Алое

[german-gothic-slash]

1. Фандом: Deine Lakaien
2. Пейринг: Александр/Эрнст
3. Рейтинг: PG
4. Жанр: H/C, PRE-SLASH
5. Примечания, комментарий: иногда и в поцелуе - спасение.
6. Предупреждение: нет
7. Дисклеймер: Данный текст не есть истина в последней инстанции, описывающей реальную ситуацию. Это просто фик. Никаких прав на личную жизнь героев не имею. Выгоду не извлекаю.
Бета:  alexandra_veljanova


Тяжело, давит, заложило уши. Легкость в теле, вот-вот полетит, как же хорошо, как же ужасно. Будто качели, вверх-вниз, или же волны, которые тонко нарезанной пульсирующей плотью обвились коконом вокруг него, сжимают все крепче и крепче. Алое. Нужно вырваться из бездушных объятий, нет, спрятаться, на самом деле кокон огромен, слишком просторно. Сердце с трудом проталкивает через сузившиеся сосуды загустевшую кровь, у нее приторно-сладкий, теплый вкус и отвратительный запах, его можно почувствовать уже сейчас, сквозь тонкие ткани медленно плавящегося тела. Он сильнее запаха озона. Или электричества, белый яркий свет проникает даже сквозь плотный слой тяжелого покрова. Яркие, секундные вспышки, как молнии или фейерверк, надо же, теперь он может видеть боль. Жара, давяще-душно, нечем дышать, воздуха, свежего воздуха. И вместе с тем холодно, мурашки по всему телу, собрать те крупицы тепла, что еще остались, они осязаемы, можно набирать горстями и засыпать себя всего, чтобы согреться, их много, слишком много. Они как снег, почему-то бордовый, необычно. Или он всегда был такого цвета? Горячий и одновременно холодный, растворяется в полосах плоти, завораживает. Красиво. И скользко, как же тут скользко, ему не за что зацепиться, он падает, летит куда-то вниз, проваливается в темную густую пустоту. Скорее, тьма затягивает, она явно живая, так и хочет его поглотить, нужно схватиться хоть за что-нибудь, но у него не получается, сколько бы он ни вонзал ногти в живую, горячую, влажно поблескивающую ткань цвета крови. Мрак совсем близко, остался последний шанс, вот сейчас...
– Алекс!
Крен странного давящего мира уменьшился, падение приостановилось. Даже тьма замерла, прекратила плотоядно пульсировать. Голос? Нет, не может быть, здесь не бывает звуков, есть только вязкая дымчатая тишина цвета разорванного в клочья сердца, его сердца, насильно набивающаяся в уши. Да и есть ли у него еще уши, есть ли тело вообще? Секундное сомнение – и все ожило опять, нет, он не хочет, пожалуйста...
– Алекс…
Огромные, тяжелые, выплавленные из металла буквы разорвали покров. Сталь гармонирует с кровью, а на них еще и позолота, зачем? Но края слишком острые, он хватается руками и режет в кровь ладони, опять молнии боли и алые капельки. Держаться не за что. Вниз.
У него есть губы? Скорее всего, да, ведь он ощутил это теплое прикосновение. Поцелуй – толчок, удар, и волны – разлетевшееся на куски стекло, тишина вылилась в трещины мира, ее вытеснил ледяной рассерженный ветер, воздух, наконец-то он дышит полной грудью, о стальные буквы его имени больше не порезаться, металл тает, словно лед, он и есть лед, просто вода, все стало таким жестким, настоящим, никакой больше ватной тяжести, запахи тонкими струйками вливаются в ноздри, множество звуков жизни заглушает взволнованный голос: "Алекс!". Неужели все? Спасение?

Ксандер открыл глаза.

Усталость, депрессия, нежелание жить – тысячи причин, по крайней мере, ему так казалось. Нужные связи, выгодный обмен: деньги – наркотик. Смертельный галлюциногенный яд. Пустая квартира, открытая дверь – именно там его и нашел согруппник. Забытье, затем больница. Стоп. Между потерей сознания и "пробуждением" было еще кое-что. Что именно? Алекс пытался вспомнить, не обращая внимания на разглагольствования рассерженного Эрнста, сидящего на краю его больничной койки. Пытался, но не мог. Потом – будто обухом по голове. Вспомнил, но тут же усомнился в верности восприятия прошлого. Мельком взглянул на Хорна. Спросить, не спросить? Все же решился:
– Скажи, ты... – набрать в грудь побольше воздуха, ну же, смелее, Эрнст притих, ожидает продолжения реплики, – ты спас меня тогда? – тихо, быстро, на одном дыхании. Хорн отвел взгляд – всего на секунду – затем твердо ответил, глядя в глаза с расширившимися зрачками: "Да".
– Но... зачем? – слова сорвались с губ быстрее, чем Алекс успел собрать ускользающие мысли воедино. Наивный, с толикой нелепости вопрос, услужливо подкинутый замутнённым подсознанием.
– Иначе и быть не могло, – тонкие губы Эрнста изогнулись в усмешке. Алые. Витавшая в воздухе недосказанность шептала Алексу на ухо, что тепло Эрнстовых губ вовсе не привиделось ему в наркотическом бреду. Оно было крохотным осколком реальности, засевшим в потустороннем мире.
И Ксандер вспомнил. И жару, и пульсацию, и падение, и чужие, нет, такие родные, мягкие губы на своих и, наконец, пробуждение. Поцелуй ли Хорна спас ему жизнь? Александру нравилось думать, что это было именно так. Благодарность накрыла, захлестнула его с головой девятым валом, но вслух прозвучала лишь тихим "Спасибо"...