблюдала за ним...

Восхитителен... мягкие черты лица изломаны - наслаждением градиентным в боль, ибо музыка - ночной кошмар, он отбирал ее у Сатаны - или же Князь Тьмы сам дарил вязь багрово-черных нот круглолицему падшему ангелу?..

Сомкнуты веки, чуткие пальцы знают верную клавишу...

Я любуюсь им. Я готов завыть - так мне хочется, чтобы мой милый палач _заметил_ меня, не как напарника по группе... но он воспринимает лишь его жуткий и чарующий мир...

Да будет так...

Я смиряюсь. Пятнадцать лет - всего одним эпизодом больше. Сосчитаем шрамы и спрячем их под камнями...

Губы мои ссохлись от желания прикоснуться к его губам... но я жгу себя изнутри, повторяю это заезженной пластинкой, я растворяю себя в мигающем свете, таком прерывистом, точно мои сумасшедшие фантазии, и в восторге зрителей, трансформируя любовь - в ужас..

(не мой... он - не мой!)

и так легко орать о боли, выламываться костями...

он - не - мой...

Тогда я думал только это... эгоистично, да?..

Я не заметил того «фаната», потому что слишком увлекся лезвиями сладостного страдания, сатанинского ритуала... я повторял - «Бог умер!» ибо мне не нужен какой-то там бог, когда у меня - пускай даже не у меня, просто - здесь, рядом - есть Бруно...

Я ничего не заметил...

Я виноват.

Я.

(Gott ist tod! Gott ist tod!)

Gott...

Тот, в толпе - в белом... я моргаю: лакированная чернота типична для наших поклонников, фанаты Das Ich не носят белых одежд. Белизна режет, словно слишком яркая вспышка фотоаппарата - и я уже осознанием невозможности остановить и исправить, отмечаю массивный крест на груди длинноволосого парня, и почему-то золотистое дуло пистолета, направленное на...

!нет!

(рвануться - закрыть - собой)

ist...

прыжок... хруст в вывихнутой лодыжке, россыпь оранжевых искр... Выстрел уродливым диссонансом взрыхляет надрывно-совершенную мелодию, какое кощунство... но пуля ведь - во мне, правда? она _должна_ быть моей...

..или?...

только не он

только не...

я качусь по доскам сцены, и ужас пульсирует с гулким отзвуком камнепада...

только не...

он...

...tod...

Совсем немного крови. Маленькая темно-красная дырочка прямо над бровью. Узкая струйка вливается в замирающий зрачок... Бруно словно сам еще не верит в то, что случилось - и в глазах, могу поклясться - _обида_ - как посмел чокнутый фанат отлучить его, любимца Тьмы, от его измерения?..

Потом он сползает на пол... медленно, а в воздухе колышется молчание затихающих, переломанных на полпути нот...

Жаль, не дали закончить песню, тупо думаю я... все еще распластанный в идиотской и неудачной попытке принести себя в жертву...

Жаль...

...Таков был первый день...

Без него.

Потом - визг толпы и скорая (они всегда приезжают, когда все кончено), и полиция, задержавшая убийцу... он орал что-то наподобие «Смерть сатанистам!»... странно, мне даже не пришло в голову отомстить, оторвать ублюдку его гребаную башку... но то уже начался отсчет, мерный и тягучий, и я потонул в нем, словно в зыбучих песках...

С Тиной Крамм я почти не разговаривал. Журналистов избегали порознь. На похоронах она плакала - белесыми, точно выцветшими ресницами, исторгала бессмысленную влагу. А я притащил чертову бутылку виски, я напялил дурацкую куртку с капюшоном, чтобы не видели моего лица - они бы _очень_ испугались... и ненавидел толпу, собравшуюся вокруг Бруно... как шакалы, честное слово... они одели его в дурацкий строгий костюм, который ему совершенно не шел, и заляпали пудрой выемку от пули...

Столько народу. Музыканты, родственники, каким-то образом прокравшиеся журналисты, фанаты... я ненавидел их всех. Скопом. Они всегда отнимали у меня Бруно...

Будь вы все прокляты! - клекотало в глотке, но я заливал бездну оранжевой дрянью... не заорать, не разбить бутыль об их фальшивые морды... они недостойны такой чести, и я не собирался превращать похороны Бруно в лакомый кусочек для папарацци...

Ночь я провел на кладбище. Перебирал в пальцах сырую землю, и думал о нем... он, должно быть, так замерз там... как они посмели засЫпать его скользкой и стылой глиной, он ведь терпеть не может холода. И ему - одиноко и жутко среди прелой горечи, и несправедливо, что его пальцы больше не коснуться клавиш... наверное, нужно было похоронить его с пианино... египетских фараонов отправляли в последний путь с любимыми вещами, даже с любимыми людьми...

Я не возражал бы присоединиться.

Присоединиться. Да.

Я обнял надгробный камень - хорошо у них хватило ума не ставить _крест_ - и я целовал его, серый и неспособный ответить, ночь кричала птицами, и я смачивал гранит слюной и слезами, повторяя так и не высказанное «люблю тебя» - ведь нет уже дела до «нормальности» или «ненормальности»... смешно, я так боялся, что он станет презирать меня, если узнает о том, что я воспринимаю его _не только_ как друга - а теперь выкрикивал это шершавой серости надгробья. Я звал. До рассвета. А потом заснул на могиле - не заснул, рухнул в тревожное и больное забытье.

Утром меня заставили уйти. Нечестно. Сторож, кажется. Состоил кислую и фальшиво-сочувственную мину. «Герр Акерманн, вам помочь?»... Да пошел ты, оставь меня с Бруно...

Я чуть не ударил сторожа. Впрочем, он не при чем...

Я всего-то хотел остаться - но правила проклятого мира запрещают нам быть с любимыми...

И у меня не было сил сопротивляться.

Снова - забрали... даже камень, даже мерзлую могилу...

... Шесть дней - однообразных, будто клонированные монстры, я завис в клейком тумане безнадеги. Замок, хмурое древнее здание, насмехается надо мной. Я зову Бруно, а замок отвечает жестоким эхом, похожим на стаи летучих мышей.

Я считаю часы. Словно цепляясь за дурацкую мысль, что по истечению энного времени, Смерть отпустит Бруно... Бог или дьявол - кто-то захотел послушать его вживую, эй, так не честно - Das Ich выступают вместе, и разве я не фронтмен? Бог, дьявол - воссоедините нас...

Суицид. Решение плавает на поверхности, точно утопленник. Отточенный нож я заготовил... и он так манит, с каждой секундой воск чокнутой веры в то, что Бруно вернется - тает, и нож притягивает все настойчивей...

Звон. Опять разбитое стекло. Руки плохо слушаются меня... Бруно разлагается в могиле, а я гнию заживо. Навеки-вместе, хаха. Я пьян. Я сошел с ума. У меня лоб в царапинах - тщусь выкорчевать невыносимую боль... и, прижавшись щекой к лаковой глади пианино, шепчу я его имя... Бруно. Пожалуйста. Вернись...

А нож блестит. В полутьме... ночь почти сгустилась, и я не включу электричества.

Я последую.

Шесть дней Бог создавал мир, а седьмой отдыхал. А на восьмой Люцифер прозрел - и восстал против холодного и черствого Бога. И ныне я - вместе с обрывками горячечных признаний, несвоевременных, словно архивные письма, - швыряюсь углями проклятий Небесам. Или аду. Мне нет разницы...

Когда я выбираю лезвие. Впрочем, я уверен. Рукоять неровно ложится на ладонь, координация нарушена. Но я сжимаю нож крепче. Вздрагиваю, когда острие мерно вползает под кожу. Кровь тепла... пока еще. Я хочу согреть Бруно. Моей кровью.

Плетью свисает рассеченное запястье.

Сумрак сгущается.

Замок. Студия. Я словно в цитадели его, и теперь, когда алая жижа струится ленивым ручьем, я улыбаюсь.

Я снова вижу его... за пианино. Немного растрепанные волосы и иррациональность отстранения в темных глазах. Я у его ног. Мне хорошо. Я люблю его, он любит меня - мне посвящает он Тьму...

Правда?..

Он не умирал. Ангелы бессмертны - даже падшие... Он лишь ушел, и он зовет меня...

Бруно, где ты теперь, темный ангел?.. Смогу ли я найти тебя - там?..

Да.

Я найду тебя, Бруно. Где бы ты ни был.

Я присоединюсь и мы будем вместе. Посмертие - это только начало.

Иду к тебе.

В день восьмой...